Дэвид Эйткен - Спящий с Джейн Остин
Я легко мог бы запудрить вам мозги научными терминами и окончательно дезориентировать, но мне хочется, чтобы хоть один человек наконец-то меня понял. К этому времени вы уже достаточно хорошо со мною знакомы и поймете, что я не пойду столь нехитрым и нечестным путем. К примеру, я не буду обвинять в моих преступлениях окружающую среду. То же касается предков. Старый добрый австралопитек, от которого я произошел, вполне мог быть жестоким убийцей, расчленявшим тела своих жертв и пожиравшим их разодранную плоть, но я не стану тем, кто бросит в него камень.
Итак, кого винить в моем случае? Кто в ответе?
Возьмем Африку. Именно там зародилось человечество, и потому, для начала, виновата Африка. Не я изобрел Африку — это она породила меня. И чье же преступление ужаснее?.. Один — ноль в мою пользу, я полагаю.
Возникла жизнь. Не знаю уж, каким образом. Из атома, из глины, из спор, принесенных на землю жителями иной вселенной. Или из какой-нибудь первичной материи. Или же нашим предком была удачливая бактерия, которой повезло сожрать свою менее везучую соперницу. Или… Или что там еще придумает очередной чокнутый ученый. Это все вопрос формул, говорю я вам. Каждый хочет доказать, что именно у него был самый большой микроскоп.
Наши хромосомы определяют, чем мы являемся, — во всяком случае, ученые пытаются нас в этом уверить. Возможно, нам просто следовало бы послать их подальше, но покамест это так. Я вам больше скажу: даже хромосомы — так уж вышло — состоят из более мелких частиц, называемых генами, о которых вы должны были слышать, даже если имеете гуманитарное образование. В хромосоме наши гены сплетаются воедино — как адвокаты на садомазохистской вечеринке. Так что вникайте, господа: все преступления совершили мои гены, а не я.
Ладно-ладно, шучу. Хромосомы невинны. Эти маленькие штучки просто перенесли наследственность предков-убийц в мой организм. Так из чего же сделан этот наследственный материал? Отвечу. Из дезоксирибонуклеиновой кислоты. Из ДНК. Именно ДНК сделала меня тем, что я есть. ДНК — это повелительница жизни (прости меня, дорогой Бог). ДНК — это мельчайшие, невероятно тонкие, завитые друг вокруг друга элементы. А еще она начинается с той же буквы, что и мое имя.
Характерные черты накладывают отпечаток на мою сущность — и что я могу поделать? Можно ли обвинять меня, коль скоро я нахожусь под воздействием неизбежного генетического проклятия? Нельзя, знаете ли, спокойненько засунуть два пальца в рот и выблевать свои хромосомы. ДНК бессмертна, и даже Пронзатель не может ничего с этим поделать. Если вы отрежете у ДНК уши, они просто-напросто вырастут обратно.
Я готов подвергнуться генетической хирургии. Лекции Открытого университета убедили меня, что даже эмоциональная нестабильность вроде моей (я не считаю женщин за людей, в чем мне стоит целиком и полностью винить только себя) имеет генетическую основу. Но та же самая генетика может меня спасти и снова сделать целостным. Требуется всего лишь ликвидировать мои дефектные части и заменить их на генные трансплантаты, взятые от хорошего человека (например, Линдси Вагнер). В этом случае я снова стану уравновешенным и спокойным членом общества вроде вас (ну или меня самого, когда я поправлюсь). Кроме того — я смею надеяться, — генная инженерия сможет соорудить мне женщину, которая будет отвечать моим запросам и получать удовольствие от занятий сексом посредством ушей.
Я знаю, что такое эндорфин, я читал. Это встроенное в мозг обезболивающее в десять раз сильнее морфия, но, видимо, его запасы в моем организме почти иссякли, потому что у меня раскалывается голова. Маркиз де Сад пытал шлюх, кромсая их тела маленьким перочинным ножиком и наполняя порезы горячим воском. Он получал от этого сексуальное удовольствие и был тем человеком, который знает все о бремени генетического проклятия. А еще он страдал от жесточайших мигреней. (Но вместе с тем наслаждался ими, поскольку был отчасти и мазохистом!)
Однако шутки в сторону. Теперь я расскажу, как поживает ваш верный хроникер после всех вышеописанных событий.
Я поведаю вам подробности моих злоключений, хотя вы наверняка о них читали. Следствие, процесс, судебные разбирательства, «он сумасшедший», «он безумен», «что говорят свидетели?». Сплошная несуразица. Найдется ли для него адвокат? Обвиняемый compos mentis. Заключенный может быть признан психически неполноценным? Заключенный — чертов Патрик Мак-Гуан[101]?.. вот все, что я знаю. Я давно перестал их слушать.
А все дело в том, что меня не интересовал вердикт общества. Я пропустил мимо ушей их дурацкое гавканье. Я оставался в стороне. Я дистанцировался. Я воздерживался от объяснений. Я замкнулся в собственной раковине. Я прятался — до тех пор, пока нужный издатель не явился ко мне сам.
Чистосердечное признание? Финальная исповедь? Правда без границ? Извольте. Мои хромосомы побуждали меня к действию, нейтрализуя любое сопротивление. Лично я ничего дурного не сделал. Во всем виноваты мои свихнувшиеся, ополоумевшие и распоясавшиеся клетки ДНК!
* * *Скажу вам честно: хорошие новости не заставят долго себя ждать. К тому времени, как вы читаете эту книгу, я уже закончил обучение в Открытом университете. Я принял все полагающиеся изменяющие сознание лекарства. Я провел целые века, лежа на кушетке — в компании милой Дебби, восседавшей возле моего одра… А что? Я мог даже примириться с католической церковью. Как знать? Католики кладут себе на язык настоящее тело Христово, и потом — глунк! — плоть уходит в пищевод. Не так уж плохо, пожалуй.
Я не сумасшедший; теперь уже никто не ставит под сомнение мою вменяемость. Я делал то, что делал, и заплатил за свой проступок. Я исцелен и готов стать полноправным членом общества. Я реабилитирован! Смогут ли власти сказать «нет», если я попрошу отпустить меня? Черт побери! Да я заслуживаю компенсации за эти глумления, надругательства и все то зло, которое мне пришлось пережить в темнице Броти Ферри!
Ваш самолет благополучно приземлился, примите мои поздравления. Теперь вам только остается дождаться позволения высадиться и постоять в длинной очереди, глядя, как в чреде прочих чемоданов выплывает на ленту ваш багаж. Затем — паспортный контроль. Очередная очередь (простите за каламбур), но это позволит вам обрести опыт и укрепить нервы в преддверии очереди на такси.
Прежде чем вы ввергнетесь в этот ад, я расскажу вам еще кое-что. Возможно, вы малость встряхнетесь и развлечетесь. Тут следует сказать «спасибо» общеизвестным сведениям о тайных свиданиях, официальным законам о копирайте в отношении дискет, ошибкам факсов и прочим техническим неполадкам — слишком скучным, чтобы перечислять их все. Я расскажу вам, чем все закончилось, прежде чем это сделают издатели. О самом дорогом для их (издателей) сердца. О концовке. Скажу сразу: нас ожидает хэппи-энд. Однако вы вскорости поймете, какую ужасную цену мне пришлось за него заплатить.
Глава двадцать четвертая
Они напали ночью — как традиционно поступают все ночные охотники. Я никогда не узнаю, каким образом им удалось до меня добраться. В конце концов, Плитка — наиболее строго охраняемая тюрьма в этой части Шотландии. Она не похожа на летний лагерь Билли Батлинса в Блэкпуле. Равно как это и не то место, куда любой может спокойно прийти в любое время дня и ночи, как было в случае британских пленников в Колдице.
Я совершенно уверен, что это были наемные убийцы, нанятые моими недоброжелателями на деньги моих врагов, которые к тому времени несказанно размножились, и их общее число колебалось где-то между десятью фалангами и легионом. Просто потрясающе! Как же долго некоторые люди способны таить злобу! Целые века после того, как могилы их возлюбленных порастут мхом.
Я не буду показывать пальцем, но ясно как день, что операция не удалась бы, если б кое-кто не подмазал моих охранников. Кричаще очевидный случай quis custodiet custodes[102], как вы понимаете, но я не представляю, что можно с этим поделать. Вся тюремная служба кишит коррупцией и взяточничеством, и начальник тюрьмы закрывает на это глаза. Так и не открыв их, он берет свою долю.
Если ночью в вашу камеру врываются двое крепких бандитов, вы деретесь с ними, как разъяренная пантера. Во всяком случае, я именно так и поступил, но, разумеется, собственный метаболизм человека в такое время тоже оказывается его противником. Мой метаболизм, лежавший в объятиях Морфея и его производных, приказал мне уклониться тогда, когда следовало уклониться — или, возможно, качнуться… Теперь это все уже чисто академический вопрос. Так или иначе, на мой глаз обрушился… не знаю, каков правильный боксерский термин, но я бы сказал так: сильный удар. По правде сказать, я почувствовал себя так, будто кто-то пырнул мою роговицу вилами, стараясь выковырять сетчатку.
