Франк Тилье - Головоломка
Hudson Reed.
Название яхты родителей.
Илан был потрясен. Что это значит? Родители не могли назвать свой маленький парусник «в честь» марки смесителя. Случайное совпадение? Исключено. А кстати, почему они выбрали английское название?
Он уперся ладонями в стену, втянул голову в плечи. Несколько часов назад Илан был совершенно уверен, что отец и мать погибли в море, а на самом деле они попали в автокатастрофу.
Несоответствия.
Это они… Снова… Всегда только они…
Что он помнит? Родителей, наводящих порядок на судне. Родителей, выходящих на несколько дней в море. Яхту в порту Онфлёра. Помнит, с какой гордостью мать и отец говорили о своем кораблике. Помнит даже, как один или два раза поднимался на борт. Так один или два?
Hudson Reed.
Он попытался вызвать в мозгу более давние воспоминания, истории о моряках, рыбацкие анекдоты, но ничего не вышло. Образы были зыбкими, нереальными.
Чертова яхта с названием как у сантехнического крана…
Треклятый корабль-призрак.
Илан до крови прикусил губу, удерживая рвущийся из груди вопль. Ему промыли мозги, заставили забыть прошлую жизнь, заменили подлинные воспоминания фантазиями.
Ему не за что зацепиться, он не верит самому себе. Что, если Илан Дедиссет – не тот человек, которого он знает, а кто-то совсем другой, как в шпионских романах, когда герой со стертой памятью внезапно обнаруживает, что способен убить человека ударом кулака?
Он переоделся в чистое и вышел из душа, окончательно утратив способность ориентироваться во времени и в пространстве. Над соседней кабинкой поднимались клубы пара, стенки сотрясались от толчков и ударов, на дверце висели два докторских халата. Фе и Ябловски занимались любовью.
Илан причесался, глядя на себя в зеркало, и вдруг четко осознал, что он не тот, кем себя считает, не жалкий тип, работающий на заправке и пытающийся пережить личную драму. За внешней оболочкой, которая только-только начала стираться, притаилось нечто иное.
На влажной, усеянной капельками воды амальгаме возникло лицо Моки. Человек с дредами подошел ближе, держа руки в карманах, бросил взгляд на занятую кабинку, посмотрел на Илана:
– Через полчаса погасят весь свет. Хочу кое-что тебе показать.
– Иди к черту, Моки. Ты последний, с кем я куда-нибудь пойду. Почему ты прицепился именно ко мне?
– Да потому, что, не считая Жигакса, ты больше всего похож на параноика, и это интересно.
Из запертой кабинки доносились смешки и воркование. Моки на секунду отвлекся, покачал головой, подмигнул Илану и снова стал серьезным.
– Ты рассказал нам о списке слов, тесте и ударах током, и я поверил. Кто-то тебя преследует.
– Не преувеличивай.
Моки, как всегда, говорил тихо, и Илан едва слышал его из-за шума воды в душе.
– С этой больницей не все чисто. Думаю, в прошлом тут творились жуткие дела, а учитывая то, что случилось с тобой, ничего не кончено. Это место живое, Илан, его стены хранят страшные тайны.
Илан подумал о палате № 27 из своего сна и резко обернулся:
– Ладно, показывай, что хотел. Но если попробуешь снова напасть…
– Тебе нечего опасаться – игровое время закончилось. Поверь, ты не будешь разочарован…
40
Илан и Моки прошли по коридору, несколько раз свернули и оказались перед решеткой, за которой были лестницы: одна вела на следующий этаж, другая – вниз, во тьму. «Возможно, там находится больничный морг», – подумал Илан.
Моки достал из кармана ключ и вставил его в замочную скважину.
– Я понял их систему заданий и ключей, – сказал он, открывая дверь. – Мы будем передвигаться по клинике в разных направлениях, пока не окажемся в одной общей точке, где спрятан последний ключ, открывающий доступ к деньгам.
Он пропустил Илана вперед, и они начали подниматься по совершенно темной лестнице.
– Закрываешь за собой решетку – и другие не могут пройти тем же путем. Очень изобретательно.
Илан указал на камеру:
– Ты понимаешь, что Гадес сейчас за нами наблюдает?
– И что с того? Он ведь сказал, что после 19:00 нельзя продолжать игру, но ходить по зданию разрешается до тех пор, пока не погаснет свет, так что правил мы не нарушаем.
Лестничный пролет скручивался тугой спиралью, разделенной площадкой с окном. Бежевые решетки двухметровой высоты исключали любую попытку самоубийства.
– Я с самого начала задаю себе один вопрос, – сказал Моки. – Почему на стенах этой клиники нет граффити? Ну да, мы в горах, но скваттеры[22] и любители острых ощущений проникают в самые заброшенные места. Для некоторых это своего рода спорт. Сюда явно никто не заглядывал, оборудование, инструменты и приборы не украли, а они стоят денег.
Они добрались до второго этажа, и путь им преградила очередная решетка.
– Гадес говорил, что здесь часто снимают кино, – напомнил Илан. – По-моему, это полная туфта.
– С чего ты взял?
– Да с того, что клиника, где давно никого не лечат, явно находится под наблюдением.
– Ты упоминал ЦРУ и «промывание мозгов». Давай, просвети меня поподробней.
Моки с трудом отдышался – сердце у него заплыло жиром, как свиной окорок, и марш-бросок вверх по лестнице отнял много сил.
– В пятидесятых годах существовал совершенно секретный проект под названием «МК-ультра». ЦРУ при поддержке исследовательских институтов проводило эксперименты по управлению памятью и сознанием. Это был период холодной войны, стороны шпионили друг за другом, промывку мозгов и перевербовку использовали оба лагеря… Агенты ЦРУ применяли разные методики, в том числе электрошоковые процедуры, накачивали людей галлюциногенными препаратами типа ЛСД – их иногда тайно добавляли в пищу, внушали ложные воспоминания, стирали подлинные.
– Хочешь сказать, такое практиковали и во Франции?
– Похоже на то. Летом тысяча девятьсот пятьдесят первого в стране имела место серия пищевых отравлений так называемым про́клятым хлебом, больше всего случаев было зарегистрировано в Пон-Сент-Эспри[23]. Ходили слухи, что ЦРУ распылило ЛСД над засеянными полями.
Он помолчал, нацелил указательный палец на левый лестничный пролет и продолжил:
– Туда путь закрыт, в «крылья» летучей мыши нам не проникнуть, все заперто. Когда я покажу тебе, что нашел, ты убедишься, что ЦРУ и пятидесятые вовсе не остались в прошлом, как многие думают.
Они миновали примитивную парикмахерскую, прошли через открытую проржавевшую решетку, заметив висящую в углу камеру. Гадес упоминал о шестидесяти четырех следящих устройствах, установленных в разных частях здания. «Если здесь есть командный пункт, – подумал Илан, – там должны быть экраны во всю стену».
– Видишь, в каком состоянии эта решетка? – спросил Моки. – Явно давно тут стоит, скорее всего, с самого начала. На этом этаже, которого вообще нет на карте, только кабинеты, куда более просторные, чем внизу. Скорее всего, здесь располагалась дирекция. Клиника огромная, как город, нужны были мэр и собственная полиция, чтобы управлять толпой психов.
В стертый пыльный линолеум коридора были в буквальном смысле слова втоптаны мятые почерневшие обрывки бумаги. Двери некоторых комнат были сорваны с петель, другие кто-то запер на ключ.
– Кстати, этот уровень называется «Паутинная оболочка», я сам видел табличку, – сказал Моки, заводя Илана в одну из комнат.
– «Твердовая мозговая оболочка» на первом, «Паутинная» на втором… Забавно… Так называются мозговые оболочки: первая – наиболее поверхностная, вторая – средняя…[24]
– Тот, кто придумал названия, был тот еще шутник…
В помещении царил хаос, как будто кто-то намеренно устроил погром: металлические стеллажи были опрокинуты, дверцы шкафов распахнуты, ящики выброшены на пол, в углу стоял старый восьмимиллиметровый проектор, вокруг валялись расколотые бобины. Зарешеченное окно смотрело в ночь.
– Я обшарил много комнат в поисках черных лебедей, – сообщил Моки.
– Нашел?
– Одного, зато наткнулся на любопытный след.
Он направился к проржавевшему шкафу со множеством пустых ящиков.
– Думаю, сюда складывали папки, аудио- и видеозаписи бесед с пациентами. Пленок нет. Шкаф был привинчен к стене, но мне удалось его оторвать, и я нашел вот это. – Моки кивнул на обгоревшую картонную папку с бумагами. – Ничего не стал трогать, чтобы камера меня не засекла.
Он наклонился, поднял с пола стопку подпорченных, покоробившихся от сырости страниц и протянул одну из них Илану, кивком указав на штамп лечебного заведения. Вся нижняя часть листка сгорела.
– «Сван-сонг», семнадцатое марта, одиннадцать лет назад.
Илан нахмурился.
– Протокол «Мемнод». Дело К. Ж. Лоррен.
– Да, протокол… Взгляни на заголовок на обороте.
Илан открыл папку.
– К сведению министра обороны.
