Александр Терехов - Натренированный на победу боец
Ждал. Чуть зад не отмерз.
Я направился к Старому, но обнаружил, что иду к санаторию, и развернулся.
– Пароль?
Я впутался в толпу, угловой дом, погрузка, марш, в три автобуса разом, затерся о спины и задницы. Я поборолся, выплывая к оцеплению, но народ шатнулся, и меня отнесло к подъезду на колоду, избитую топором, – для рубки мяса, автобус гудел сквозь марш. Солдат выносит вещи, что-то мне говорит.
– Что ты? Да я не слышу!
Я прошел за ним в подъезд: рюкзаки, чемоданы.
– Чего?
– Наверху кричат…
Лаяла собака в хрип, визжали бабы, всех громче звенел детский писк наверху, ребенок задохнулся: «Укусия!» – я сорвался, уже спинам крича:
– Отошли! – Расталкивал кого-то, малыш барахтался в руках. – Где?!
– За трубой!
Подзаборная гладко-белая собака надрывалась, поставив морду к трубе, и ковыряла там лапой, труба снизу вверх, сечением сантиметров двадцать, за ней – угол, отпихивать собаку? А если прыгнет? Крыса подтравлена? Собака…
– Они думали, щенок его там спрятался! Собирались ехать! Мальчишка укутан.
– Щеночка!
И лай! Лай!
Я пихнул собаку и обхватил коленями трубу, вдруг полезет по мне? Серый комок… коченеет? Шевельнул ногой – нет, жива, поворачивает морду, влипла строго посреди, верно выбрала, собака лапой не достанет, собака билась в мою ногу, как дурная кровь, бабки кудахтали, малыш раскатывался, ну.
– Уберите на хрен собаку! Чья собака?!
– Да мы не знаем, так, прибежала. Найда, Найда…
– Отошли! Хватит выть! Какую-нибудь мне… Вроде швабры.
– Квартиры опечатали, мужчина, ключи собрали. – Собаку оттаскивали вдвоем, за брюхо и шею, собака рвалась, глядя мимо всех на трубу блестящими мертвыми глазами.
– Несите с улицы! Я ж не буду год так стоять! – Сидит еще? Сидит, какая ж дура – на третий этаж селятся, никак не расселятся, еще бы мешок… Палкой прижать, рукой – до хвоста. – Что? Ну… – Дуры, они лопату совали мне, нержавеющая сталь. – Лопата мне на хрена?! – Ею неудобно, разбежались, не объяснишь, примерил – конечно, черенок толстый, не лезет за трубу, не пролезет, с бровей – жгучие капли, одежда трет, параша. – Мешок! – Сидит. Что задираешь, смотришь на меня? загораживаешься лапами? Только прижать, хреново, что вслепую, – попробовать штыком? Пролезет. Но вслепую не могу и просовывать, и смотреть, где ж мешок? Штык застрял, я нажал, нажал, выпущенная собака мягко вдарилась мне под колено, лопата сорвалась, вдруг обиженно вскрикнула крыса – тронул! Неужели? Пугает? Женщины взголосили, как на падающую стену, крыса провизжала человечески громко, противно, до смерти, не смог, лишь бы прервать, ткнул лопатой, удивительно легко перейдя хрустнувший предел, отделявший штык от плиточного пола.
Так. Так. По стеклу трепетала ночная бабочка, взбираясь, как огонек по шнуру.
– Где он там? Дайте его. Не бойся. Куда тебя укусила?
Он помалкивал, слезливо вздыхая на собаку, царапающую трубу, подпускал опоздавшие слезы в ответ на бабкины шепоты.
– Давай посмотрим твои руки. Так и был в варежках? Снимите, пожалуйста, варежки. Так он был? В куртке и сапогах. Одни штаны?
– Двое. И колготки. Ты давай дяде ручки показывай…
Разгладил ладошки, отдельно – пальцы, запястья. Он морщился, когда сминал кожу.
– Где больно? А было где больно? Не плачь. Просто побежала, а ты испугался?
Он уперся в бабушку, немедленно прикрывшую ему затылок изношенной рукой, – шапка с пушистым помпоном, висят варежки на белых резинках из рукавов; снизу кричали немедленно выходить. Спускались, я пуганул собаку, выгреб добычу и бросил в мусоропровод, отворили двери: летит сор по улице, взметено, я понял лишь, когда мальчик повторил бабушкино:
– Шнег!
И бабушка согнулась насовывать ему рукавицы; жителей уже увезли, лопата легла на пожарный щит, за спинами заколотили дверь, опечатали. Оцепление строилось по четыре уходить, офицер прятал список от снега ладонью.
– Мать, из двадцать шестой квартиры? Два человека? Смаляй к банку, желтый автобус, там, там твое барахло! Куда пошла? Там не пустят – через площадь!
Бабка припустила через площадь, внук упирался – скользить получалось, она его волокла. За ними – собака, отбегая в стороны и нюхая снег. Офицер переворошил список.
– Сидоренко! Вот же белая собака. Куда вы глядели?!
За собакой заскользили два солдата с веревкой, посвистывали и манили, обходили, собака оглядывалась и гавкала, и убегала, и все скрылись в снегу, офицер отправился за строем, строй отпечатал на белом черные, непересекающиеся дорожки следов, оставив меня на деревянной колоде, – никого, снег летел клеенчатыми обрывками, его сносило к березам, спустившим свои космы, как полусгнившие сети, и от белой коры холодом несло, трещинами кривились черные стволы над травой, залепленной ледяной росой, как плесенью; так пахнет снегом, что трудно дышать.
Старый отыскался в гостинице – без дела, глазел на снег, звонил жене:
– Зарабатываем, много, потом… Лариска, всех целуй. Тебе привет. Гляди, что с погодой! Зи-ма…
– Идем-ка в штаб, я тебя развлеку.
У школы метали снежки, и я слепил комок. Старый боязливо озирался: вдруг засвечу. У входа два тулупа торговали мороженым, не пустили:
– Вы какого управления, ребята? А к кому?
– К Губину.
– Виктор Алексеичу? – Один заговорил в рукавицу, морщась, – колол снег. – Приемная? Двое, что из Москвы. Просятся к Губину. Да они уже здесь. Я понял. Я понял. Ага. Подымайтесь, мужики, в спортзал. Эй, снежок оставь. Положи хоть на ступеньку, я гляну, никто не возьмет, а то и брось его совсем…
В раздевалке спортзала – телефоны, спины, раздавали матрасы, бушлаты, невеста красила ногти на подоконнике, шуба на плечах. К нам мягко обратился прапорщик:
– Вы не хотите раздеться? Нет? Ну… тогда – прошу.
Зал освободили от столов, остались два на том краю, в бумагах, – там Витя слушал двух офицеров, рукой показав нам: вижу, сейчас, подписал бумаги и поднял телефон:
– Товарищ полковник, прошу прощения… Подошли товарищи. Есть. – И поднялся – уже майор, – потянулся: устал. Повернулся к окнам.
– И снег еще, эх, хэх, и так – голова кругом. – С веселым вопросом уставился на меня.
– Старый, я хочу тебя познакомить. Фамилия Вити – Губин. Тот, что корпорация «Крысиный король», – мы так хотели с ним познакомиться.
Витя опустил глаза. Не находилось слов.
Из других дверей вступил полковник Гонтарь, еще мундиры, я узнал Свиридова, и он мигнул. Гонтарь поздоровался:
– Как гостиница? Успеваете? Порядок. А по труду и честь.
Они обступали нас, снег слепил окна. Свиридов зажег желтый свет. Старый додумал и сдержанно спросил:
– Насколько я помню, ваша… Собираетесь за ночь очистить от грызунов что-то около двенадцати квадратных километров. Позвольте узнать, – отвердел голос, – каким же образом вы предполагаете это осуществить?
– А я не думаю… что обязан, – загорячился Витя.
Гонтарь его мягко осаживал:
– Виктор, та поспокойней. Та зачем так. Товарищи же, та и вы…
Но Старый уже выступил вперед и чеканил, задирая бороду:
– А я думаю! Мы проводим здесь… Мы отвечаем за эпидобстановку! Я несу ответственность! И сию же минуту мне план мероприятий, обоснование – я приказываю! Витя, вы же нам лгали!
– Товарищи, то-ва… – воздевал руки Гонтарь, улыбаясь туда-сюда. – Та давайте мирно. Так не здорово. Интерес понятен, Виктор действительно задействовал местные наработки – не спешите, не спешите, зачем охаивать? – огульно легче всего. Произведены учения, показана выгода, небольшие затраты, так шо давайте не нагнетать. А то, шо вы не знали, шо майор Губин, – та это шобы не нагнетать, не придавайте этому внимания. На этапе сегодня есть смысл поделиться, только давайте вот так. – Показал свою ладонь Старому и Вите. – Один говорит. Все слушают.
Витя сцепил руки на заднице.
– Вытеснение крыс из подвалов. Из большого количества подвалов. В одну ночь. Опора на опыт народа. Никакой науки, без отравы – чисто. Бегство крыс вызывается внезапным ужасом. Огонь дает ужас. Особенно, если огонь приносит свой – он знает, куда нести. Крыса обрабатывается горючим, запаливается и выпускается. Агония удесятеряет ее силы, она бежит в стаю, наводит ужас криком, запахом, видом – стая убегает вся. С каждого подвала мы отловили по единице. Одновременно отпустим их подожженными – за ночь вытесним грызунов из нужного участка. Подавляющим чувством. Не допустим расселения внутри очищаемого места – во внутренних дворах включим освещение, шум. Для легкости пересечения проспекта выложим дорожки из мусора, труб, хотя учения по улице Мокроусова доказали: крысы при нашем способе пересекают улицу даже при движении машин. Сложности есть. Мы не имеем времени испытать разные горючие составы, какой горит дольше при меньшем проникновении. Чтобы грызун обследовал на предмет спасения все норы, прежде чем потерял способность двигаться. Может быть, пригодней мази? Как мазать, чтоб дольше действовал опорпо-двигательный аппарат и органы чувств? Посоветуете – спасибо.
