Пол Мейерсберг - Жестокая тишина
Отец познакомился с этим приятным молодым человеком в Принстоне. Они понравились друг другу. Люк никогда не рассказывал мне о своих знакомых женщинах. Сначала я думала, что это из осторожности. Но почему ему так нравилось почти каждый уик-энд приезжать в гости к пожилому человеку? Почему он не ездил поразвлекаться и выпить со своими друзьями? Я-то воображала, что Люк приезжает к нам, чтобы тайно увидеться со мной. А оказалось, что все это время они… Невероятно! Люк больше никогда не приезжал к нам на ферму. Я пережила все это, но так и не простила его.
В аэропорту в Портленде меня ждала машина. Шофер держал в руках небольшую табличку с моим именем: «Миссис Хартен Хэммонд». Мой отец любил, чтобы его имя упоминалось таким образом, хотел, чтобы я помнила о его власти. Табличка в руках шофера оказалась знакомой мне грифельной дощечкой, которая висела еще в моей детской. Отец подарил ее, когда мне исполнилось шесть лет. Он хотел, чтобы я писала на ней латинские слова. Ему нравилось исправлять мои ошибки.
Путешествие из Портленда в Рочестер, штат Нью-Хэмпшир, заняло полтора часа. И, как всегда, для меня это было путешествие в прошлое. Я так часто ездила по этому маршруту, возвращаясь в школы из Нью-Йорка, из путешествий в Европу. Иногда я приезжала из Бостона. Почему-то в Нью-Хэмпшир нельзя было прилететь прямым рейсом. Сначала надо было долететь до какого-нибудь другого штата. Нью-Хэмпшир как бы не существовал, это был географический образ прошлого. В конце концов я стала называть его «Старый Хэмпшир». Когда-нибудь наш белый деревянный дом станет моим, но я никогда не буду жить в нем опять.
Впервые за все время отец не вышел встретить машину. Это меня встревожило. В прошлый раз, когда я была здесь, он неважно себя чувствовал. Глаза почти не видели, и пришлось передвигаться теперь с помощью двух палок вместо одной.
Меня встретила Матильда, наша экономка. Мне показалось, что она обрадовалась мне. Я ее не любила: она ждала его смерти и своего наследства.
– Ваш отец не очень хорошо себя чувствует в последнее время. Я рада, что вы приехали, мисс Пандора.
Когда я вошла в гостиную, отец попытался встать, однако его сухая рука соскользнула с гладкого кожаного подлокотника кресла, и он опять рухнул в него. Он не ушибся, однако у него был такой вид, словно его поразила молния. Я заметила у него на щеке два пореза от бритья. Я извинилась, как будто в том, что он не удержался на ногах, была моя вина.
– Он очень волновался. Он знал, что вы приедете, – произнес женский голос. Но говорила не Матильда.
Я увидела ее в дальнем затемненном углу гостиной. Ей было лет двадцать пять, и в своих совиных очках она была похожа на библиотекаршу. В руках у нее действительно была книга.
– Меня зовут Элейн Френч, – произнесла она с бостонским выговором. – Я читаю мистеру Хартену.
– Здравствуйте. Меня зовут Пандора.
Теперь я поняла, почему не заметила мисс Френч сразу, когда вошла в гостиную. Я беспокоилась только об отце и ни о чем другом не думала.
– Мисс Френч приходит сюда почитать мне, – с некоторой гордостью сказал отец, словно та сама напросилась читать.
– Не хочу вам мешать, – сказала я.
– Да нет, мне уже пора, – сказала мисс Френч. Мне послышалось некоторое облегчение в ее голосе, но, возможно, я ошибалась.
Через окно я видела, как она села на велосипед и уехала. Я повернулась к отцу.
– Хорошо, что тебе кто-то читает, – сказала я. Он спал. Я не стала его будить, а принялась изучать книгу, которую держала в руках мисс Френч. «Женщина с Андроса» Торнтона Уайдлера. Я раньше не слышала об этой книге. Взглянула на год издания. Это было одно из ранних его произведений, написанное раньше «Моста короля Людовика Святого». Интересно, эта книга тоже о судьбе?
Я видела, что отец долго не протянет. За ужином он почти ничего не говорил. Он был рад мне, но я видела, что он живет в своем мире. Его единственным другом было бренди. Мне стало по-настоящему грустно.
– Ты когда-нибудь думаешь о своей матери? – внезапно спросил он, когда Матильда разливала кофе.
– Редко, – вынуждена была признать я. Может быть, он ожидал другого ответа, но мне было все равно. Я могла представить ее себе только по портрету, висевшему на лестнице.
– Я так и думал, – сказал он. – Она была здесь прошлой ночью, но я спал. Поэтому я ее не видел.
Отец с трудом поднялся и, сильно покачиваясь, стал задувать свечи. Матильда помогала ему.
– Книга, которую я читаю, напоминает мне о твоей матери. – Это были его последние слова в тот вечер, потом он медленно, с большим трудом, стал подниматься наверх в свою спальню. Возможно, опять смотреть сон про мою мать, а потом отрицать это. Я отпустила спать Матильду. Было только девять. Я пошла в ванную вниз и разрыдалась.
В библиотеке я не смогла найти «Женщину с Андроса». Я разыскала ее в его кабинете и прочитала несколько страниц. Это была история проститутки, жившей на греческом острове еще до нашей эры. Неужели он именно такой представлял себе мою мать?
Я осмотрела его кабинет, Мне хотелось найти какие-нибудь зацепки, узнать, что же все-таки убило его? Детектив в библиотеке. Кто или что убило моего отца?
С нашей прошлой встречи он страшно изменился. Мне ни на секунду не приходила мысль, что он в сущности был таким же, как и в прошлый раз, и что на самом деле изменилась я. Субъективность очень много значит.
Я раскрыла книгу, которую, насколько помнила, отец подарил мне, когда я была в колледже Сары Лоренс. «Краткий классический словарь» Уильяма Смита. «Пандоре, моей единственной дочери – с любовью. Отец». Такая вот надпись. Книгу издали в 1910 году, вернее, переиздали. Впервые она была издана в девятнадцатом веке. Конкретной даты не указывалось, просто на форзаце было написано: «Первое издание книги (100 000 экземпляров) уже полностью разошлось, поэтому предпринято второе издание».
Я раскрыла «Классический словарь» и нашла страницу 377, как и тогда, когда впервые получила эту книгу. Статья называлась «ПАНДОРА».
«Когда Прометей украл у богов огонь с небес, Зевс в наказание приказал Гефесту сделать из земли женщину, которая бы своими чарами, и красотой принесла несчастье людям. Афродита одарила ее красотой, Гермес храбростью и хитростью, и боги назвали ее Пандорой – «наделенной всеми дарами», поскольку каждый из богов дал ей часть своих способностей, дабы она смогла уничтожить человеческую расу.
Гермес отвел ее к Эпимефею, который сделал ее своей женой, забыв о совете брата своего Прометея не принимать от богов никаких даров. Пандора принесла с собой с небес ящик, в котором хранились все людские несчастья, и, когда его открыли, они разлетелись, расползлись по всей земле. Осталась только надежда».
Я закрыла книгу. Давно я уже перестала думать о Пандоре и о всех упоминаниях о том зле, которое она принесла с собой. Чушь. Мне нравилось мое имя, состоящее из двух половинок. Мне оно нравилось гораздо больше, чем имя Ева, с которой также связывают все беды на свете. В течение всего этого вечера отец ни разу не назвал меня «Пан», как обычно, он не называл меня и Пандорой, только «ты».
Я взглянула на его последнюю работу – перевод «Искусства любви» Овидия. Я знала, что теперь он уже никогда не закончит ее. Я стала открывать ящик его стола, скорее от скуки или чтобы хоть как-то нарушить тишину в доме, и обнаружила пачки писем в конвертах. Одна пачка пожелтевших писем была перевязана серебряной ленточкой. Я не могла устоять, чтобы не заглянуть в них. Я не сомневалась, что это драгоценные любовные письма, возможно, и от моей матери.
Но когда я начала читать их, меня бросило в дрожь, по коже пошли мурашки. Это были мои письма Люку Райту, которые отец хранил все эти годы. И, возможно, перечитывал их. У меня закружилась голова, я не знала, что и подумать. Я стала читать отдельные строчки и абзацы.
Почему он хранил их? Я не могла допустить, чтобы они хранились у него, и сунула их в свою сумочку. Мать его так! И еще говорят о предательстве! Мне хотелось прямо сейчас уехать из этого дома.
Когда я поднималась наверх в свою комнату, меня вдруг осенило. Я так и замерла на лестнице. Я поняла, что происходило. Мой отец велел Люку приходить в мою комнату, когда ложился отдохнуть после обеда. Это он велел ему раздевать меня. А потом Люк рассказывал отцу, что происходило. Как я выглядела, все детали. Нет, это уж чересчур! Мой отец не имел столь больного воображения. Не может такого быть, нет. НЕТ! Но ведь Люк отдал ему письма, и он хранит их.
Наконец я заснула в своей комнате, на двери которой была маленькая керамическая табличка – «Пандора». Я спала в своей старой кровати в окружении утят, волчат, кроликов, уже пожелтевших и обтрепанных. Именно здесь я раздевалась для Люка. И для своего отца.
Я была слишком зла, чтобы спать. Я задремала, потом проснулась, потом опять задремала, мне что-то снилось, но уже другой сон, с другим сюжетом, другими действующими лицами. Сон, разумеется, – это плод воображения и трудно поддается разумному объяснению. Он опять овладевал мной, этот человек со шрамом.
