Томас Харрис - Молчание ягнят
Алонцо пришел проводить ее наверх. Кларис прижала бумаги к груди и зашагала рядом, опустив голову и стараясь не забыть ни единого слова из полученной информации. Сгорая от желания побыстрее выйти на свежий воздух, она даже не взглянула в сторону кабинета доктора Чилтона и пулей выскочила на улицу.
Тем не менее, в кабинете доктора Чилтона горел свет — из-под двери пробивалась узкая полоска.
Глава 26
Утром, когда над Балтимором забрезжил ржавый рассвет, глубоко под землей, в подвале лечебницы для душевнобольных преступников наметилось некоторое оживление. В камерах, где круглые сутки горит свет, заключенные пробуждались ото сна и наполняли коридор утренними воплями.
Доктор Ганнибал Лектер, одетый в смирительную рубашку, стоял в конце коридора лицом к стене. Ноги стягивали прочные кожаные ремни. Лицо украшал намордник, напоминающий проволочную маску хоккейного вратаря.
За его спиной коренастый коротышка-санитар убирал палату. Барни все три раза в неделю наблюдал за уборкой, зорко следя за тем, чтобы кто-нибудь из санитаров не оставил в камере недозволенных вещей. Уборщики всегда спешили убрать клетку Лектера как можно быстрее: мало ли какие привидения и сюрпризы могут встретиться в обители этого чудовища? Барни тщательно проверял их работу, не упуская из виду ни единой мелочи.
Из всех санитаров Барни был старшим по уходу за доктором Лектером. Самая главная на то причина — он никогда ни на секунду не забывал о том, с кем имеет дело.
Доктор Лектер развлекался. Его мысли не были связаны по рукам и ногам, и благодаря богатому воображению он мог переноситься куда угодно и представлять себе все, на что только был способен безудержный полет его фантазии.
Внутренний мир доктора Лектера включал в себя неисчерпаемый спектр цветов и запахов, но с трудом воспринимал звуки. Ему пришлось даже немного напрячься, чтобы услышать доносящийся откуда-то издалека голос Бенджамина Распейла. Доктор Лектер с удовольствием представлял себе, как сдает Джейма Гамба Кларис Старлинг, и сейчас было полезно вспомнить Распейла. Вспомнить, как в последний день своей жизни толстый флейтист лежал на кушетке в кабинете Лектера и рассказывал ему о Джейме Гамбе.
— У Джейма была самая мерзкая комната из всех, которые только можно представить в бедных кварталах Сан-Франциско. Некий сарай с баклажанными стенами, потрескавшимися и заляпанными пятнами от наркотиков, оставшимися еще со времен хиппи. Вообще-то «Джейм» — так кто-то по ошибке написал его имя в свидетельстве о рождении, но он очень сердился, когда его называли по-другому. Так и остался Джеймом. Я как сейчас вижу, как он сидит на кровати, положив голову на руки. Его снова выперли из антикварного магазина, снова он что-то натворил. Я сказал ему, что не могу мириться с таким его поведением. К тому времени в мою жизнь уже вошел Клаус. Джейма нельзя назвать «голубым» от природы, он научился этому в тюрьме. У него ничего не было, кроме какой-то пустоты, которую он постоянно пытался заполнить, да еще злости на весь мир. Когда он входил в комнату, вы всегда чувствовали, что в ней становится как-то пусто. Когда ему было двенадцать лет, он убил своих дедушку и бабушку, конечно от него веяло пустотой. Вот он и сидит на кровати, без работы, только что опять совершил преступление. На почте получил посылку для своего начальника и вскрыл ее, думал, что найдет там что-нибудь, что можно продать. Это была посылка из Малайзии или откуда-то оттуда. А внутри оказались бабочки, полная посылка дохлых бабочек. Его шеф слал деньги на острова, а оттуда ему посылка за посылкой шли дохлые бабочки. Он клеил из них разные орнаменты и имел наглость называть это искусством. Ну, бабочки для Джейма не значили ровным счетом ничего, и он запустил в них руки по самые локти, надеялся, что может, там снизу спрятаны какие-нибудь драгоценности — иногда фирма получала браслеты из Бали — он весь перемазался этими бабочками по уши, но ничего не нашел. Расстроился страшно. Сел на кровать, положил голову на руки и даже заплакал от досады. Он был на самом дне этой жизни, понимаете? Вдруг из посылки раздался шелест, он поднял глаза и увидел, что вместе с бабочками они сунули в посылку кокон, и вот из него выкарабкивается на свет божий живое насекомое. Он понаблюдал, как она вылезла, расправила крылья. Такая большая зеленая бабочка. Он открыл окно, она улетела, а он вдруг почувствовал такую легкость в голове и уже знал, что нужно делать.
Он разыскал домик на берегу, где мы с Клаусом проводили время, и вот однажды, когда я туда вернулся, он сидел там. Но Клауса не было. Я спросил, где он. Джейм ответил, что пошел купаться. Но я сразу понял, что он обманывает. Клаус никогда не купался, всегда боялся Тихого океана. Потом я открыл холодильник и увидел там, что бы вы думали? Голову бедного Клауса, смотревшую на меня из-за банки с апельсиновым соком. Джейм уже сшил себе из кожи Клауса передник, и теперь надел его и так нагло спросил, как он мне нравится. Знаю, вы придете в ужас, подумав, что после всего этого я еще имел с Джеймом какие-то дела — когда вы с ним познакомились, он был в еще более ужасном состоянии, по-моему, он даже удивился, что вы его не испугались.
А потом были самые последние слова в жизни Распейла:
— Удивляюсь, почему родители не убили меня еще до того, как я стал взрослым и научился дурачить их.
Тонкое лезвие стилета слегка дернулось, когда проколотое сердце Распейла попыталось биться.
— Похоже на соломинку в бездонной пропасти, правда? — участливо спросил доктор Лектер, но Распейл уже не мог ему ответить.
Доктор Лектер помнил каждое слово и даже намного больше. Приятно развлечь себя такими воспоминаниями, пока убирают камеру.
Эта Кларис Старлинг довольно проницательна, получаешь удовольствие, когда общаешься с ней. Она, конечно, сможет выйти на Джейма Гамба уже с той информацией, которую он ей дал. Но для этого потребуется время. А чтобы ускорить дело, нужны более конкретные подробности. Ничего, когда он ознакомится с преступлениями, детали проявятся сами. Возможно, даже в связи с пребыванием Джейма в исправительно-трудовой колонии для малолетних преступников после того, как он убил своих деда и бабку. Завтра он назовет ей имя Джейма Гамба и сделает все, чтобы даже Джек Кроуфорд понял все сразу. Завтра. Завтра он покончит с ним.
За спиной доктора Лектера послышались шаги. Кто-то выключил телевизор и тронул его за плечо. Сейчас его заведут в камеру, и начнется долгая, нудная процедура раздевания. Все всегда происходит одинаково. Вначале Барни вместе с помощниками кладут его на топчан лицом вниз. Потом Барни привязывает его лодыжки полотенцем к ножкам топчана, снимает с ног ремни и под прикрытием помощников, вооруженных дубинками, расстегивает пряжки на смирительной рубашке, и все задом пятятся к выходу, навешивают сеть и оставляют его самого снимать все «доспехи». Потом доктор посылает их наружу в обмен на завтрак. Такой порядок установили сразу же после того, как он напал на медсестру, и до сих пор все проходило спокойно. Но в этот день процедура раздевания была прервана.
Глава 27
Легкий удар — ручная тележка, на которой везли Лектера, переехала через порог камеры. Доктор Чилтон без пиджака и галстука сидел на топчане и просматривал письма Лектера. На его шее висел медальон в виде медали или монеты.
— Барни, поставьте его у стены, — бросил Чилтон, не поднимая головы. — И вместе с остальными подождите у себя.
Доктор Чилтон закончил читать последнее письмо, полученное Лектером из Государственного архива психиатрии, сложил всю почту на топчан и вышел из камеры. Сверкнув глазами, Лектер проводил его внимательным взглядом, хотя даже не повернул головы.
Чилтон подошел к стоящему в коридоре школьному столу, вытащил из-под крышки маленький диктофон и показал Лектеру.
— Я думал, она будет говорить о чем-то, связанном со смертью Миггса, поэтому решил записать вашу беседу, — объяснил он. — Я уже несколько лет не слышал вашего голоса. Последний раз, кажется, тогда, когда вы дурачились, отвечая на мои вопросы, а потом выставили меня на посмешище в своей статье. Но трудно поверить, что среди профессионалов кто-то еще считается с мнением заключенного-психопата, правда? Так что я до сих пор на своем месте. А вы на своем.
Доктор Лектер не проронил ни слова.
— Годы молчания — и вот Джек Кроуфорд посылает к вам свою девчонку, и вы вдруг таете, как весенний снег. Чем же это, интересно, она вас так пробрала, а, Ганнибал? Стройными ножками? Или, может быть, волосы у нее блестят как-то по-особенному? Она просто чудесная, правда? Чудесная и недосягаемая. Как зимний закат, да? Лично я именно так ее себе представляю. Конечно, вы уже давно не видели зимнего заката, но поверьте моему слову. Правда, вы сможете увидеть ее еще только один раз. А потом за вас возьмется балтиморский отдел по расследованию убийств. Они уже прикручивают для вас креслице в комнате шоковой терапии. Такое, знаете, с дырочкой типа унитаза, чтобы вам было удобнее, когда они начнут пропускать через вас ток. Вы что, разве еще ничего не поняли? Они знают, Ганнибал. Знают, что вы можете точно сказать, кто такой Буйвол-Билл. Только они думают, что вы, должно быть, решили поберечь его. Так что, когда я услышал, как Кларис Старлинг спрашивала вас о Буйволе-Билле, я был просто-таки удивлен. И позвонил другу из балтиморского отдела убийств. Представляете, в горле у Клауса они тоже нашли куколку. И сразу же поняли, что его убил Буйвол-Билл. А что до Джека Кроуфорда, то он просто играет с вами, хочет, чтобы вы почувствовали себя крутым парнем. Не думаю, что вы знаете, как он ненавидит вас за то, что вы изуродовали его протеже. Но теперь вы у него в руках. Ну как, вы по-прежнему еще чувствуете себя крутым парнем?
