Скотт Туроу - Презумпция невиновности
– Если только что? Если только он не собирается дать порочащие показания? Не верю, чтобы Реймонд Хорган покатил на меня бочку. После двенадцати лет совместной работы? Да и что он может сказать?
– Иногда важно не что говорят, а как. Я считаю, что он засвидетельствует твое высказывание на другой день после выборов. Можно предположить, что Нико лучше бы поставить на миссис Макдугал, если он хочет опорочить обвиняемого. Она по крайней мере не является местной знаменитостью. С другой стороны, если Хорган, политический противник дель Ла-Гуарди и твой друг и начальник на протяжении двенадцати лет, выступит на стороне обвинения – это очень опасно. Сам понимаешь, как может повернуться дело.
– Я не верю этому, – говорю я, глядя Сэнди прямо в глаза.
– И вероятно, правильно делаешь, что не веришь. Не исключено, что мы что-то упустили и оно выплывет, когда мы услышим показания Хоргана. И тем не менее… – Сэнди на секунду задумывается. – Что, если Реймонд захочет с тобой встретиться?
– Не вижу причин для отказа.
– Я позвоню ему, уточню. Кстати, куда он устроился? – Кемп называет юридическую компанию под шестью именами. Настоящая Лига Наций, где представлено несколько этносов: «О'Грейди, Штейнберг, Маркони, Слибович, Джексон и Джонс». – Нужно встретиться втроем: Хорган, ты и я, и как можно скорее.
Первый раз за время нашей полудружеской-полуделовой беседы Сэнди выдвигает совершенно неожиданную идею, значение которой нельзя недооценить. Мы не виделись с Реймондом с того памятного апрельского дня, когда я ушел от него, хлопнув дверью. Понимаю, у него свои заботы: новое учреждение, новые люди. Помимо всего прочего, у Реймонда солидный адвокатский опыт, и наш разговор неминуемо должен был бы быть обоюдно сдержанным. Его молчание я объяснял тем, что он притирается к новому месту. Теперь же я думал, что это очередная уловка со стороны обвинения. Хотят напугать меня. На Мольто это похоже.
– Если Нико намерен вызвать в качестве свидетеля Мольто, зачем ему Реймонд? – спрашиваю я.
– Главным образом затем, – говорит Стерн, – что Мольто, по всей вероятности, не будет вызван. Более того, дель Ла-Гуарди не раз говорил о том, что поручит Томми вести процесс. А быть одновременно обвинителем и свидетелем или защитником и обвинителем запрещено.
Тем не менее Сэнди напоминает Джейми, что надо заявить протест против назначения Мольто обвинителем, поскольку его имя значится в списке свидетелей. Это вызовет в прокуратуре смятение и заставит Нико отказаться от мысли использовать то, что я брякнул у Реймонда Мольто. Как и я, Сэнди полагает, что Нико вообще не использует мое необдуманное высказывание. Как дружку и подпевале дель Ла-Гуарди Мольто легко дать отвод. Правда, мои слова можно эффективно использовать против меня, если я подвергнусь перекрестному допросу. Поэтому лучше всего подать заявление против назначения Мольто.
Сэнди между тем идет дальше.
– Не могу взять в толк, что тут затеял дель Ла-Гуарди? – Он держит в руках показания домработницы, которая в тот памятный вечер видела меня на остановке автобуса, отправляющегося из Ниринга в город.
– Дело в том, что у меня только один автомобиль, – объясняю я. – Мольто, разумеется, навел справки. Так вот, в тот вечер машину взяла Барбара, и мне пришлось добираться до Каролины общественным транспортом. Подозреваю, что всю неделю на остановке торчал шпик, ожидая человека, похожего на меня.
– Это интересно, – говорит Стерн. – Они, очевидно, считают, что в тот вечер Барбара действительно попросила тебя посидеть с ребенком. Они допускают, что она взяла машину. Ни одна женщина не поедет вечером на общественном транспорте. Мы наслышаны о нескольких неприятных эпизодах в том районе. Но где доказательство, что она вообще уехала из дома? Кто станет утверждать, что ответчик поехал к месту преступления на автобусе? Мокрые дела так не делаются. С другой стороны, запросы в таксомоторные и прокатные фирмы ничего обвинению не дали. Думаю, им нужно подтверждение, что Барбары не было дома.
– Пусть посмотрят в университете журнал посещений, служащие расписываются там, приходя на работу. Один раз мы с Натом пошли посмотреть, как мама работает на компьютере. И работа тоже фиксируется машиной.
– Примем к сведению, – говорит Сэнди.
– И в какое время она работает? – спрашивает Джейми. – Наверное, не очень поздно?
– Компьютер освобождается в восемь. Она уезжает из дома в половине восьмого, самое позднее – без двадцати восемь.
– А Нат? – интересуется Сэнди. – Когда он ложится спать?
– Чаще всего Барбара укладывает его перед уходом.
– Нат часто просыпается?
– Нет, он спит как убитый. Но я никогда не оставляю его одного.
Сэнди фыркает, давая понять, что это недоказуемо.
– Тем не менее, – говорит он, – эти факты в нашу пользу.
– Мне хотелось бы поговорить еще об одном свидетеле, – говорю я и называю имя Робинсона.
– Это врач, которого я навестил несколько раз.
Томми, конечно же, взял моего психиатра на заметку как возможного свидетеля. Берет меня на пушку. Я сам такие штуки проделывал. Внушал, что знаю всю их подноготную. В прошлом месяце Мольто затребовал сведения о моем банковском счете в Ниринге. Президент банка доктор Бернетайн, старый друг покойного отца Барбары, теперь даже не смотрит в мою сторону, когда я захожу за деньгами. По выписанным мною чекам Мольто и установил имя моего психиатра.
– Да-да, доктор Робинсон, – говорит Сэнди. – Он позвонил мне сразу же после обнародования обвинения. Узнал из газет, что я твой адвокат. Сообщил, что полиция вызывала его на допрос, но он отказался, ссылаясь на врачебную тайну. Тебя же он просто не хотел беспокоить. Я сказал, что он прав и мы будем поддерживать его позицию.
– Это совсем не обязательно. Впрочем, мне все равно.
Мне в самом деле было все равно. На фоне того, что произошло за несколько последних месяцев, позиция Робинсона – малозначащее обстоятельство.
– Твой адвокат настоятельно рекомендует, чтобы тебе было не все равно. Мольто убежден, что мы выдвинем Робинсона в качестве свидетеля, который подтвердит твое нормальное психическое состояние, исключающее возможность преступных деяний.
– Держу пари, именно это он и скажет.
– Видимо, я плохо объяснил мою точку зрения. Как я уже говорил, у обвинения не хватает материала, чтобы установить мотивы преступления; ты весьма внятно изложил версию дель Ла-Гуарди: Сабич без ума от Каролины, он не хочет, чтобы прервалась их связь. Но скажи мне, Расти, где прямые доказательства близости между ответчиком и погибшей? Несколько телефонных звонков, которые могли быть вызваны служебной необходимостью? Никаких дневников. Никакой записки, присланной в букете цветов. Никаких любовных писем. И твоя личная секретарша мало что знает.
– Ничего не знает, – уточняю я.
Сэнди прав. Как я сам не заметил эту слабину в доводах обвинения? В качестве обвинителя я непременно обратил бы внимание на эту «мелочь». Но я стараюсь подавить в себе возрождающуюся надежду. Нико не дурак, выжмет все, что можно, из такого существенного обстоятельства, как постель. Я показываю на распечатки телефонных звонков.
– В октябре мне было несколько звонков из квартиры Каролины.
– Да? Кто возьмется утверждать, что звонила именно Каролина? Вы тогда вместе работали над серьезным делом. Насколько я помню, возник горячий спор по вопросу опеки над одним мальчиком. Как его звали?
– Вендел Макгафен.
– Да, Вендел. Тяжелое было дело, множество вновь обнаружившихся обстоятельств, о которых приходилось думать даже дома.
– Зачем я попросил Липранцера не запрашивать регистрацию моих телефонных звонков?!
– Это задачка посложнее, – кивает Сэнди, – но я считаю, что человек с чистой совестью чувствует себя вне подозрений и не будет загружать детектива лишней работой.
Мне нравится, как Сэнди расставляет точки над i. Так оно и должно быть. Как у фокусника: ловкость рук и никакого мошенства.
– А миссис Крапотник? – напоминаю я Сэнди особу, которая якобы видела меня у дома Каролины.
– Нам еще многое предстоит обсудить. Если тебе хочется поскорее убраться из прокуратуры округа Киндл, самого ужасного места на свете, тебе, естественно, не обязательно ехать в Ниринг, к себе домой. Никто не отрицает, что ты бывал у Каролины. Как-никак на стакане есть твои пальчики. – Сэнди улыбается загадочной испанской улыбкой. Постепенно вырисовывается убедительная линия его защиты. – Нет, дель Ла-Гуарди не может поговорить по душам ни с тобой, ни, допустим, с твоей женой. Он в трудном положении, Расти. О тебе давно поговаривали. Половина юристов в нашем округе теперь думают, что подозревали о твоей связи. Но слухи к делу не подошьешь. У обвинения нет свидетелей, которые собственными глазами видели, что ты спишь с этой женщиной. Обвинение не может докопаться до мотивов преступления. Я был бы более уверен в благополучном исходе дела, если бы не проблема твоих показаний. – Его большие темные глаза встречаются с моими.
