Пол Мейерсберг - Жестокая тишина
Лора ничего не знала о похищении. Уайлдмен не представлял себе, как она будет на это реагировать. Но надеялся, что она смирится с этим. Лора понадобится ему позже. В его сценарии не было женщины, по крайней мере, в первой его половине, это была целиком мужская история. Возможно, когда-нибудь он перепишет сценарий, как Пандора переписывает его жизнь. От этой мысли ему вдруг стало немного не по себе, ведь эта мысль предполагала, что Пандора каким-то образом связана со всеми этими событиями, хотя абсолютно никакого отношения к ним не имела: это была его история.
Уайлдмен надел на Хэммонда собственные трусы, затем засунул его в ящик и запер. Пока действовал наркоз, покормил собак. Уайлдмен дал Хэммонду шесть часов, прежде чем что-то предпринять, а пока принял ванну и перечитал свой сценарий.
Затем наступила ночь.
ПАВИЛЬОН: МАНСАРДА. НОЧЬ
Уайлдмен волочит по полу Хэммонда, связанного по рукам и ногам, в закрашенных очках для плавания. Уайлдмен садится в старое кожаное кресло, тычет в свою жертву палкой, которую обычно использует, чтобы закрывать форточку. Они одни в комнате.
Хэммонд (приходя в себя). Чего ты хочешь от меня?
Уайлдмен. Мы хотим, чтобы ты понял.
Хэммонд (в замешательстве). Понял? Что?
Уайлдмен. Что твоя жизнь меняется.
Хэммонд (нервно). Что ты хочешь этим сказать?
Уайлдмен. Мы хотим, чтобы ты приспособился к новым обстоятельствам. Ты больше не будешь жить так, как раньше.
Хэммонд (сердито). Ты сошел с ума! Какое отношение это имеет к Бетти Мей?
Уайлдмен. Почти никакого. Но теперь положение изменилось. Впрочем, кое-что мы тебе разрешим оставить при себе.
Хэммонд (с надеждой). Тебе нужны деньги?
Уайлдмен. Это первое, о чем ты подумал, не так ли? О деньгах. Основа всего. Нет, это не имеет никакого отношения к деньгам. Можешь оставить себе свои драгоценные деньги. Можешь оставить себе и свой дом. Нам он не нужен.
Хэммонд (в недоумении). Нам? Кому это нам? Ты действуешь не один?
Уайлдмен. Да. Не один. Ее зовут Пандора.
Хэммонд (в ужасе). Пандора? О чем ты говоришь?
Уайлдмен. О твоей жене. Твоей бывшей жене. Хэммонд (в ярости). Моей жене? Подонок! Ты лжешь!
Молчание. Уайлдмен ничего не отвечает.
Хэммонд (взяв себя в руки): Моей жены нет в городе, она уехала.
Уайлдмен. Она уже вернулась.
Хэммонд (с вызовом). Она не вернется до понедельника.
Уайлдмен. Сегодня среда. Ты отстал немного от времени.
Хэммонд (потрясенно). Чего ты хочешь от моей жены? Я не верю ничему, что ты сказал.
Уайлдмен. Все очень просто. Я забрал у тебя твою жену, теперь она моя. Придется тебе найти кого-нибудь другого.
Уайлдмен тыкает Хэммонда палкой в пах. Тот дергается.
Хэммонд. Где она?
Уайлдмен. Спит в нашей кровати.
Хэммонд. Нашей кровати?! Где она?
Уайлдмен. Ранчо Парк-драйв.
Хэммонд. Это мой дом.
Уайлдмен. Формально да, но пока там живу я. Пока мы с Пандорой не найдем более подходящего жилья. Мы, пожалуй, переедем на побережье. Фактически это ее идея, но мне она нравится.
Хэммонд. Ты сошел с ума! У тебя все винтики на месте?
Уайлдмен. Что касается винтиков, в этом как раз и состоит часть проблемы. Она хочет именно мой винтик, а не твой.
Хэммонд. Хорошо, хорошо. Только скажи мне, чего ты хочешь. Давай покончим с этим делом.
Уайлдмен. Мое дело – это ты. И именно это я и собираюсь сделать: покончить с тобой. Я прекрасно тебя знаю. Когда я с тобой разделаюсь, тебе не захочется Пандоры. Помнишь Бетти Мей? То, что ты делал с ней, я делаю с твоей женой. Им нравятся те же самые вещи. Пандора поняла, что ей нравится грубое обращение. Она кончает, когда лежит на животе. Раньше она и не знала такого.
Хэммонд. Ты – подонок! Грязная свинья!
Уайлдмен. Ладно, послушай. Знаешь, что ей нравится больше всего? Когда я вытаскиваю член из ее задницы, она умоляет дать ей его, чтобы дочиста облизать. Это она любит больше всего, ясно? Так ты не знал, что женат на шлюхе?
Хэммонд. Заткнись! Заткнись! Ты врешь, подонок!
Уайлдмен. Не кричи, я и так слышу. Понимаю, что для тебя это, должно быть, удар, но со временем ты с этим смиришься, я знаю. Затем начнешь новую жизнь.
Хэммонд. Не желаю слушать весь этот бред. Я знаю, чего ты хочешь. Но у тебя это не пройдет. Ты хочешь драться. Я буду драться в любом месте, в любое время.
Уайлдмен. У тебя короткая память. Мы этим уже занимались. Ты уже отбыл свое время. Теперь все позади. Это уже история. Вот что ты из себя представляешь, Хэммонд, – историю.
Уайлдмен встает и с силой бьет острой палкой в пах жертвы. Жертва дико кричит.
Затемнение
Что-то двигалось по коже, царапало его грудь, мягкое, непонятное. Затем оно стало острым.
Оно царапало его кожу, грудные мышцы, трогало вокруг сосков. Он открыл глаза, приходя в себя, но темнота оставалась. Он был слеп, хотя глаза были широко открыты. Он старался что-нибудь вспомнить, но не мог. Он с трудом дышал. Единственный орган, которым он мог свободно двигать, был язык.
Его царапало по животу, по волосам на животе. Он попытался шевельнуть рукой, но руки были связаны у него за спиной. Пытаясь как-то пошевелить ими, он начал что-то вспоминать. Какие-то отрывки. Тугие веревки навели его на мысль о тугой повязке на глазах. Он и забыл совсем, почему не видел.
Он почувствовал, что нечто касается низа его живота, пощипывает кожу. Пальцы. Это были пальцы. А твердые штуки – ногти. Слишком острые для мужчины, слишком деликатные. Мышцы на груди напряглись в ожидании боли. Это была Бетти Мей. Бетти Мей, воскресшая из мертвых. Она медленно водила ногтями по его телу. Когда ее пальцы дотронулись до его гениталий, он впал в панику. Это ее месть. Теперь ее пальцы терроризировали его, ногти царапали его пенис. Он закричал от боли и страха. Он знал, что сейчас произойдет: она разорвет его на части.
Он стал неистово вертеться и дергаться, пытаясь освободиться. Он хотел ударить ее, лягнуть. Но от мучений избавиться было невозможно. Он мысленно мог только представить, что происходит сейчас и что произойдет потом. Странно, но об Уайлдмене он не думал. Ее ногти стали царапать его яички, и он закричал. Он чувствовал, как мстительные руки отрывают его гениталии от тела, затем в сознание вошло новое ощущение.
Он почувствовал запах. Запах был сильный и усиливался его слепотой. Это был сильный парфюмерный запах. Он отчаянно пытался вспомнить, откуда его знает. Очень знакомый запах. Он хорошо помнил его. Цветочная свежесть. Откуда этот запах? Напрягая память, он немного отвлекся от своего страха, пытаясь памятью побороть страх. Ногти чертили круги по внутренней стороне его бедра. И тут он вспомнил: что-то в этом движении подсказало. Дора! Это был запах Пандоры, запах ее мыла, вот что это. Мозг ухватился за эту мысль. Это не Бетти Мей, это Дора. Он не мог больше сопротивляться этим пальцам. Он проиграл.
Как Уайлдмен и рассчитывал, Лора приняла то, что он назвал «своим гостем». А что еще ей оставалось делать? Но в душе она была напугана. Нельзя сказать, чтобы она боялась Уайлдмена, она слишком хорошо его знала. Она боялась опасности извне. Похищение считалось серьезным преступлением. Одержимость Уайлдмена этой женщиной – это одно, но то, что творилось сейчас, – совсем другое. Полиция будет считать ее соучастницей, а это уже не по правилам. Лора была осторожной. Она лишь частично поверила заверениям Уайлдмена, что все будет нормально.
Его инструкции ей были таковы: «Доведи его до грани, но кончать не давай». Он велел ей сначала вымыться, используя мыло «Альпийские цветы», но не сказал, что это мыло Пандоры. Он дал ей белье, которое взял из спальни Пандоры. Трусы были того же размера, лифчик оказался великоват. Лора чувствовала себя неловко. Во всех их прежних играх и развлечениях Уайлдмен никогда раньше не просил ее, чтобы она трогала другого мужчину. После своего знакомства с ним она ни с кем не имела дела. Ей не хотелось. Единственным ее желанием было угодить ему. Если он чего-то желал, она делала все безоговорочно.
Она чувствовала себя так, как, по ее мнению, должны чувствовать себя проститутки, разве что ей за это не платили. Платой было удовольствие. Но не ее – его. Она испытывала странное чувство, фактически занимаясь любовью с мужчиной, которого совсем не хотела и с которым даже не была знакома. Ощущать плоть мужчины, у которого были связаны руки и завязаны глаза, было чем-то вроде операции. Она пыталась вспомнить его одетым, стоящим на шоссе, когда она подсадила его. Но теперь это был другой мужчина.
Хэммонд беспомощно отвечал на ее ласки. Ноги его дергались, член возбудился, спину свело судорогой, дыхание стало неровным. Он облизнул пересохшие губы. Лора смотрела на него, лежащего рядом, под ней, опять рядом. К своему удивлению, она тоже возбудилась. Чувствуя, что Уайлдмен наблюдает за ней, она не знала, позволено ли ей это. Может быть, втайне он именно этого и хотел? Должна ли она показать, что чувствует? Интересно, думала она, зависит ли это все возрастающее возбуждение от того, что за ней наблюдают? Это тоже своеобразное извращение – не подглядывать, а чувствовать, что подглядывают за тобой.
