Джулия Берри - Вся правда во мне
Я положила руку на ручку двери и осторожно ее подняла.
Дверь оказалась заперта.
Я проверила еще раз.
В окне появилось мамино лицо.
Я поскреблась.
– Пожалуйста! Впусти меня!
– Ты здесь больше не живешь, – раздался мамин голос из-за добротной, сделанной еще папой двери.
Только не это. Не сейчас, когда моя одежда промокла и я дрожу от холода.
– Ненадолго, – умоляла я, – впусти меня в последний раз. Я никогда больше не вернусь.
– Иди к своему ухажеру, к которому ты бегаешь, посмотрим, впустит ли он тебя.
Холодная, мокрая, до смерти напуганная, отвергнутая матерью, которая меня родила. Это больше, чем я могу вынести. Глаза налились слезами, и я зарыдала.
– Мама, сжалься над дочерью, – закричала я и заколотила в дверь. – Мама, помоги мне!
Я слышала голос Даррелла, но слов различить не могла. Мама что-то сказала, и он замолчал.
Дом был темным и безмолвным. Здесь остались мои лучшие воспоминания о счастливых временах, проведенных с папой и мамой.
Я повернулась и пошла прочь.
Я попрощалась с отчим домом.
В последний раз я погладила Ио по голове и вывела Фантом на улицу. Она продемонстрировала мне, что недовольна, в хлеву ей было гораздо комфортнее. Она поплелась за мной к тебе в хлев, где мы и улеглись рядышком на сене.
Только теперь я вспомнила о твоем муле. Пусть сам найдет дорогу домой, помочь ему я уже не смогу.
Книга четвертая
I
Я проснулась от шума. В церкви непрерывно звонили колокола, так звонят только во время тревоги, созывая жителей на площадь. Переселенцы? Я потерла глаза и с удивлением осмотрелась.
Было уже позднее утро. Я проспала все домашние дела.
Колокола продолжали трезвонить.
Я в твоем хлеву, и рядом со мной, свернувшись калачиком, спит Джип.
Теперь я все вспомнила.
Я вскочила и тут же почувствовала, насколько избиты и слабы мои ноги. Мне даже пришлось схватиться рукой за перегородку стойла, пока я отряхивала от соломы порванное платье. В животе урчало. Фантом ткнулась в меня носом, требуя, чтобы я ее покормила. Овес для нее у тебя был. Не было никакой еды для меня, а дом ты запер.
Это из-за тебя звонили в колокола, «экспедиция» вернулась в город. Наверняка. Я должна пойти туда и убедиться во всем сама. Как всегда, я спрячусь в самом углу на задней скамье. Сейчас, когда все взбудоражены, на меня будут обращать внимание еще меньше, чем когда-либо.
Выйдя на дорогу, я увидела впереди маму в лучшем воскресном платье, Даррелла, опиравшегося на ее руку. Они шли медленно, но с достоинством. Даррелл не пошел сегодня в школу. Да он бы и не смог без помощи туда добраться. Я спряталась за кленом и подождала, пока они пройдут дальше.
– В прятки решила поиграть?
Я подпрыгнула. Это была Гуди Праетт. Мой испуг ее позабавил.
– Попала в переделку? Что с твоим платьем? И почему это тебе вздумалось прятаться от собственной матери?
Она взяла меня за локоть, и я, сама не знаю почему, пошла с ней в город.
– Не нужно много воображения, чтобы понять причину. Гуди Праетт все видит и все знает.
Она шла медленно, казалось, что мы придем уже после того, как все кончится.
– Гуди Праетт знает много того, чего пастору Фраю и доктору Бранду знать не следует, – она хрипло рассмеялась и зыркнула на меня блестящими черными глазками. – Ты попала в беду, девочка?
Она кивнула на платье.
Я была слишком измучена, чтобы что-то доказывать. Гуди, как и многие другие, была уверена в моей аморальности.
К церкви мы подошли последними. Гуди направилась в первые ряды, а я юркнула на свое место. Но сделать это незаметно мне не удалось. На меня, не отрываясь, смотрели пастор Фрай и еще несколько человек, принимавших участие в экспедиции. Они стояли рядом со священником, с ружьями в руках. Сегодня это помещение из церкви превратилось в зал суда.
Ты сидел, привязанный к стулу перед кафедрой. При дневном свете твоя одежда выглядела еще больше испачканной и рваной. Из потрескавшихся губ сочилась кровь, под глазом багровел огромный синяк. Ты уронил голову на грудь. Все смотрели на опозоренного героя и перешептывались. За исключением Марии. Она была бледна и молчалива и сидела рядом с Леоном.
Ты поднял голову, обвел взглядом собравшихся и увидел меня. Я здесь. С тобой.
Пастор Фрай постучал тростью о пол, как Моисей посохом по камню. В помещении стало тихо. Пять членов городского совета в длинных черных мантиях поднялись со своих мест и сели за стол на возвышении. В ярких лучах утреннего солнца, падающих сквозь южные окна церкви, они казались пришельцами из другого мира.
Гораций Брон повернул тебя вместе со стулом лицом к судьям и похлопал по щекам, заставив поднять голову и посмотреть на них.
Член городского совета Браун прокашлялся.
– Народ Росвелла, – проговорил он скрипучим старческим голосом, – мы собрались здесь, чтобы рассмотреть дело, волнующее всех нас.
Он взглянул на тебя поверх очков.
Такое провокационное начало этой торжественной церемонии заставило присутствующих заерзать.
– Большим потрясением для нашего городка было узнать, что Эзра Уайтинг, которого мы много лет считали погибшим, жил, скрываясь, рядом с нами.
Челюсти Авии Пратта непрерывно двигались. Он сидел в первом ряду, в самом углу, согнувшись в три погибели, чтобы иметь возможность смотреть на тебя. Толстая нижняя губа то вытягивалась, то втягивалась обратно, а руки судорожно сжимали трость.
Браун зашелестел бумагами.
– Это обстоятельство помогло пролить свет на череду несчастий, обрушившихся на наш город в последнее время. В связи с этим возникает вопрос: кто знал о нем, скрывал его и помогал совершать грабежи.
Мамино лицо окаменело.
Пастор Фрай, сидевший на одной скамье с присяжными, перебил его:
– Разрушить нашу оборону! Лишать жизни и невинности наших детей, уродовать их!
Рот Брауна сжался. Ему не понравилось, что его прервали.
Интересно, с каких это пор моя невинность и мое тело стали достоянием горожан, ведь они даже жалости ко мне не испытывали? И ведь виноваты в этом они, а не я.
Браун продолжил:
– В рамках расследования этого дела для поиска улик мы снарядили экспедицию к дому Уайтинга на тот берег реки. Эта экспедиция нашла не только дом Уайтинга, но и его сына, находившегося в вышеупомянутом доме.
Интересная версия. Впрочем, какая разница.
– Он обвиняется в том, что сознательно скрывал тот факт, что Эзра Уайтинг жив, и помогал ему совершать преступления, а именно: кражи, грабежи, убийства, издевательства и нанесение увечий.
– Уильям Солт, расскажите собравшимся, что именно вы нашли в хижине?
Мельник читал с листа:
– Восемь мешков и двенадцать ящиков пороха. Сорок две единицы разнообразного оружия. Утварь: горшки, ножи, одеяла, одежду мужскую и женскую. Платье, – тут он развернул и продемонстрировал какую-то мятую, побитую молью коричневую тряпку, – принадлежавшее погибшей Шарлоте Пратт.
Шарлота. Я никогда не называла так Лотти.
Я вгляделась в платье и вспомнила его на ней. Еще живой. Однажды я даже позавидовала, круглому и широкому воротничку. Теперь оно выглядело как тряпка, кружево сморщилось и пожелтело. Как-то странно все это… Воротничок, платье. Неужели меня подводит память?
– Авия Пратт, можете ли вы подтвердить под присягой, что это платье принадлежало вашей дочери?
Наконец-то его постоянно двигающиеся, мокрые губы нашли свое применение.
– Да. Это платье ее матери. Моя жена сшила его перед отправкой в плавание, во время которого она и умерла.
Несколько женщин постарше закивали головами. Они бы никогда не забыли такой прекрасный образчик ручной работы, как этот.
Браун продолжил:
– Доктор Бранд, не могли бы вы описать собравшимся, в каком состоянии было найдено тело Шарлоты Браун?
Мелвин Бранд встал.
– Тело погибшей было найдено в воде изуродованным. Установить, утонула ли она, или ее бросили в воду уже мертвой, не представлялось возможным.
Интересно, изучал ли Бранд тело Лотти более подробно, чем разрешил ее отец?
– В каком состоянии было ее платье?
Доктор Бранд понизил голос.
– На ней не было никакой одежды.
По рядам прокатился шепоток. Какой стыд! Какой ужас! Хотя все давным-давно знали.
Шепот и бормотание становились все громче. Член городского совета Браун постучал молотком по столу.
– Итак, мы установили, что именно Эзра Уайтинг без всяких сомнений был похитителем и убийцей Шарлоты Пратт.
Нет.
Странно, но я чувствовала себя так, как будто меня вытащили из тела. Я, словно воробей с потолочной балки, смотрела блестящим глазом на себя, сидящую в углу на лавке, а мои мысли в это время витали где-то еще.
Я все никак не могла взять в толк, почему без всяких сомнений. Каким образом платье помогло снять эти сомнения? Наоборот, оно их добавило.
Ты поворачивал голову из стороны в сторону, пытаясь посмотреть назад. Ты ищешь меня, милый мой?
