Уильям Монтальбано - Базилика
— Будьте так добры, Ваше святейшество, если есть свободное место.
В конверте лежали распечатки кое-каких файлов Карузо, сделанные для меня семинаристом. У меня была возможность прочитать их, пока я поправлял здоровье. Подозрения подтвердились.
Больше всего в последних днях жизни монсеньора Карузо меня беспокоило то, что, расследуя его смерть — его убийство, — я обнаружил, что он был двумя разными людьми. Один — передовой мыслитель, призывавший к более открытой церкви с новым руководством и современной структурой. Другой — реваншистский, косный богослов, готовый вздернуть на дыбе любого католика, бросившего вызов властям Ватикана.
Монсеньор Янус. В голове не укладывается, что такие разные работы — труды одного и того же человека; в это невозможно поверить, если этот человек был в здравом уме. Разве только — и это дошло до меня позже — если Карузо был кем-то вроде сценариста, как те ребята в Голливуде, которые один день пишут сценарий к комедии, а на следующий — к фильму ужасов. Карузо, словно разные вариации на одну тему, был поочередно то революционером, то реакционером. Революционные работы — для папы, а для «Ключей» — о муках ада?
Если Карузо был вдохновителем либеральных реформ, тогда какой-нибудь фанатик мог желать его смерти: «Ключи» или безумец из ватиканских диктаторов, боявшихся, что вся мораль пойдет прахом, если папа чихнет без утвержденного сценария. С другой стороны, если Карузо был тайным главным философом «Ключей», фанатик и приверженец левого крыла церкви запросто мог помочь ему упасть. Но мое место было в самом низу тотемного столба Ватикана. Папа — на верхушке, он мог проводить перепасовки быстрее и умнее, чем мне это удавалось.
Когда мы плавно выехали с площади с машущей вслед толпой, Треди расправил плечи, откинулся на спинку замшевого сиденья, облегченно вздохнул и, перестав сдерживаться, расхохотался.
— Я знаю, что небо — это бесконечное пространство, но надеюсь, Господь в Своей мудрости не поселит эту женщину на моем этаже.
— Я бы обошелся и без Джузеппе тоже, — сострил Диего.
— Как я все объясню, если она за ленчем задушит его этим самым париком? Вдруг она скажет, что «папа заставил меня это сделать»?
Их смех звучал приятным контрастом вою сирен, когда караван папы повернул на главную дорогу, идущую вдоль Тибра, чтобы попасть в Ватикан.
Пора было проверить, как в действительности обстоят дела с охраной папы. Я сказал:
— Конечно, вышло смешно, но все могло кончиться чем-то более серьезным, и в таком случае вы были бы уже мертвы, Ваше святейшество. Безопасность никогда не будет идеальной, если вы станете смешиваться с толпой. Больше никаких прогулок среди прихожан, пока мы не узнаем точно, что происходит. Пожалуйста.
Диего выпрямился. Думаю, он не привык выслушивать, как капрал, пусть и в церковном эквиваленте, читает нотацию папе. Очень плохо. Тогда я решил, что мне не особенно нравится Диего. Да, он был молод. Но мне не нравилась его самоуверенность и еще то, что он слишком много о себе воображал.
Треди прогнал прочь мои тревоги выразительным жестом.
— Я делаю то, что делаю, Пол. Всегда делал и всегда буду. Уж ты-то должен это понимать.
— Да, я знаю, — сказал я, — только не забывайте, что один священник, ваш близкий друг, мертв. Расскажите мне, какую игру вел Карузо. Это помогло бы найти его убийцу.
Я вручил Треди конверт.
— Эти материалы мы взяли из компьютера Карузо. Просмотрите их.
— Да, Пол, конечно.
Папа вдруг стал очень серьезен. Он задумчиво вертел в руках конверт.
— Явных подозреваемых нет?
Я подумал об элегантном и высокомерном отце Видале, но папа предупредил, что его трогать не надо. Я сказал:
— Эти материалы или нагонят на вас сон, или заставят поволноваться, потому что Карузо, добропорядочный друг папы, ко всему прочему, к сожалению, оказался вдохновителем тайных нападок в адрес святого престола в стане экстремистских правых. Может выглядеть шизофренией, но это больше, чем просто безумие. В довершение всего, вам грозит опасность. И…
Папа пристально посмотрел на меня.
— И ты чувствуешь за спиной чье-то дыхание, да?
Мы целую неделю не разговаривали с Треди. Я решил не сообщать ему по телефону о своем падении, предпочитая сделать это лично. Но он всегда умел читать мои мысли, и к тому же я был уверен, что некоторые синяки еще заметны.
— Кто-то помог мне свалиться с лестницы. Мне повезло.
Очевидно, чувствуя себя неуютно из-за того, что приходилось выслушивать вещи, не предназначенные для младших по возрасту и рангу охранников-священников, Диего сказал:
— Ваше святейшество, может, мне следует выйти? Я могу пройтись пешком…
— Нет Диего, останься. Мы с Полом решили вспомнить старые времена, когда у нас были кое-какие неприятности, которые, мы надеемся, никогда больше нас не потревожат. Возможно, так и будет. Мы просто принимаем дополнительные меры предосторожности.
— Хорошо, Ваше святейшество, — сухо ответил Диего.
— Расскажи мне об этом, Пол, — приказал папа.
Я рассказал. Коротко и по существу.
Пока я говорил, его губы сжались в плотную, гневную линию. Морщинки под глазами обострились. Краска залила лицо. Он был зол и встревожен одновременно, и я догадался, что он собирался сказать мне.
— Нужно придумать тебе какую-то должность, Пол. Что-то важное, чем ты займешься по моей просьбе, — папская миссия. Скажем, Токио или Кейптаун, что тебе больше нравится. Ты бы поехал туда, чтобы выполнить миссию? Займет недели две.
— Нет, сэр, не поеду.
— Я твой папа, Пол.
— А я ваш друг, Ваше святейшество.
Он понимал, что охотники не будут довольствоваться просто мелкой рыбешкой.
Диего широко открытыми глазами смотрел прямо перед собой.
Первым сдался папа.
— Будь по-твоему, hermano. Я буду осторожнее, если ты так хочешь.
— Договорились. А теперь сделайте мне одолжение и разрешите Лютеру побыть с вами рядом, пока мы не разберемся с этим делом. С Лютером и Диего в качестве подкрепления мне будет спокойнее. Сделаете, как я прошу?
Папа поднял брови, удивленно посмотрев на Диего.
— Что ты об этом думаешь?
— Мне было бы приятно поработать с отцом Лютером, Ваше святейшество, — угодливо ответил молодой священник.
Треди принял решение.
— Пол, попроси Лютера прийти ко мне завтра утром и поговори с Иомури, — сказал папа, назвав своего главного секретаря. — Он придумает, что сказать начальству Лютера, чтобы разрешить ему оставаться рядом, пока все не уладится.
Без двух минут полдень лимузин промчался через ворота Ватикана. В Апостольском дворце Треди хлопнул меня по плечу и сказал:
— Спасибо, Пол, за эти распечатки. Я прочитаю их, и мы поговорим.
Затем он ушел, махнув рукой, что, вероятно, было благословением. Его молодой помощник хотел было последовать за ним, но я схватил Диего за руку и оттащил в сторону.
Думаю, он решил, что я хочу напомнить ему о том, что моего разговора с папой не было, но меня интересовало совсем другое:
— Расскажи мне о пистолете, Диего, — сказал я.
Он побледнел, опустил голову и принялся разглядывать старинные камни мостовой.
— Тридцать восьмой?
Он кивнул. В машине, по дороге обратно в Ватикан, я заметил кобуру под его пиджаком.
— Ты умеешь стрелять?
Он посмотрел на меня со всей своей латиноамериканской заносчивостью.
— Очень хорошо.
— Но папа не знает, что он у тебя есть.
— Нет, брат Пол.
— Папа не любит пистолетов.
— Нет, сэр.
— И будет большой скандал, если он узнает.
— Да, сэр.
— Он заберет его, а тебя отошлет куда-нибудь в не самое приятное место.
— Да, брат Пол.
Он был похож на щенка, которого застукали, когда тот всеми лапами влез в именинный пирог.
— Я не стану рассказывать папе, что у тебя было с собой оружие. Но больше чтобы я его не видел.
— Спасибо, брат Пол.
Я пошел назад, пересек реку и недалеко от Пантеона купил себе пиво и кусок пиццы. Было жарко, и я расположился прямо на солнце на чудесной площади, рядом с храмом, которому было почти две тысячи лет, но не снял свой черный пиджак священника.
Неудобства — цена, которую иногда приходится платить за то, чтобы носить на ремне «беретту». Так было много лет, и я должен был снова к этому привыкнуть. Я был осторожен, как и обещал папе.
ГЛАВА 13
Той ночью, когда будущие священники из колледжа святого Дамиана спали, свернувшись калачиком, в своих постелях, позвонил папа, чтобы поговорить кое о чем поважней бейсбола. Я бы не сказал, что он был пьян, но голос Треди звучал ниже обычного, а речь не отличалась особой четкостью. Я мог бы поспорить на бутылку рома, но я лишь простой брат.
