Николь Жамэ - Дольмен
Из-за стеклянной перегородки Ферсен смотрел на Мари, привязанную ремнями безопасности к больничной койке. Глаза ее были закрыты. Врач уверял, что она не испытывала страданий, но не мог с определенностью высказаться насчет ее состояния: она находилась в коме уже более суток, и это могло длиться не только дни, но и месяцы.
— К такому результату обычно приводит эмоциональное потрясение, слишком сильное, чтобы вынести его в сознательном состоянии. Теперь от нее зависит, когда она захочет из него выйти.
— Ремни обязательны?
— Иногда она бывает возбуждена и может себя поранить.
Люка отвернулся. Ему трудно было видеть Мари неподвижной. Он любил ее живость, даже вспыльчивость и гневливость. Как это на нее не похоже — спрятаться, как в кокон, в бессознательное состояние, отказаться от поисков истины! Еще немного, и он бы на нее накричал, давая выход своему отчаянию.
Его размышления прервал врач:
— Она, кажется, собиралась выйти замуж за Кристиана Бреа, я не ошибаюсь? Может, стоило бы его предупредить?
«Куда лезет этот кретин?» — подумал Люка в раздражении. Он сухо ответил:
— Семья Кермер отправила ему сообщение на бортовой компьютер.
В это время Кристиан Бреа находился в Плимуте, где шли последние приготовления к началу гонки. Несмотря на официальное распоряжение не касаться происходящего в Ландах, средства массовой информации не скупились на похвалы своему герою, чья свадьба расстроилась из-за траура в семье невесты, воспевая его исключительное мужество.
Твердым шагом Кристиан направился к яхте, не обращая внимания на толпу журналистов, не замечая вспышек фотоаппаратов, отсеивая на ходу лишь ту информацию, которая была полезна для его гонки. Как это с ним происходило перед началом каждых состязаний, он был полностью поглощен своим делом. Однако за внешней сосредоточенностью скрывалась внутренняя борьба: Кристиан всеми силами старался не думать о Мари, сопротивлялся соблазну услышать ее голос, позвонить ей или хотя бы послать сообщение. Ему оставалось продержаться всего несколько минут до старта. Скоро море завладеет им целиком, и он забудет обо всем на свете.
До финиша. До победы.
На этот раз победа необходима, иначе ему не вернуть Мари. Но последней мыслью шкипера перед тем, как забыть обо всем, не имеющем отношения к гонке, была мысль об Анне. Кристиан представил, как сестра, окруженная завсегдатаями и случайными посетителями, стоит в зале кафе перед большим экраном, взятым напрокат специально по такому случаю. Как только прозвучит выстрел стартового пистолета, возвещающий о начале гонки, все радостно воскликнут и чокнутся за его победу. Образ, родившийся в голове Кристиана, почти не отличался от того, что происходило в действительности. Но шкипер не мог знать, что в разгар веселой суеты, которой сопровождалось его отплытие, дверь резко распахнулась и в кафе вбежала растрепанная, запыхавшаяся женщина. Обведя безумными глазами собравшихся, она диким криком оборвала их веселье:
— Кровь пролилась еще на одном менгире!
С первыми лучами солнца из-под знака в виде рыбы третьего менгира, словно выступивший на граните пот, медленно сползли две кровавые слезы. Оба жандарма, охранявшие Ти Керн, лежали у его подножия без чувств. Позже они так и не сумели объяснить, как это могло произойти.
Так и не пришедшая в сознание Мари металась по кровати, натягивая ремни безопасности. На ее лбу выступили капли пота, глаза были приоткрыты, голова перекатывалась справа налево по подушке, с губ срывались бессвязные слова. Изо всех сил старалась она выбраться из пелены помрачения. Ее будто звал какой-то едва различимый голос. Мари долго пыталась разжать свинцовые веки, и через секунду ей показалось, что она видит чье-то лицо. Лойк? Действительно он находился рядом или присутствовал лишь в ее бреду? Перед ней как в тумане возникало лицо брата и звучал его голос, который то и дело прерывался, болезненно отзываясь в висках. «Знать правду… хотел… во что бы то ни стало… раскрыть тайну… страшную тайну…»
На исходе этой борьбы Мари уже не удалось зацепиться сознанием за таинственный шепот, все менее разборчивый, за смутный и волнообразный образ, напоминавший Лойка, и она снова провалилась во тьму.
«Гвен неважно выглядит, и на то есть причина», — думал Филипп, украдкой поглядывая на жену. Он не без тайного злорадства размышлял о бедолаге Лойке, который где-то скрывался, заливая горе алкоголем. Но стоило ему заговорить об этом с Ронаном, как тот сухо его оборвал:
— Переключись на что-нибудь другое. Никола — мой друг, и мне жаль, что на его семью свалилось столько неприятностей.
Ивонна тоже не упустила случая уколоть зятя:
— Он прав, лучше помолчите. Такое ничтожество, как вы, не вправе критиковать других!
Истерзанная неизвестностью Гвенаэль, выйдя на кухню, еще раз позвонила Лойку и наконец с облегчением услышала его голос.
— Ты где?
— У Мари. Я собираюсь ей рассказать…
— Только попробуй! Тогда нам конец! — взорвалась Гвен.
— Раскрой глаза, и так все уже кончено!
Ей показалось, что Лойк на грани срыва, и она сама запаниковала.
— Не хватает только твоих признаний! Подумай о последствиях, умоляю!
— Да, слишком много смертей.
— Алло! Алло!
Но Лойк уже отключился. Гвен побледнела. На ее плечо легла тяжелая рука Ивонны, сморщенная, изуродованная ревматизмом, огромная когтистая птичья лапа.
— Воистину твои мужчины все как один — тряпки…
— Он боится.
— О том и речь.
— Я велела ему молчать, подумать о последствиях, но он…
— Идиот!
Гвенаэль смотрела на мать, которая медленно натянула кофту, взяла сумку, ключи, телефон и взглянула на часы.
— Ты куда?
Вместо ответа Ивонна просверлила ее глазами-буравчиками.
— Займись им, если он вернется, помешай ему болтать.
— А Мари? — прошептала Гвен.
Та сморгнула и, четко выговаривая каждое слово, произнесла:
— Я сумею заткнуть ей рот!
Дочь отвела взгляд, и Ивонна вышла.
Принимая факс, Морино с отчаянием посмотрел на жалкий бутерброд, который только что подала ему Анник. Он впился зубами в резиновый хлеб, из которого на почти вылезший из аппарата листок упала жирная капля майонеза. Стефан испуганно осмотрелся. К счастью, никто ничего не заметил. Ферсен у себя в кабинете просматривал записи видеокамер, разговаривая с Анник, которая казалась успокоенной тем, что теперь в Ти Керне установлена сложная аппаратура.
Стефан промокнул лужицу майонеза бумажной салфеткой. Досадно, пропала лучшая часть бутерброда.
Когда он прочел текст в жирном ореоле, его рука замерла.
— Невероятно! Кровь на менгире оказалась вовсе не кровью Никола.
Люка вздрогнул.
— Что?
— Обнаружена кровь группы ноль, отрицательный резус.
Морино вновь уставился на бутерброд, его замутило, и он выбросил его в мусорную корзину.
— Анник, ведь у Мари, кажется, нулевая группа, отрицательный резус?
Люка замер. Секретарша наморщила лоб, припоминая.
— По-моему, да.
Послышался звук хлопнувшей двери — Люка вышел, он явно куда-то спешил. Стефан и Анник едва успели обменяться недоуменными взглядами, как зазвонил телефон.
— Жандармерия Ланд! Секретарь у телефона! Слушаю! Нет! Господи, этого не может быть…
Потрясенная Анник положила трубку. Стефан нетерпеливо стал выведывать у нее подробности:
— Что? Да говори же!
— Звонили из лаборатории судебной полиции… Восстановлены страницы из журнала старика Перека… Ивонна Ле Биан убила двух своих близнецов спустя неделю после их рождения… задушила… Господи Иисусе!
Когда Ферсен, так же как и Анник, получивший звонок по телефону, примчался в порт, он чуть не сшиб с ног дежурного офицера, который обходил его территорию со своими подчиненными.
— Да что вы все, с ума сегодня посходили?
Извинившись, Ферсен бросился было к сторожевому катеру, но вдруг его встревожила фраза, произнесенная патрульным.
— А в чем дело? Возникли проблемы?
— Проблем-то никаких. Но Ивонна, то есть мадам Ле Биан, закатила целый скандал по телефону, чтобы ее подождал последний паром. У нее, видите ли, открылись срочные дела на континенте, она уверяла…
Дежурный закончил объяснение в одиночестве. Люка уже бежал со всех ног к катеру, чтобы взять курс на Брест.
На третьем менгире пролилась кровь Мари. Логически рассуждая, она была третьей намеченной жертвой. Ферсен запустил мотор на полную мощность. Катер понесся, почти не касаясь волн, хотя и не мог лететь с такой стремительностью, как мысли Ферсена.
Ивонна Ле Биан вошла в палату, где лежала Мари. Под взглядом наблюдавшей за ней через круглое окошко медсестры она спокойно уселась у ее изголовья.
