Лоренца Гинелли - Пожиратель
Кроликопятновздутие уже не кроликопятновздутие. Это содержимое внутри формы. Форма с содержимым. Идеальное совпадение. Зло. Человек-Призрак.
Пожиратель.
Алиса не знает, что могла бы убежать. Поэтому Алиса не может убежать. Алиса остается, уставившись в глаза абсурду.
Пожиратель произносит:
— Мы помним тебя.
Но у него не один голос. И даже не два. У него тысяча голосов. Из одного рта. Они взрывают мозг, пропитывают его. Утомляют.
— Между нами осталось кое-что: разговор, который мы так хорошо вели с тобой, пока… — Лицо Пожирателя морщится, корчится от боли, потом выпрямляется, скалясь. — До того, как этот тупица попытался остановить нас.
Поры — как сухие озера, распахнутые в небо. Алисе холодно — проклятый холод заморозил горло, крик не выходит, раскалывается, и осколки сыплются на живот. Пожиратель вытаскивает ногу, ставит ее на стол. Оскверняет его. Кровь и пыль. Тучи пыли загрязняют воздух.
Пожиратель — в комнате. Вне картины. Не улыбается, не подмигивает и не шутит. Пожиратель раздражен. Хладнокровный сосредоточенный облик. И опять голос заставляет разум вздрогнуть. Детский металлический, искаженный голос:
— Он хотел сделать мне больно. Больно, понимаешь? — Постепенно голос снова опускается на нижние ноты, грубеет, мрачнеет, свирепеет. — Хотел, чтобы я их не трогал… тебя не трогал, паршивая сукина дочь, грязь, вонючка, дерьмо поганое…
Выпускает слюни. Пожиратель выпускает слюни. И скалится. Розовая пена течет на одежду, вязкая, липкая. Зловоние гнили. Время, отведенное на действие, рушится под пластами ужаса, Алиса ничего не может. И руки Пожирателя на ней: морщинистые указательные пальцы приподнимают верхние веки. Большие — опускают нижние.
— Посмотрим, на чем мы остановились…
* * *Без металлических ходунков бабушка падает.
Бабушка опирается на них. Толкает перед собой.
Брум. Брум. Брум. Колеса катятся по брусчатке с зазорами между плиток.
— Дыши. Дыши! — говорит бабушка. У нее мужской голос.
— Дыши, давай-же!
Боль в груди. Что-то трескается, лопается. Воздух.
Брум. Брум. Брум. Бабушки нет. Умерла.
— Давай-давай!
Вместе с бабушкой исчезает покой. Появляется боль. Что-то пульсирует в голове, и намного ниже, под ребрами, что-то жжет.
Брум. Брум. Брум. Мужчина в белой рубашке везет медицинскую каталку.
Щелк.
Двери машины «скорой помощи» открываются.
Стефано видит белое.
И лишается чувств.
* * *Парк — ржавый, а не зеленый. Словно мертвый, колышется он на дне реки. Этот мир не знает реальности. Закрытый мир. Как в одной из тех бутылок, которые держат на полке, с лодками внутри.
Алиса лишилась ясности ума.
Алиса верит в мир из бутылки.
Верит глазам Пожирателя.
— Представь, что мы ссоримся, потому что учительница отругала тебя из-за меня, а потом я прошу у тебя прощения, и мы миримся, согласна?
Лукреция. Вишенки на ее платье какие-то странные: они в крови. Но Алисе кажется это нормальным.
— Это вода.
Она думает, что с нее стекает вода. Потому что она будто и вправду стоит на дне реки. Алиса смотрит на мир снизу. А может, это мир парит над ней. Алисе семь лет, и она чувствует себя легкой, очень легкой. Почти бесплотной.
— Посмотри на кроликов! — визжит Лукреция. И улыбается. Клыки.
Алиса теперь видит себя как бы с высоты. Она — маленькая.
Ясность ума ослабляет галлюцинации.
— Если все это правда, я не могу себя видеть.
Тяжесть. Алиса чувствует собственное тело. Ее тела больше нет в бутылке. Алиса знает. Потому что она взрослая.
— Дэнни…
— Дэнни… — говорит она. И ощущает дыхание мертвых на своем лице. Слышит хриплый, дикий голос.
— Замолчи, сукина дочь! Смотри, смотри, смотри мне в глаза!
Замешательство. Алиса не понимает, мир внутри или снаружи? Она знает, в ее животе сосредоточен центр всего, ось, вокруг которой крутятся разные галактики.
«Ясность ума», — думает она. И закрывает глаза. Не сдается.
— Дэнни…
Ее голос и ее разум загарпунивают реальность, алебарды разрубают сон. Алиса снова открывает глаза и наконец видит. Ее шатает.
— Ты — Дэнни… — шепчет она.
И Пожиратель плюет ей в лицо вязкой слюной. Смеется без радости, без удовольствия, с презрением.
— Тебе кажется, я мертвый?!
Тысяча его голосов режет уши.
Алиса скользит на грани. Ясность ума и безумие: между ними только лезвие. Надо попытаться — туз бьет короля. Интуиция как комета — хвост огня, за который Алиса хватается, бросается в пропасть, снимает душу с тормозов, разрушает плотины подсознания. Безумие — новый поведенческий кодекс. Если от него отказаться, проиграешь.
— Ты — плод фантазии.
Пожиратель отступает, кричит.
Туз бьет короля.
— Тебя придумал Дэнни.
Алиса не знает, в какую игру она играет. Знает только, что играет. Возможно, в покер. Блефуя, можно выиграть иногда. Иногда, блефуя, можно проиграть. Всё. Алиса играет.
«На него не смотри, его не ищи. Он увидит тебя, ты поверишь в него! Поверишь в него, он увидит тебя!»
— Если я не верю в тебя, ты не видишь меня…
Пожиратель перестал кричать. Рот все еще раскрыт, красный, однотонный. Пожиратель не дышит. Не двигается. Не живет — он выдуман. Оцепенение сходит с Алисы, ужас стекает у нее по спине. Она приближается. Пристально смотрит на Человека-Призрака, как смотрела бы на восковую статую. Хочет разглядеть его получше. Хочет понять его. Видит его.
На мгновение. Голова Пожирателя склоняется набок, оказывается в сантиметре от ее лица, рот скалится, Алиса кричит. Потом придает крику смысл: потому что вспомнила.
— Если я не верю в тебя, ты не видишь меня!
Брр! Опять каменный, опять неподвижный, опять ненастоящий.
Алиса поворачивается к картине. Картина — это лоно, дверь, дом отца. Картина — это пища, убежище, альфа и омега всего, первопричина. Пуповина, которую надо обрезать.
Все ясно. Алиса идет вперед, с силой сжимая палку Стефано в руках.
«Палка против палки», — думает Алиса, размахивая ею в воздухе.
— Сразимся на равных! — И она кидает палку в картину, разрывая холст.
Тяжелые, беременные тучи мочатся черным. Алиса принуждает их к аборту. Реки ненависти, реки густых липких нечистот. Пожирателя не засасывает в них, нет теперь никакого убежища. Пожиратель просто тает, растворяется, превращается в амальгаму, пятно свинцового цвета, растекающееся по полу. Пожиратель — это пятно. Ничем другим он и не был никогда, пятновздутие в душе Дэнни.
В комнате кончается дождь. Нет смрада, нет холода. Одно мрачное убожество, при виде которого хочется плакать. Алиса чувствует, что у нее трясутся ноги, подгибаются, ладони и колени на полу. Слезы приходят после, через пару минут. Потом — позыв к рвоте.
Алиса не знает, что она сделала. Догадывается. Женщина и девочка размахивала палкой. Могучая сюрреалистическая сила бурлит в ее венах, и она не сопротивляется. Она предоставила ей свободу. И выиграла. Странная волна догадки против замков кошмара и страха.
Рукавом куртки вытирает рвоту с губ. И только одна мысль — Стефано.
* * *В нос и в рот Стефано вставлены трубки.
Алисе они напоминают змей, которые ползают внутри него.
Стефано спит. Не в коме, обычная черепно-мозговая травма тяжелой степени. Душевный надлом на полном ходу. Железное сердце продолжает качать. Она сжимает Стефано руку. Она отдала бы ему свою кровь. Она хочет поговорить с ним, она должна поговорить с ним. Умирает от желания заняться с ним любовью.
— Синьорина… — У санитара усталое лицо, запавшие глаза. — К сожалению, вынужден попросить вас уйти, время свидания закончено.
Алиса встает со стула, обозначает улыбку. И не уверена, что у нее хорошо получилось. Наклоняется к Стефано, целует его в лоб. Влажные губы надавливают чуть сильнее, чем надо, — она хочет, чтобы этот поцелуй встряхнул его. До основания.
Стефано спит.
Санитар стоит над душой, и Алиса уходит.
Она должна сделать кое-что, обязательно.
* * *Палата номер двадцать семь. Через несколько часов его оденут. Пьетро будет спать дома сегодня ночью. Не то чтобы его это волновало, потому что дома, как и в палате, у потолка четыре угла.
Алиса садится на край постели. Никакой реакции.
Алиса делает паузу. Надо все обдумать.
Но она думает о детях. Разум касается той же раны. Открытой.
— Почему дети? — Чувствует, как сжимается челюсть, слезы давят на сухие глаза. — Почему именно дети?
Она видит лицо каждого. Первое — Лукреции. Первая всегда Лукреция. Последний — не Марко Пулацци, последний у нее — Дарио. Лезвие начинает резать с Лукреции и заканчивает Дарио. Внутри никогда не заживет. Внутри путаются заразные вопросы.
