Скотт Фрост - Дневник Габриеля
— Слово «везение» не подходит для описания последних двадцати четырех часов моей жизни.
Гаррисон подошел к нам со специальным оборудованием. Взгляд новоиспеченного детектива убойного отдела исчез, уступив место такой пронзительной чистоте, что он мог бы заморозить взглядом стакан воды.
— В звонок не звоните… Стучите.
Он прицепил к моему поясу миниатюрную рацию, а затем надел мне на ухо крошечный наушник и прикрепил к воротнику микрофон. Когда его пальцы коснулись моего уха, наши глаза на секунду встретились. Это был поразительно интимный взгляд, каким могли бы обменяться в общественном месте тайные любовники.
— Я буду на другом конце. Это открытая линия, так что я услышу все, что вы говорите.
Он несколько секунд смотрел мне в глаза, а потом отошел, а я села в машину и завела мотор. Чавес поднял рацию к губам.
— Начали.
Я отпустила сцепление и отъехала от группы захвата. Глядя через мокрое ветровое стекло, я почувствовала, что погружаюсь в совершенно новую реальность, где все старые правила больше не применимы. Не было больше понятий «верх» и «низ», только чьи-то догадки. Проехав полпути, я включила дворники и повернула на Монте. Свет фар скользнул по парку и выхватил из полутьмы притаившегося за деревом спецназовца, одетого бомжом. В центре проезжей части сидела ворона и разрывала остатки бумажного пакета из Макдоналдса — словно раздавленное животное, чтобы добраться до промокшего «биг мака».
Впереди показался дом, рядом — парковка. Он оказался меньше, чем я рисовала в своем воображении. Более потрепанный. Но даже когда он был новым, то выглядел дешевкой. Думаю, сильный дождь мог бы смыть это ветхое строение, досочку за досочкой. Но ведь такое в Южной Калифорнии встречается на каждом шагу. Нет ничего постоянного. Небольшой дождик, легкое землетрясение, и даже просто чья-то страшная идея может изменить все.
Я притормозила и припарковалась, выключила фары и заглушила мотор. Капли дождя скапливались на ветровом стекле маленькими островками и сбегали вниз тонкими струйками.
— Я выхожу, — сказала я в микрофон.
— Хорошо, Алекс, — раздался голос Чавеса. — Не беги. За раз делай один шаг.
Я натянула капюшон, вышла из машины и направилась к входной двери. С близкого расстояния дом с окнами на решетках казался совершенно неживым, словно его бросили во время чумы. Темные окна напоминали черные глаза хищника в ожидании малейшей слабости или нерешительности жертвы. Высохшие розы усеивали площадку перед лестницей, словно забракованные зверем кости.
— Все нормально? — раздался в ухе шепот Гаррисона.
Так мог бы шептать любовник.
— Да, все хорошо, — ответила я, прибегнув точно к той же лжи, которой успокоила своего мужа, когда мы в последний раз занимались с ним сексом перед разрывом.
Моя рука скользнула к бедру и остановилась на пистолете под плащом. Так спокойнее. Я подошла к входу, но внешняя дверь оказалась открытой, словно приглашение пройти внутрь.
— Металлическая дверь приоткрыта, — сообщила я.
— Мне это не нравится, — отозвался Гаррисон.
Я осторожно открыла первую дверь, чтобы постучать во вторую, деревянную. Но стоило мне стукнуть разок, как она тоже отворилась. Внутри было темно и ничего не видно. Под ногами, рядом с порогом, скопилась лужа темной вязкой жидкости, которую ни с чем не спутаешь.
— Не двигаться! — тут же заорала я. — Никому не двигаться.
Я выхватила пистолет и прицелилась в пустую темноту перед собой.
— Лэйси! Лэйси, слышишь меня?
Но ответом была тишина, даже эха не последовало. Казалось, темнота внутри засасывает всё, даже звуки. Я посмотрела под ноги. От лужи крови шел маленький ручеек, исчезая под дверью в темноте.
— Лэйси! — еще раз крикнула я.
Я слышала шум мотора. Это Чавес и Гаррисон пулей вылетели из-за угла. Я вытащила фонарик и осветила себе дорогу, следуя за ручейком крови, исчезнувшим под следующей дверью.
— Не заходите, — взмолился Гаррисон.
Слишком поздно. Я уже сделала три шага по направлению к двери, за которой скрывался источник крови. На расстоянии примерно трех метров от входа лежала теннисная туфля. Я встала как вкопанная. Свет фонарика осветил ярко-желтый шнурок. Это была туфля моей дочери.
— Лэйси! — заорала я не своим голосом.
Я поводила фонариком, освещая комнату.
Какая-то потрепанная мебель, диван, стул с мягким сиденьем, кофейный столик и маленький телевизор. Больше в комнате не было ничего. И никого. Я направила фонарик на дверь, из-под которой вытекал темно-красный ручеек. Вокруг меня сомкнулась темнота, словно я погрузилась в воду. Мне не хватало воздуха. Внутренний голос не переставал повторять: «Нет, нет, нет». Я смотрела на дочкину туфлю, и рука с фонариком начала подрагивать.
И тот же голос сказал: «Нет, это неправда. Неправда».
Злость, какой я никогда не испытывала раньше, затопила каждую клетку моего тела, и я решительно пошла к двери. Такое чувство, что я смотрю за своими действиями со стороны, наблюдаю за разъяренной самкой гризли. Казалось, я вошла в туннель, который вел меня к двери и тому, что за ней скрывалось.
— Стойте, лейтенант.
Я сделала еще пару шагов и потянулась к ручке.
— Прошу вас, лейтенант! — закричал Гаррисон.
Я притормозила. Мне показалось, что я что-то слышала, но тут же продолжила скользить внутри туннеля к двери.
— Это ей не поможет, — спокойно сказал Гаррисон откуда-то сзади.
Я остановилась. Биение моего сердца было единственным звуком, нарушавшим тишину в комнате. Стенки туннеля разверзлись. Я посмотрела на свою руку, замершую в нескольких сантиметрах от ручки, хотя я и не помнила, как, собственно, здесь очутилась. Я повернулась и посмотрела на Гаррисона, стоявшего в дверном проеме.
— Это туфля Лэйси.
Моя рука как будто сама по себе потянулась к ручке.
— Лейтенант.
— Эта туфля моей дочки! — заорала я.
— Все равно так нельзя.
— Да мне плевать!
Я отвернулась от него, взялась за ручку и распахнула дверь. Меня обдало волной — словно воздух пытался убежать из этой комнаты и от того, что она в себе таила. Подняв пистолет и фонарик, я пошла вдоль кровавого ручья в темноту, в центр комнаты, где лежало тело.
Гаррисон двинулся за мной, крепко сжимая пистолет в одной руке и фонарик — в другой.
Труп лежал вниз лицом, руки связаны за спиной. Я не понимала, во что одет убитый, мужчина это или женщина. Тело напоминало безвольную и безжизненную тряпичную куклу. Но я не могла вынести мысль, что это моя девочка.
— Обе ноги обуты? — спросила я.
Закрыла глаза в ожидании ответа, но при этом боялась его услышать. Прошла секунда, максимум две, но мне они показались часами.
— Да, — ответил Гаррисон.
— Больше ничего нет?
Его фонарик скользнул по комнате.
— Матрас, какие-то журналы и все.
Я кивнула, взяла его под руку и сделала глубокий вдох.
— Ты можешь осмотреть остальные помещения?
Полицейские мигалки на улице заполнили и комнату отблесками красного света.
— Мне нужно побыть здесь еще секундочку.
Гаррисон кивнул и прошел мимо меня туда где, по-видимому, располагалась кухня. Я взглянула на свою руку и поняла что все еще судорожно сжимаю пистолет, хотя и не чувствую этого. Я сунула оружие в кобуру и снова посмотрела на дочкину туфлю. Желтые шнурки развязаны, и их концы указывают на ручеек крови, пробегающий всего в паре-тройке сантиметров.
Я повернулась и вошла в комнату, где лежала жертва. После смерти тело полностью подчинилось законам гравитации. Если бы руки не были связаны за спиной, то я бы вряд ли поняла, лежит оно лицом вниз или вверх. На убитом были джинсы и растянутый серый свитер. Я направила луч фонарика на затылок трупа. Волосы блестящие и черные как смоль, и только вокруг входного отверстия влажные от крови и спутавшиеся. Я осветила видимую мне половину лица. Короткая бородка Открытый глаз безжизненно остановился на чем-то, что заполнило последнюю секунду его жизни. Молодой парень, самое большее лет двадцать пять. Вероятно, у него в роду были японцы.
Голова закружилась, и я пошла к двери. Господи, это всего лишь ребенок, заглянувший не в ту дверь. Как он мог понять, что с ним происходит? Он ведь собирался спасти нашу планету, и тут такое. Я представила этого парнишку, приковавшего себя цепью к секвойе, чтобы спасти ее от вырубания, а потом отвернулась и посмотрела на туфлю Лэйси, валявшуюся на полу.
Я подошла и подняла ее. Левая туфля. В моей руке она казалась почти невесомой. У Лэйси был пунктик — она любила, чтобы теннисные туфли были белоснежными, как будто только что куплены. Я поискала следы крови, но не нашла. На левой стороне туфли виднелся темный след чьей-то подошвы, как будто кто-то наступил на нее.
— Господи, — прошептала я и начала воспроизводить события, произошедшие в этих стенах.
