Дэниел Сильва - Убийца по прозвищу Англичанин
– Я подозреваю, что к этому времени он, наверное, обнаружил, что меня там нет.
– А как вы сбежали?
– Я поднялась наверх, в мою студию, позаниматься. Поставила пленку с особенно длинной пьесой. Об остальном, полагаю, вы можете догадаться.
– И как же вы выехали?
– Карлос сказал Рами, что он едет в деревню за покупками. Я лежала на заднем сиденье под одеялом.
– Надо полагать, несколько десятков сотрудников моей службы заняты сейчас отчаянным и бессмысленным поиском вас. Это было очень глупо с вашей стороны. А как вы добрались до Цюриха?
– Конечно, прилетела.
– Прямиком из Лиссабона?
– Да.
– И сколько же времени вы здесь?
– Около двух часов.
– Вы заходили в дом отца?
Она отрицательно покачала головой.
– Подъехав, я увидела двух мужчин, сидевших в припаркованной машине. Сначала я решила, что это частная охрана. А потом поняла: что-то не в порядке.
– Как же вы поступили?
– Я решила, что небезопасно ждать в машине, поэтому стала ездить по окрестностям в надежде встретить вас до того, как вы попытаетесь туда войти. Я, конечно, вас упустила. А потом услышала вой «тревоги».
– Вы кому-нибудь говорили, что едете сюда?
– Нет.
– Вы уверены?
– Конечно, уверена. А что?
– Потому что это многое объясняет. Это значит, что вилла находится под постоянным наблюдением. Это значит, они знают, что мы сюда возвращались. Это значит, что они следовали за мной в Рим. И следуют за мной все время с тех пор.
– А что произошло в доме отца?
* * *Когда Габриель закончил свой рассказ, Анна спросила:
– Вы по крайней мере добыли бумаги о происхождении картин?
– Они исчезли.
– Этого не может быть.
– Кто-то, должно быть, добрался до них раньше нас.
– А вы нашли еще что-нибудь?
«Я нашел фотографию вашего отца с Адольфом Гитлером и Генрихом Гиммлером, любующимися видом из Бергхофа в Берхтесгадене».
– Нет, – сказал Габриель. – Я ничего не нашел.
– Вы в этом уверены? Вы не воспользовались возможностью порыться в личных бумагах моего отца?
Габриель пропустил это мимо ушей.
– Ваш отец курил?
– Какое это имеет теперь значение?
– Пожалуйста, ответьте на мой вопрос. Ваш отец курил?
– Да, мой отец курил!
– Какие сигареты?
– «Бенсон-энд-Хеджес».
– Он никогда не курил «Силк катс»?
– Он очень твердо держался своих привычек.
– А кто-нибудь другой в доме курил такие?
– Мне об этом не известно. А почему вы спрашиваете?
– Потому что кто-то недавно курил в кабинете вашего отца «Силк катс».
Они подъехали к озеру. Анна подвела машину к тротуару.
– Куда мы едем?
– Вы возвращаетесь в Португалию.
– Нет, ничего подобного. Мы будем заниматься этим вместе или не будем вообще. – Она включила скорость. – Куда же мы едем?
26
Лион
Есть люди, которых оскорбила бы установка в их доме звукозаписывающей аппаратуры, включающейся от звука голоса. Профессор Эмиль Якоби не принадлежал к их числу. Вся его жизнь была в работе, и у него не было времени ни на что другое – и, уж безусловно, ни на что такое, что могло доставить ему неприятность, если бы попало на видеопленку.
В его квартиру на рю Лантерн непрерывным потоком шли визитеры – люди с малоприятными воспоминаниями из прошлого; с рассказами, услышанными про войну. Как раз на прошлой неделе пожилая женщина рассказала ему о поезде, остановившемся около ее деревни в 1944 году. Она играла с группой подружек на лугу возле железнодорожной колеи, и они услышали стоны и поскребывания, доносившиеся из товарных вагонов. Подойдя к поезду, они увидели, что там люди, – жалкие несчастные люди, которые просили есть и пить. Теперь-то эта женщина поняла, что то были евреи и что ее страна позволила нацистам везти этот человеческий груз по железной дороге в лагеря смерти на востоке.
Если бы Якоби попытался записать ее рассказ от руки, он не сумел бы все передать. Если бы он поставил перед ней магнитофон, она могла бы застесняться. Якоби по опыту знал, что большинство пожилых людей нервничают перед магнитофонами или видеокамерами. Поэтому они сидели в его уютной тесной квартире, точно старые друзья, и пожилая женщина рассказывала свою историю, не отвлекаясь тем, что перед ней блокнот или магнитофон. А потайная система Якоби тем временем записывала каждое ее слово.
Сейчас профессор слушал пленку. Машина, по обыкновению, была поставлена на большую громкость. Он считал, что это помогает сосредоточиться, перекрывая шум улицы и голоса студентов, живущих в соседней квартире. Из его машины звучал не голос пожилой женщины. Это был голос мужчины – того, что приходил накануне. Габриеля Аллона. Удивительная история – рассказ об Аугустусе Рольфе и его пропавшей коллекции картин. Якоби обещал израильтянину никому не говорить об их разговоре, но когда эта история всплывет на свет – а Якоби понимал, что она со временем всплывет, – он будет готов об этом написать. Он поставит еще один синяк под глазом своих смертельных врагов – финансовой олигархии Цюриха. Его популярность в родной стране упадет еще ниже. Это радовало его. Мыть нужники – грязная работа.
Эмиль Якоби был всецело поглощен этой историей – не меньше, чем в первый раз, когда слушал ее, поэтому не заметил, что в его квартиру проник некто… пока не стало слишком поздно. Якоби открыл было рот, чтобы позвать на помощь, но мужчина железным захватом заглушил его крик. Профессор заметил, как блеснуло лезвие направленного на него ножа, и почувствовал острую боль у основания горла. Последнее, что он увидел, – это как убийца взял магнитофон, опустил его в карман и направился к выходу.
27
Вена
На западной окраине Вены Габриелю пришлось крепко вцепиться в руль, так как руки у него тряслись. Он не был в этом городе с того вечера, когда взорвалась бомба, – с того вечера, когда были пожар и кровь и была произнесена тысяча лживых слов. Он услышал вой сирены и не был уверен, происходит это в действительности или в воспоминаниях, пока синие огни «скорой помощи» не засверкали в его зеркальце заднего вида. Он съехал на обочину – сердце так и стучало о ребра. Он вспомнил, как ехал в «скорой помощи» с Леей и молился, чтобы она избавилась от боли ожогов, какую бы цену ни пришлось за это заплатить. Он вспомнил, как сидел возле раздробленного тела своего сына, а в это время в соседней комнате начальник австрийской службы безопасности кричал на Ари Шамрона, ругая его за то, что он превратил центр Вены в зону войны.
Габриель вернул машину в поток транспорта. Необходимость вести машину помогла утихомириться его взбунтовавшимся чувствам. Пятью минутами позже он остановился в квартале Стефансдом у магазина сувениров. Анна открыла глаза:
– Куда вы?
– Подождите меня здесь.
Он вошел в магазин и через пару минут вернулся к машине с полиэтиленовым пакетом в руке. Он протянул его Анне. Она вынула оттуда пару больших солнечных очков и бейсбольное кепи со словом «Вена» на тулье.
– А что прикажете мне с этим делать?
– Вы помните, что произошло в Лиссабонском аэропорту в тот вечер, когда вы показали мне место, где находилась отсутствующая коллекция вашего отца?
– Это был долгий вечер, Габриель. Освежите мою память.
– Женщина остановила вас и попросила автограф.
– Это случается постоянно.
– Именно это я и имею в виду. Так что наденьте их.
Она надела солнечные очки и заткнула волосы под кепи. Оглядела себя в зеркальце пудреницы и, повернувшись, посмотрела на него:
– Как я выгляжу?
– Как знаменитость, которая пытается спрятаться с помощью пары больших очков и дурацкой шапки, – устало произнес он. – Но пока сойдет.
Он подъехал к отелю «Кайзерин Элизабет» на Вайбурггассе и зарегистрировался под фамилией Шмидт. Им дали номер с полами медового цвета. Анна упала на кровать, как была – в кепи и очках.
Габриель прошел в ванную и долго рассматривал свое лицо в зеркале. Он поднес правую руку к носу, ощутил запах пороха и огня и увидел лица двух мужчин, которых он убил на вилле Рольфе в Цюрихе. Открыл кран горячей воды, вымыл руки и шею. Внезапно ванная наполнилась призраками – бледными безжизненными мужчинами с пулевыми отверстиями на лице и на груди. Габриель опустил глаза и увидел, что раковина полна крови. Он вытер руки о полотенце, но без толку: на них по-прежнему была кровь. Потом комната завращалась, и он упал на колени перед стульчаком.
* * *Когда он вернулся в спальню, Анна лежала с закрытыми глазами.
– Вы в порядке? – пробормотала она.
– Я пойду на улицу. А вы никуда не выходите. И не открывайте двери никому, кроме меня.
