Никки Френч - Что делать, когда кто-то умирает (в сокращении)
— Само собой, — кивнула Мэри.
Бар закрывался, мы вышли на улицу, вдохнули прохладный воздух, и у меня сразу прояснилось в голове. Я обняла подруг и поблагодарила их.
— Но ведь полицейские не арестуют тебя? — испуганно уточнила Гвен.
Я поплотнее закуталась в пальто, спасаясь от ветра, гуляющего по Кэмден-Хай-стрит. Внезапно я со всей отчетливостью увидела, к чему ведут последние события.
— Не знаю, — задумчиво произнесла я. — Не уверена, что все это укладывается в общую картину. Но если вдруг меня найдут мертвой и эта смерть будет напоминать самоубийство, все три дела можно будет закрыть одновременно. Безутешная вдова и убийца почувствовала, что ловушка захлопнулась, и не выдержала. А если что-то не впишется в общую схему, если из-за каких-то деталей она будет лишена смысла — ну и что, жизнь сложна и запутанна, верно? Словом, это объяснение удовлетворит полицию.
— Элли, не смей так говорить! — ужаснулась Гвен.
Я увидела такси и подняла руку, останавливая его.
— Если со мной что-нибудь случится, вспомни мои слова, хорошо? — попросила я.
В постель я улеглась измученной, но мои нервы были туго натянуты, голова шла кругом, мне не спалось. Я прибегла ко всем известным мне уловкам и ухищрениям, чтобы заставить мозг вспомнить о необходимости сна и в конце концов уснуть: расслаблялась, сосредоточивалась, имитировала ровное и глубокое дыхание, как во сне. Пробовала размышлять о чем-нибудь скучном. Потом об интересном и увлекательном. И наконец задумалась, как раньше мне удавалось засыпать без проблем.
Пытаясь усыпить себя неординарным способом, я мысленно отправилась в путешествие, решив, что думать о нем должно быть не менее утомительно, чем совершать его. Я вышла из дома, повернула налево, потом опять налево, дошла до канала, мимо Кэмденского шлюза, через Примроуз-Хилл, к Риджентс-парку, по Юстон-роуд и через Сомерс-Таун и Кэмден-Таун обратно к дому.
Внезапно искушение сдаться на милость не сна, но смерти стало непреодолимым. Оставить резкие звуки и яркие огни, боль и муки жизни ради небытия, пустоты, соединиться с тобой, Грег, быть с тобой или по крайней мере разделить с тобой судьбу. Я лежала, прислушиваясь к звукам снаружи и наблюдая, как по потолку скользит свет фар, и в какой-то момент поняла: тот, кто убьет меня, окажет мне услугу.
Я пролежала в постели неподвижно, сознавая, что сна у меня нет ни в одном глазу, несколько часов подряд, ждала, когда посветлеет щель между шторами, пока вдруг не вспомнила, что самый короткий день года только что прошел и дневной свет я увижу еще не скоро. Ощупью разыскав часы на тумбочке, я поднялась, надела джинсы, рубашку, свитер, удобные ботинки, толстую куртку и шерстяную шапку. Выйдя из дома, я зашагала вперед, но не в ту сторону, как в своих грезах наяву, а на север.
Помнишь, как однажды летом мы отправились бродить по Хэмпстед-Хиту поздно ночью? Было так тепло, что мы разгуливали в одних футболках, небо так и не потемнело. С вершины Кайт-Хилла мы долго смотрели на зарево в небе к востоку от Лондона, на офисные здания Сити и Кэнери-Уорф.
Направляясь по Кентиш-Таун-роуд, я встретила всего нескольких прохожих, которые либо припозднились, либо встали пораньше и спешили на работу. Мимо катили такси, грузовички и легковые машины, потому что движение транспорта в большом городе никогда не прекращается, даже почти не ослабевает. Я повернула к Хиту и начала подниматься на холм, чтобы увидеть с высоты огни Лондона — далекие, чужие и мерцающие, над которыми я будто парила высоко в небе. Поднявшись еще выше, я свернула вправо, в глубь парка на дорожки, освещенные только луной. Дорогу, по которой я десятки раз ходила при свете, теперь подсказывала мне память. Морозный воздух раннего утра покусывал и ласкал разгоряченные щеки.
Наконец я остановилась в окружении смутных, похожих в темноте на скелеты дубов. Я замерла и прислушалась. Сюда не доносился даже вечный гул городского транспорта. Я стояла в центре Лондона и вместе с тем — в лесу, древнем, как сама Англия. Запрокинув голову, я посмотрела на ветки. Будут ли они видны более отчетливо, когда небо сменит цвет с черного на серый? Действительно ли оно постепенно светлеет?
Я заговорила с тобой, но не потому, что считала, будто ты вьешься среди ветвей вместе с ветром — нет, об этом я даже не думала, — а потому, что место, где мы бывали вдвоем, каким-то чудом стало нашей частицей. Я рассказывала тебе, как жила с тех пор, как тебя не стало. Сообщала о своих странных поступках, безумных решениях, недоверии к тебе и новой вере в тебя. О том, как трудно мне было, как хотелось опустить руки.
Внезапно ветер дохнул, ветви над моей головой зашумели.
Я снова подняла голову, глядя на ветки. Да, они определенно стали отчетливее выделяться на фоне светлеющего неба.
Глава 10
Я сидела на диване в гостиной Гвен, заглянув к ней на чашку кофе. Дэн тоже был здесь.
— У тебя все хорошо, Элли? — допытывалась Гвен. — Ты какая-то… даже не знаю, как выразиться… слишком задумчивая.
— Само собой получилось. На самом деле у меня все отлично. Только немного устала — не выспалась. В последнее время я была не в себе. А теперь мне стало немного спокойнее.
— Правда?
— Думаю, да. Начался новый этап скорби. Ты сейчас пользуешься машиной?
— И не собираюсь. Я никогда не пользуюсь ею, если без этого можно обойтись. Она простаивает в гараже неделями. Я уже думала, не продать ли ее.
— Если ей понадобится машина, она может взять мою, — вмешался Дэн.
— Гвен, ты не одолжишь мне машину ненадолго? Страховка у меня есть. Я подумываю уехать на некоторое время.
— Куда?
— Пока не знаю. На несколько дней.
— Но сейчас Рождество.
— Вот именно.
— Не уезжай одна. Лучше почаще бывай у меня, Элли. — Гвен была готова расплакаться.
— Спасибо за приглашение, но мне надо сменить обстановку. Это ненадолго. Постарайся понять меня.
— Только если ты будешь помнить, что здесь всегда…
— Знаю. И всегда знала.
— Конечно, бери машину. Забирай прямо сейчас.
Скоро вновь будет темно. Так много темноты и так мало света. Я подвела машину Гвен к своему дому, припарковала ее возле калитки и вошла в дверь. Дом был такой пустой, такой безмолвный и неприветливый. Я бродила из комнаты в комнату, брала первые попадавшиеся мне предметы и снова откладывала их, вела пальцем по полкам, собирая пыль. Пожалуй, мне стоило бы переехать. После возвращения оттуда, куда я собралась. А этот дом выставить на продажу.
Наконец я остановилась в выстуженной гостиной. Задернула шторы. Решила развести огонь в камине, чтобы согреться. В корзине еще была растопка и несколько обрывков бумаги. Мы подкладывали в эту корзину ненужные конверты, письма, листовки. Грег часто говорил о кражах персональных данных и заявлял, что уж лучше сжигать бумаги, чем измельчать их в шредере.
Я принесла из мастерской пакет угля и взялась за работу, хотя раньше мне редко случалось растапливать камин — эту задачу всегда брал на себя Грег. Я готовила еду, он разводил огонь. Разложив растопку на решетке, я продолжала сооружать из нее подобие вигвама, затем чиркнула спичкой и поднесла ее к одному из бумажных листочков. Он быстро вспыхнул, уютное тепло овеяло мое лицо.
Скрестив ноги по-турецки, я уселась перед огнем и начала подкладывать в него мелкие клочки бумаги, наблюдая, как он пожирает их. Некоторые скомканные листочки я разворачивала и читала. Даже статьи из газет шестимесячной давности кажутся интересными, если просматриваешь их перед тем, как сжечь. Но чаще попадались использованные конверты и письма, в которых предлагали кредиты или сообщали, что мы победили в очередном конкурсе. Мне вдруг пришло в голову, что это последние следы повседневной жизни Грега из всех оставшихся дома; все мы ежедневно имеем дело с мусором. Я уже собиралась бросить в огонь очередной бумажный комок, когда что-то в нем привлекло мое внимание. Это был обрывок рукописного текста, нацарапанного наспех, но выглядел он знакомо, и я не сразу поняла почему. Развернув лист бумаги, я расправила его на колене.
Это письмо было напечатано на офисном бланке «Бухгалтерской компании Формана и Маннинга», поверх текста шли знакомые размашистые строчки: «Я позвоню тебе по этому поводу. Милена Ливингстоун». А пониже шапки бланка другими чернилами было выведено имя. «Марджори Саттон, Марджори Саттон, Марджори Саттон» — около двадцати подписей, доходивших до нижнего края листа.
Я взяла смятый лист обеими руками, уставившись на него. Что это значит? Приписка сделана почерком Милены. В этом нет ни малейшего сомнения. За несколько дней у нее в офисе я успела изучить ее почерк как свой собственный. Ее почерк — на официальном бланке компании Грега. Вот оно, доказательство их связи, которое я так долго искала. Оно наконец было найдено, но окончательно запутало меня. Почему на нем повторяется имя Марджори Саттон? При чем тут она?
