Андреас Эшбах - Выжжено
На экране возникла другая картинка: рисунок древнего ландшафта.
– По какой-то причине, которую я так и не понял, официальная теория гласит, что исходным материалом этого процесса был не какой-то органический материал, а совершенно определённые водоросли, которые жили в праисторических мелководных морях и во время одного определённого, необычайно жаркого периода истории Земли разрослись в невероятных количествах, этот период начался примерно триста миллионов лет назад, а закончился тридцать миллионов лет назад. Эти водоросли, как считают, отмирали, тонули на дне морей и образовывали осадки, которые позднее из-за движения земной коры оказались в замкнутом пространстве и были утянуты в глубину, где на органический материал, так называемый кероген, воздействовали уже упомянутые высокое давление и высокая температура. Давление и температура не могли быть ни выше, ни ниже, они должны были держаться в определённых границах, и если посчитать, то придёшь к тому, что условия на глубине от 7500 до 15 тыс. футов как раз подходят для превращения керогеносодержащего осадка в нефтесодержащую породу.
Некоторые в зале согласно закивали: эти взаимосвязи явно были общеизвестными. Только не для Маркуса. Он ещё никогда в жизни не спрашивал себя, как, собственно, возникает нефть. В одной книжке с картинками, которую он читал в детстве, было написано, что нефть возникла из мёртвых динозавров, затонувших на дне морском.
Блок снова повернулся к публике, усталым жестом опершись на пульт.
– Дамы и господа, я участвовал в стольких работах по нефтеразведке, что не смогу их даже сосчитать, причём в качестве работника самой низкой иерархии. Я был одним из тех, которым говорят: «Бури здесь!» – и они бурят. Но у меня были глаза. Я видел, как это делается. А делается это всегда одинаково. Господа геологи, остепенённые учёные смотрели на свои карты и ломали головы, где, когда и какой земной слой мог сложиться складкой, и на основании этого устанавливали места бурения. Они всегда имели в голове теорию, понимаете? Они не могли действовать иначе, чем глядя на мир сквозь очки теории. А эта теория, и в этом вся проблема, существенно ограничивает дело. Известно, где, когда и что происходило в истории Земли – по крайней мере, они думают, что им это известно, – и если этому следовать, то останется совсем немного мест, которые вообще можно принимать во внимание. Всего несколько мест на географической карте. И на многих из них кто-то уже бурил. – Он скривился. – И если совсем честно: если бы вы были высокооплачиваемым сотрудником крупной нефтяной компании, вы бы тоже не отважились назначить бурение в точке, которая не покрывается теорией. Может, вы бы и сделали это разок, если бы у вас хватило мужества. Может, даже два разика. Но такое зондирование дорого стоит. Если вы ничего не найдёте, у вас будут неприятности, и если вам докажут, что вы не следовали признанной теории, то это будет значить: «Зондирование и не могло ничего дать!» Вас обвинят в том, что вы ошиблись в расчётах, что вы не владеете профессией, и уж в этот момент вы точно оставите все попытки. Если вы учёный, вы обречены искать ваш ключ только там, где светло, независимо от того, где вы его потеряли. Так вы попадаете в ловушку.
Блок сделал искусную паузу и затем добавил:
– Но я, к моему счастью, не учёный-геологоразведчик.
Снова смех. На сей раз тише и задумчивей.
Седовласый докладчик оглядел зал.
– Я хочу сказать вам откровенно: я тоже не знаю, как на самом деле возникает нефть. Я знаю только, что я был свидетелем множества вещей, которые не подходили под эту теорию. Буровые скважины, которые, казалось, истощились, через некоторое время снова наполнялись, – чем вы это объясните? Этого вы не сможете объяснить. Раньше, когда теория развилась ещё не настолько, иной раз бурили наугад, по нюху, и натыкались на нефть в местах, где вроде бы и не должны были наткнуться. Иногда это могло немного потеснить теорию, иногда нет, – и тогда это попросту игнорировалось. Никто из господ академиков не отважился бы поставить под сомнение признанную теорию, никогда в жизни! Такое может сделать только человек вроде меня, которому не грозит потеря славы. И столь же верно, как то, что я сейчас стою перед вами, я убеждён, что дети наших детей будут так же смеяться над столь признанной ныне теорией возникновения нефти, как мы смеёмся – ну, я не знаю, над теорией флогистона, теорией эфира или над убеждением, что Солнце вращается вокруг Земли.
Он убрал с экрана последний график и заявил:
– Из анонса этого доклада или из медийных источников вы знаете, что много лет назад я нашёл нефть у себя на родине, в Австрии, и добываю её там по сей день. Когда я начал бурить, меня все считали сумасшедшим, и никто не дал мне в кредит ни цента, ни шиллинга. Когда я нашёл нефть, наука встала перед загадкой. Но само за себя говорит то, что ни разу никто из академиков и университетских учёных не удосужился приехать ко мне в Штейр, чтобы разрешить эту загадку.
Он сделал паузу и затем продолжил:
– Но вот чего вы не знаете, так это того, что моя находка не была случайностью. Везение не играло в этом никакой роли. Я с самого начала знал, что найду нефть, и я её нашёл. Не потому, что я следовал теории, а потому, что я применил принципиально другой метод поиска нефти, который идёт вразрез со всем, во что верили до сих пор. Вы поймёте, что здесь и сейчас я больше не хочу вдаваться в детали, только скажу: при помощи этого метода я в состоянии найти столько нефти, что в следующую тысячу лет человечество не будет знать горя.
В зале началось столпотворение.
НастоящееТелекамеры здесь тоже были. Абу Джабр Фарук Ибн Абдул-Азиз покачал головой.
– А вот это, я считаю, слишком. – Он проверил свой платок на голове, поправил эгаль.[21]
Машина остановилась прямо перед главным входом больницы Абд аль-Азиза, ее окружила толпа, и кто-то услужливо распахнул дверцу. Люди возликовали, когда Абу Джабр вышел, и возликовали ещё громче, когда он поднял руки, хотя, вообще-то, он как раз собирался утихомирить их этим жестом. Ему поднесли микрофон.
– Все аплодисменты, – сказал Абу Джабр, – причитаются главному хирургу и его сотрудникам. Хвала Аллаху, ему угодно было сотворить чудо их руками.
Операция длилась восемнадцать часов. К раннему утру двое сиамских близнецов, сросшихся спинами, были разъединены, и было похоже, что они смогут выжить. Это была уже четырнадцатая операция такого рода, проведённая в этой больнице, но по каким-то причинам на сей раз телевидение раструбило об этом особенно широко. Показали этих двух трёхлетних, кофейного цвета девочек – Джоану и Уинни из Южной Африки, – и половина страны, казалось, влюбилась в них. Сразу поднялась шумиха, что принц Абу Джабр взял на себя все расходы на операцию и лечение и, разумеется, на приезд матери с детьми, называлась сумма в 1,2 миллиона риалов. Эта шумиха не входила в намерения Абу Джабра; в шести предыдущих случаях, когда он возмещал расходы на такие операции, эти обстоятельства не становились достоянием публики.
Ну, хорошо, если они ликуют, вместо того чтобы рассматривать его дела просто как дзакат, как исполнение религиозного долга, который каждый состоятельный человек исполняет по отношению к бедным, то с этим ничего не поделаешь. Абу Джабр в последний раз помахал рукою и вошёл в прохладное фойе.
Абдулла аль-Рабия, главный хирург, ждал его. Он был заметно утомлён и бледен, но не преминул рассказать о деталях операции, вооружившись рентгеновскими снимками, подробнее, чем это могло интересовать Абу Джабра. Потом он встретился с матерью близнецов. Она явно плохо управлялась с паранджой и даже коснулась Абу Джабра, что, разумеется, было неприлично: со слезами на глазах она схватила его руку, прижала её к своему лбу, а словесный поток, из которого он почти ничего не понял, всё не останавливался. Он осторожно отнял у неё свою руку; она была чужестранка, к тому же крайне взволнованна, но сегодня ей многое можно было простить.
Наконец их подвели к смотровому окну, через которое они могли видеть реанимационное отделение, там Абу Джабр и женщина долго стояли рядом и молча смотрели сверху вниз на них, впервые спящих в разных кроватях, этакие маленькие сгустки жизни среди мигающих приборов. Люди стояли долго, и сердце Абу Джабра наполнялось радостью.
ПрошлоеЭто было как пробуждение не на том фильме. Когда Блок предложил задавать ему вопросы, первый поднявшийся ни о чём не спросил, но заявил, что хоть это и очень мило, однако перебор, поскольку технология ядерного синтеза стоит уже практически перед прорывом, а прорыв будет означать энергию в неограниченных количествах.
Блок заморгал, сбитый с толку, как показалось Маркусу.
– Ядерный синтез? – ответил он. – Я уже сорок лет слышу, что он стоит перед прорывом.
