Карин Жибель - Укус тени
Снова звонит телефон. Звук, который он издает, — не обычная легкая, ненавязчивая мелодия, а настоящий рев фанфар. Бенуа умышленно с разбегу ударяется туловищем о ствол дерева, чтобы попытаться заставить этот дурацкий мобильник замолкнуть. Затем он еще несколько раз подряд резко наскакивает на этот ствол тем местом, где лежит телефон, но, к сожалению, ему не удается добиться желаемого эффекта.
Тогда он снова пускается в бегство — уже с трудом передвигая ноги…
И вдруг его ослепляет направленный прямо ему в лицо луч света.
Раздается оглушительный звук выстрела, его плечо пронизывает острая боль, изо рта вырывается душераздирающий крик…
Лидия подходит поближе и освещает фонарем место совершенного ею злодеяния. Бенуа корчится на земле и стонет от боли. Пуля угодила в правое плечо, и у Бенуа такое ощущение, как будто ему оторвали руку.
— Вставай!.. Поживее поднимайся, ублюдок! Вставай, а не то я прострелю тебе еще и ногу!
Она хватает Бенуа за воротник пальто и заставляет его подняться на ноги, а затем, прижав пленника спиной к стволу ближайшего дерева, вдавливает ствол пистолета в нижнюю челюсть.
— Ты, болван, и в самом деле верил, что сможешь от меня удрать?.. Что, больно?.. А мне кажется, что надо бы еще больнее… Где Орелия?
— Я этого не знаю!
Лидия надавливает ладонью на зияющую рану на плече Бенуа, заставляя его взвыть от боли.
— Где она?
— Я не знаю… Это не я ее убил!
Лидия ударяет кулаком по его ране, и он невольно сгибается от острой боли.
— Я соврал! — стонет он. — Соврал, чтобы спасти жену и сына! Орелию убил не я! Не я… Я не знаю, где она…
Лидия интуитивно чувствует, что он вот-вот потеряет сознание.
— Мы разберемся со всем этим дома… Шагай назад, к автомобилю… И побыстрее. Ну же, пошел!
Они идут в обратном направлении. Бенуа чувствует, как в его позвоночник упирается ствол пистолета. Он еле держится на ногах и несколько раз падает, но Лидия тут же заставляет его подняться.
Тогда он от отчаяния вдруг начинает громко звать на помощь. Но кто может услышать его здесь, посреди пустынного леса?
Наказание со стороны полоумной мучительницы следует незамедлительно: удар рукояткой пистолета в верхнюю часть спины — и Бенуа снова падает наземь. Но Лидия опять заставляет его подняться на ноги.
Его силы тают — тают с каждым шагом, с каждым вдохом и выдохом.
Но это еще не самое худшее.
Самое худшее — это укрепившаяся в нем уверенность.
Уверенность в том, что теперь-то он уж точно подохнет.
Как собака.
Лидия грубо заталкивает его в «клетку». Бенуа теряет равновесие и падает на колени. Его «ангел-мучитель» заходит в «клетку» вслед за ним — с позеленевшим от злости лицом и с металлическим прутом в руках.
— Я заставлю тебя горько пожалеть о попытке сбежать от меня, дерьмо вонючее!
Бенуа, конечно же, по-прежнему в наручниках.
— Я ни в чем не виноват! Твою сестру убил не я! Когда же ты это наконец поймешь?!
— Несколько часов назад ты утверждал совсем иное…
— Я просто хотел спасти жену и сына!
— Почему ты так упорствуешь, Бенуа? Я же знаю, что это сделал ты… Ты должен был показать мне, где находится Орелия… И тебе не следовало набрасываться на меня и пытаться сбежать! Я быстро отобью у тебя охоту совершать подобные поступки, можешь мне поверить!
Толчок в спину — и Бенуа падает на пол.
Затем следует целый град ударов и оскорблений. Лидия извергает из себя накопившуюся за пятнадцать лет ненависть.
Бенуа лежит на полу неподвижно, как будто притворяясь, что он уже труп. Однако стоит Лидии сейчас слегка переусердствовать — и ему больше не придется притворяться.
За много километров от дома Лидии, в самом центре Безансона, комиссар Моретти предается своему пороку.
Он сидит в компании трех заядлых картежников — с таким же сосредоточенным лицом, как и у них, — и пытается утолить свою ненасытную страсть к азартным играм.
Сегодня вечером ему опять не везет. Он уже несколько часов играет в долг, и сумма этого долга неумолимо растет.
У него на руках — одни лишь мелкие карты. «Опять невезуха», — думает он. Каким бы хорошим карточным стратегом он ни был, ему не сотворить чуда с таким отвратительным раскладом.
Около трех часов ночи он наконец-таки решает, что на сегодня с него хватит.
Утром он опять будет чувствовать себя измученным и раздражаться из-за каждого пустяка.
Такое случается с ним довольно часто.
Он будет вымещать свое дурное расположение духа на подчиненных.
Это уже вошло у него в привычку.
Возможность срывать зло на других — одно из преимуществ того, что ты начальник!
Прежде чем он покидает место своего очередного поражения, хозяин квартиры — заводила их картежной компашки — напоминает ему, что хорошо бы и расплатиться. Однако сумма его долга — очень большая, у Моретти нет таких денег, а потому он просто обещает, что расплатится в течение этой недели.
Он поднимает воротник своей куртки и, нырнув в ночную темноту, скрывающую его от посторонних глаз, садится за руль своего автомобиля.
Ему опять придется думать, где бы раздобыть деньги. Впрочем, на этот раз он знает, где их взять.
Судьба подкинула ему настоящий подарок. Можно сказать, золотую жилу.
Он нашел одну женщину. Трусливую женщину.
Эта женщина даст ему денег. Она даст ему столько денег, сколько он от нее потребует, и будет давать ему деньги до тех пор, пока в ее кошельке не останется ни гроша.
Моретти самоуверенно ухмыляется: у него теперь есть хороший источник дохода.
Потому что его молчание — это золото. Золото, которое стоит много денег…
16
Еще не рассвело, «клетка» погружена в полную темноту.
Без света здесь намного тоскливее.
Бенуа неподвижно лежит у холодной стены. Он — в полуобморочном состоянии.
Лидия изрядно на нем отыгралась. Раньше ему даже в голову не приходило, что он когда-то станет мальчиком для битья у полоумной женщины.
Прежде чем оставить его истекать кровью на полу и уйти, она не поленилась снять с него наручники. Оставшись в одиночестве, Бенуа кое-как дополз до умывальника, взял полотенце и перевязал им свою рану…
Каждый вдох вызывает у него стон. Боль в ране не затихает ни на секунду.
И вдруг ему на ум начинают приходить вопросы: «А зачем я пытаюсь остановить кровотечение? Затем я стремлюсь выжить любой ценой? Почему бы не позволить жизни потихоньку вытечь из меня вместе с кровью из раны?»
Да потому, что ему не позволяет этого сделать извечный страх, заложенный в генах любого человека и любого зверя. Любого живого существа.
— Ребята, разыщите меня, — бормочет Бенуа. — Я не хочу, черт возьми, подохнуть в этом подвале!.. Не бросайте меня…
Он опять начинает плакать, чтобы хоть как-то уменьшить свои физические и душевные страдания. Уж лучше бы эта стерва просто всадила ему пулю в лоб. Тогда все это закончилось бы и он уже не мучился бы ни от боли, ни от холода, ни от голода, ни — самое главное — от страха.
Бенуа закрывает глаза и, чтобы хоть как-то отвлечься, представляет себе, как засыпает Гаэль. Она, конечно же, лежит, как обычно, на животе. Очаровательное зрелище, которого ему никогда больше не увидеть.
Бенуа вспоминает те вечера, когда он возвращался домой очень поздно. Вечера, когда он нырял в их теплую постель, стараясь не разбудить Гаэль. Ложился рядом с женой, только что вернувшись от другой женщины.
Но он не жалеет ни об одной из своих супружеских измен, не жалеет о беспрестанном вранье, не жалеет о том унижении, которому подвергал жену, — пусть даже она об этом и не знала.
Потому что он не может жалеть о полученном удовольствии.
Прежде всего — об удовольствии соблазнять женщин, удовольствии быть объектом их вожделения.
Удовольствии чувствовать себя удачливым охотником.
Удовольствии обладать.
И как это Гаэль ничего не замечала?
Неужели она и в самом деле была такой слепой? Или… она просто делала вид, что ничего не замечает, чтобы сохранить их брак?
У него вдруг зарождается сомнение, которое, словно яд, просачивается в душу и тело, отравляя ему кровь.
Его рассудок постепенно затуманивается: он словно медленно сползает по скользкому склону своей памяти, на котором нет ни одного твердого выступа, за который можно было бы ухватиться…
У него уже не осталось ничего, он все утратил.
Это произошло потому, что кто-то возжелал его смерти. Кто-то захотел убить его при помощи ужасного оружия. Оружие это — не пистолет, не нож и не яд, а молодая женщина, измученная пятнадцатью годами гнева, одиночества, боли. Женщина, которой недоставало лишь небольшого толчка, чтобы впасть в смертоносное безумие.
