Дафна дю Морье - Моя кузина Рейчел
— И знаете, Филипп, — после отъезда гостьи сказала кузина Рейчел, — все время, пока она сидела у меня, приходилось избегать разговора об охоте. Но тщетно, она постоянно возвращалась к этой теме, словно мышь, почуявшая запах сыра. В конце концов, чтобы угомонить ее, мне пришлось сочинить историю про охоту на диких кошек в Альпах, чем никто никогда не занимался, поскольку это просто невозможно.
Когда последний экипаж благополучно выкатывал на подъездную аллею и я, украдкой выйдя из парка, через заднюю дверь возвращался домой, кузина Рейчел всегда встречала меня какой-нибудь историей о только что отбывших визитерах. Мы смеялись. Она поправляла перед зеркалом волосы, укладывала на место подушки, а я тем временем разделывался с остатками сладкого печенья, которым лакомились гости. Все это походило на игру, на молчаливый сговор, и тем не менее, думаю, она была счастлива в минуты, когда, сидя в гостиной, непринужденно беседовала со мной. Она не скрывала своего интереса к людям, к их жизни, мыслям, поступкам. «Но, Филипп, — не раз говорила она мне, — вы не понимаете, насколько все здесь для меня внове. Здешнее общество так не похоже на флорентийское. Мне всегда хотелось знать, как живут в Англии, в деревне. Теперь я начинаю знакомиться с вашей жизнью, и она доставляет мне истинное удовольствие».
Я брал из сахарницы кусок сахара, раскалывал его и отрезал ломтик кекса с тмином.
— Не могу представить ничего более скучного, чем обсуждение банальностей — не важно, во Флоренции или в Корнуолле.
— Ах, вы безнадежны и кончите свои дни ограниченным человеком, у которого в мыслях только турнепс да капуста.
Я бросался в кресло и, чтобы испытать ее, клал ноги в грязных сапогах на скамеечку, исподтишка наблюдая за ней. Она ни разу не сделала мне замечания, как будто ничего не видела.
— Продолжайте, — говорил я, — поведайте мне о последних сплетнях в графстве.
— Зачем рассказывать, если вам это неинтересно?
— Затем, что мне приятно вас слушать.
Итак, прежде чем подняться к себе и переодеться к обеду, кузина Рейчел потчевала меня новейшими сплетнями со всех концов графства: кто с кем обручился, кто за кого вышел замуж, кто ожидает прибавления семейства. За двадцать минут беседы она могла получить гораздо больше сведений от незнакомого человека, чем я от близкого знакомого за долгие годы.
— Как я и предполагала, — сказала мне кузина Рейчел, — на пятьдесят миль в округе нет ни одной матери, которую вы не приводили бы в отчаяние.
— Интересно почему?
— Потому что ни разу не удосужились взглянуть ни на одну из дочерей. Такой высокий, такой представительный, такой во всех отношениях подходящий жених. «Прошу вас, миссис Эшли, уговорите его почаще выезжать».
— И что вы ответили?
— Я ответила, что вам вполне достаточно тепла и развлечений в этих четырех стенах. Правда, если подумать, такое объяснение могут превратно истолковать. Мне следовало быть осмотрительнее.
— Говорите им все что угодно, — сказал я, — лишь бы мне не пришлось принимать от них приглашения или приглашать их к себе. У меня нет ни малейшего желания смотреть ни на чьих дочерей.
— Многие ставят на Луизу, — заметила кузина Рейчел. — Говорят, что в конце концов она вас заполучит. Есть шанс и у третьей мисс Паско.
— Боже правый! — воскликнул я. — Белинда Паско! С таким же успехом я мог бы жениться на Кейти Серл, нашей прачке. Право, кузина Рейчел, вам не мешало бы вступиться за меня. Сказали бы этим сплетникам, что я затворник и трачу все свободное время на кропание латинских стихов. Они были бы потрясены.
— Их ничем не потрясти, — возразила она. — Слух, что красивый молодой холостяк любит уединение и стихи, придаст вам еще больше романтичности. Подобные вещи только возбуждают аппетит.
— Тогда пусть они удовлетворяют его в другом месте, — сказал я. — Просто поразительно, с каким упорным постоянством мысли женщин в этой части света — хотя, может быть, и в других тоже — обращаются к замужеству.
— Им больше не о чем думать, — сказала она. — Выбор невелик. Должна признаться, я и сама не избегаю подобных разговоров. Мне представили целый список подходящих вдовцов. Говорят, один пэр из Западного Корнуолла как раз то, что мне надо. Пятьдесят лет, наследник и две дочери живут своими семьями.
— Уж не старик ли Сент-Айвз? — спросил я в негодовании.
— Да, кажется, так его и зовут. Говорят, он очарователен.
— Очарователен! Он-то! Вечно пьян к полудню и постоянно таскается по коридорам за служанками. У него служила племянница Билли Роу из Бартона. Ей пришлось вернуться домой, так он ее напугал.
— И кто же теперь сводит сплетни? — спросила кузина Рейчел. — Бедный лорд Сент-Айвз… Возможно, будь у него жена, он бы не стал таскаться по коридорам. Хотя, конечно, все зависит от того, какая жена.
— Не намерены ли вы выйти за него? — холодно спросил я.
— Во всяком случае, вы могли бы пригласить его к обеду, — предложила кузина Рейчел с той серьезностью во взгляде, за которой, как я хорошо знал, всегда таился подвох. — Мы могли бы устроить прием, Филипп. Самые прелестные молодые женщины — для вас, самые привлекательные вдовцы — для меня. Но я, кажется, уже сделала выбор. Думаю, если до этого дойдет, то я выйду за вашего крестного, мистера Кендалла. Прямота и откровенность его речей приводят меня в восторг.
Возможно, она сказала это нарочно, но я попался на удочку и взорвался:
— Вы серьезно? Не может быть! Выйти замуж за моего крестного! Черт возьми, кузина Рейчел, ему почти шестьдесят, он не вылезает из простуды и вечно жалуется на здоровье.
— Значит, в отличие от вас, он не находит в своем доме тепла и уюта, — заметила она.
Я понял, что она смеется, и тоже рассмеялся. Однако вскоре меня охватили сомнения. Когда крестный приезжал к нам по воскресеньям, он действительно бывал очень обходителен, и они прекрасно ладили. Два или три раза мы обедали у него, и я никогда раньше не видел крестного таким оживленным. Но вот уже десять лет, как он овдовел. Разумеется, он не мог лелеять столь невероятную надежду и попытать счастья с моей кузиной. Да и она не приняла бы его предложение. При этой мысли меня бросило в жар. Кузина Рейчел в Пелине… Кузина Рейчел, миссис Эшли, становится миссис Кендалл… Какой ужас! Если старик вынашивает самонадеянные планы, то будь я проклят, если стану по-прежнему приглашать его на воскресные обеды! Но отказаться от его общества значило отказаться от давно заведенной традиции. Это было невозможно. Итак, все должно оставаться по-старому; но когда в следующее воскресенье крестный, сидевший справа от кузины Рейчел, наклонил к ней полуоглохшее ухо, и вдруг рассмеялся, и, воскликнув: «О, великолепно, великолепно!» — откинулся на спинку стула, я мрачно задумался над тем, к чему относились его слова и что вызвало его смех. Как бы невзначай бросить на ветер шутку, оставляющую занозу в сердце, подумал я, — еще один чисто женский прием.
Обворожительная, в прекрасном настроении, кузина Рейчел сидела за столом с моим крестным по правую и викарием по левую руку. Все трое без устали болтали, я же без видимой причины был молчалив и угрюм, как Луиза в то первое воскресенье, и наш конец стола сильно напоминал собрание квакеров. Луиза смотрела в свою тарелку, я — в свою. Вдруг я поднял глаза и поймал на себе пристальный взгляд Белинды Паско. Вспомнив ходившие по округе сплетни, я сделался еще мрачнее. Наше молчание побудило кузину Рейчел удвоить усилия, видимо, с тем, чтобы хоть как-то сгладить его. Пока она, крестный и викарий старались перещеголять друг друга в чтении стихов, я все больше мрачнел и в душе благодарил судьбу за то, что миссис Паско по причине легкого недомогания не присутствует на обеде. Луиза была не в счет. Я не считал себя обязанным разговаривать с ней.
После отъезда гостей кузина Рейчел сделала мне выговор.
— Когда я развлекаю ваших друзей, — сказала она, — то вправе рассчитывать на вашу помощь. Чем вам не угодили, Филипп? Вы сидели с надутым видом, хмурились и ни словом не обмолвились со своими соседками. Бедные девушки…
Она укоризненно покачала головой.
— На вашем конце стола царило такое веселье, — ответил я, — что мне не имело смысла вносить свою лепту. Весь этот вздор про «Я вас люблю» по-гречески. А викарий с его: «„Восторги сердца моего“ очень недурно звучит по-древнееврейски»!
— Он прав, — сказала она. — Меня поразило, с какой легкостью эта раскатистая фраза слетела с его языка. Между прочим, ваш крестный хочет показать мне маяк при лунном свете. Раз увидите, говорит он, и уже никогда не забудете.
— Ну так он вам его не покажет, — ответил я. — Маяк — моя собственность. В имении крестного есть какие-то древние земляные сооружения. Пускай их и показывает. Они густо заросли куманикой.
