Стивен Кинг - Кто нашел, берет себе /Что упало, то пропало/
— Наслаждаясь свободным воздухом, — подсказал Мак Фарланд. — Впитывая свободу. Где-то в этом районе?
— Да.
— Вот что мы сейчас сделаем. Поднимемся наверх, и там, я думаю, ты поможешь мне. Проверим, какую именно волю ты впитывал. — Он похлопал по рюкзаку. — Мой Наборчик сейчас с собой. Если моча не посинеет, я тебя оставлю в покое, и занимайся своими делами. Надеюсь, ты не против такого плана, а?
— Нет. — у Морриса чуть голова не закружилась от облегчения.
— И я буду наблюдать, пока ты будешь делать пи-пи в пластиковый стаканчик. Есть возражения?
— Нет. — Моррис тридцать пять лет мочился перед другими людьми. Для него это было обычным делом. — Как скажете, мистер Мак Фарланд.
Мак Фарланд метнул окурок в канаву, взял рюкзак и встал.
— Тогда, думаю, мы обойдемся без теста.
Моррис открыл рот.
Мак Фарланд улыбнулся.
— Ты в порядке, Морри. По крайней мере сейчас. Что скажешь?
Мгновение Моррис не знал, что сказать, потом его осенило.
— Спасибо, мистер Мак Фарланд.
Мак Фарланд похлопал по голове своего подопечного, человека на двадцать лет старше себя, и сказал:
— Славный мальчик. До встречи через неделю.
Позже, в своей комнате, Моррис снова и снова слышал у себя в голове это снисходительное «хороший мальчик», несмотря на малость дешевой мебели и те немногочисленные книги, которые ему позволили взять с собой из чистилища, слушая звериные крики, брань и топот соседей. Он подумал, догадывается Мак Фарланд, как Моррис его ненавидит, и решил, что догадывается.
«Хороший мальчик. Мне скоро шестьдесят, но я славный мальчик Эллиса Мак Фарланда».
Он немного полежал на кровати, потом встал и стал ходить по комнате, размышляя о второй части наставления Дака. Если надумаешь выкинуть что-то такое, что они могут признать как сомнительное поведение — это у них такая категория есть, — лучше сделай это после того, как к тебе неожиданно придет проверяющий. А потом уже, как карта ляжет.
Моррис принял решение и натянул джинсовую куртку. Спустился в вестибюль на вонючем от мочи лифте, прошел два квартала до ближайшей автобусной остановки и дождался автобуса с надписью «Нортфилд» в окошке пункта назначения. Сердце его снова колотилось с удвоенной скоростью, и ему невольно стало казаться, что мистер Мак Фарланд находится где-то неподалеку и думает: «Ага, сейчас, когда я его усыпил, давайте вернусь назад, проверю, о чем на самом деле думает этот плохой парень». Вряд ли, конечно. Мак Фарланд, вероятно, уже сидит у себя дома, обедает с женой и тремя детьми, такими же напыщенными, как он сам. И все же Моррис не мог избавиться от этой мысли.
А если он действительно вернется и спросит, куда я ездил? Я скажу, что хотел посмотреть на свой старый дом, вот и все. В том районе нет ни баров, ни стриптиз-клубов, всего несколько магазинов, несколько сотен домов, построенных после корейской войны на улицах с названиями деревьев. В этой части Нортфилда нет ничего, кроме грустной пригородной застройки. Добавить к этому клочок заброшенной земли размером с квартал, предмет бесконечной, диккенсовской судебной волокиты.
Он сошел с автобуса на Гарнер-стрит, рядом с Библиотекой, в которой в детстве провел так много часов. Библиотека была надежным убежищем, его укрытием, потому старшие ребята, которые могут захотеть тебя побить, боялись ее, как Супермен криптонит. Он прошел девять блоков к Сикоморовой улице, затем медленно прошел мимо свой старый дом. Здание, как и прежде, имела достаточно запущенный вид, впрочем, как и все дома в этой части города, но газон был подстрижен, а краска казалась более или менее свежей. Он посмотрел на гараж, где тридцать шесть лет назад спрятал от любопытных глаз миссис Маллер «Бискейн», и ему вспомнилось, как он преподавал сундук пластиковой пленкой, чтобы рукописи не отсырели. Весьма предусмотрительно, учитывая, сколько им пришлось там пролежать.
В номере 23 горели окна; люди, которые там жили — в тюремной библиотеке он через интернет узнал, что это какие-то Сауберсы — были дома. Он посмотрел на верхнее окно с правой стороны, то, что выходит на подъездную дорожку, и подумал, кто сейчас находится в его старой комнате. Ребенок, скорее всего. И в это дегенеративное время, наверное, такой, что больше любит играть в игры на телефоне, чем читать книги.
Моррис двинулся дальше и завернул за угол на Вязовой улице, затем прошел по Березовой. Дойдя до Зала отдыха (закрытого два года назад из-за сокращения бюджета — об этом он тоже узнал в интернете), он оглянулся, увидел, что на дорожках с обеих сторон никого, и поспешил за крыло здания. Оказавшись за ним, он предположил шаркающей рысью прямо баскетбольным полем — которое тоже было заброшенным, но, судя по виду, им все еще пользовались, — и заросшим бурьяном бейсбольным полем.
С неба светила луна, почти полая и достаточно яркая, чтобы от нее падала тень. Теперь перед ним темнели бесформеные густые заросли кустов и приземистых деревьев, ветви которых переплетались в борьбе за пространство. Где тропа? Ему казалось, что место правильное, только тропы нигде не было видно. Он начал ходить туда-сюда вдоль того места, где раньше находился правый край бейсбольного поля, как собака, которая пытается поймать слабый запах. Сердце снова колотилось на полную, во рту пересохло и появился медный привкус. Наведаться к своему старому дому — это одно, но торчать здесь, под заброшенным Залом отдыха, — уж точно сомнительна поведение.
Он уже собирался развернуться и уйти, когда заметил пакетик от чипсов, болтающийся на кусте. Моррис отогнул куст и — Мать Божья, вот она тропа, точнее, призрак той тропы, которая когда-то здесь проходила. Понятно почему — после закрытия Зала молодежь стала ею пользоваться гораздо меньше. И это хорошо. Хотя, напомнил он себе, почти все время, что он провел в Вейнсвилле, Зал был открыт. Бесчисленное количество ног прошла вблизи его закопанного клада.
Он двинулся по тропинке, медленно, останавливаясь каждый раз, когда месяц нырял тучи, и продолжая путь, когда он появлялся снова. За пять минут послышалось журчание ручья. Следовательно, и он сохранился.
Моррис вышел на берег. Поток был открыт небу, и так месяц поднялся уже довольно высоко, вода блестела, как черный шелк. Выбрать нужное дерево на противоположном берегу, то, под которым он спрятал сундук, было совсем не сложно. За эти годы он разросся, и наклонилось к ручью. Несколько корявых корней торчали изгибами с земли, но все остальное выглядело так же.
Моррис перешел через ручей старым путем, переступая с камня на камень и даже не замочив ботинок. Однажды он оглянулся — он знал, что вокруг никого, если бы здесь находился еще кто-то, он бы услышал, но старой тюремной привычки было не так уж и легко избавиться — и встал под деревом на колени. Слыша, как дыхание с хрипом проходит сквозь горло, Моррис одной рукой взялся за корень, а второй начал выдергивать траву.
Расчистив небольшой круглый площадку, он стал копать, отбрасывая в сторону камешки. Когда руки погрузились в землю до середины предплечья, пальцы наткнулись на что-то твердое и гладкое. Моррис прижался пылающим лбом к искаженным шишковатым корням, кусок которых торчал из земли, и закрыл глаза.
На месте.
Его сундук на месте.
Слава тебе, Господи!
Этого было достаточно, по крайней мере, пока. Самое большее, что он мог сделать, и, Господи, какое облегчение. Он сгреб землю назад в яму и забросал ее прошлогодним осенним листьям с берега ручья. Вскоре здесь снова вырастет трава — сорняки быстро растут, особенно в теплую погоду — и это закончит работу.
Если бы Моррис был свободным человеком, то пошел бы дальше Сикоморовой, потому что так было ближе к автобусной остановке, но сейчас он сделать этого не мог, потому что двор, к которому вела тропа, принадлежал семье Сауберсов. Если кто-то из них увидит его там, они тотчас позвонят 911, и тогда уже завтра его, вероятно, вернут в Вейнсвилл, да еще и накинут лет пять к старому срока на всякий случай.
Вместо этого он вернулся на Березовую, убедился, что вокруг, как и раньше, никого, и пошел к остановке на Гарнер-стрит. Ноги его устали, ладонь, которой он копал землю, была вся поцарапана и болела, но Моррис чувствовал себя так, будто стал весить на сотню фунтов меньше. Сундук на месте! Он и не сомневался, что так и будет, но получить подтверждение было так сладко.
Вернувшись в Элитного гнидника, он смыл грязь с рук, разделся и лег. Сегодня соседи шумели больше, чем обычно, но все равно не настолько, как в крыле Д в Вейнсвилле, особенно такими ночами, как сегодня, когда на небе такой большой месяц. Моррис заснул почти сразу. Теперь, проверив сундук, он должен был быть осторожным — это была его последняя мысль. Осторожнее, чем когда-либо.
4
Почти месяц он вел себя крайне осторожно, утром появлялся на работе минута в минуту, вечером пораньше возвращался к Элитному гниднику. Единственным человеком из Вейнсвилла, с которым он встретился, был Чак Роберсон, освободившееся благодаря Моррису после анализа ДНК, но Чака нельзя считать подельником, ведь он с самого начала был невиновен. По крайней мере, в том преступлении, за которое сидел.
