Пи Трейси - Наживка
– Надеюсь, вам удалось переправить их в целости и сохранности?
– Да, сэр.
Малкерсон жестом предложил им сесть, пододвинул жестяной кофейник.
– Здесь нет ни меню, ни официанток. Некий жуткий громила на кухне обещает завтрак на троих. Что это будет, понятия не имею.
– Хорошо будет, – заверил Джино. – Вигс мне про эту харчевню рассказывал. Тут все готовят на бараньем жире.
– Весьма… необычно, – пробормотал Малкерсон.
Джино налил себе чашку кофе, шумно хлебнул, с некоторым изумлением оглядел костюм шефа – сизый, двубортный, с бледно-голубым галстуком.
Малкерсон мысленно запретил себе спрашивать, в чем дело, притворяясь, будто его это не занимает, но в конце концов не выдержал:
– Слушайте, Ролсет, в чем дело?
– Ну, это действительно один из моих любимых костюмов, только… не для убийств.
– Ясно. У меня имеются костюмы для убийств. Какие, интересно бы знать?
– Сами знаете. Агрессивные. Разумеется, черный, темно-серый, даже полосатый, когда вам по-настоящему не терпится поймать преступника. А этот оптимистичный. Вселяет надежду. Обычно вы надеваете сизый, когда у нас дело раскручивается.
Малкерсон устало вздохнул.
– Меня несколько озадачивает, что мужчина, который носит сплошь заляпанные едой спортивные костюмы за сорок долларов, с таким интересом анализирует психологические аспекты моего гардероба.
– Ну, вы для меня как бы образец моды, шеф.
Малкерсон перевел на Магоцци глаза одного цвета с костюмом. В столь раннее утро не следует даже пытаться беседовать с Ролсетом.
– После вчерашнего позднего выпуска новостей мне без конца звонят. Полагаю, нам следует придержать информацию насчет татуировок.
– Угу, мысль прекрасная, но Кристин Келлер со своей бандой принялись опрашивать соседей, прежде чем мы успели расстегнуть пластиковый мешок с телом Бена Шулера, – заметил Джино. – Вдобавок нам известно по опыту, что долго скрывать подобную деталь не удастся. Любой знакомый с жертвами знает, что они были в лагере. Черт возьми, каждый видевший их в одежде с короткими рукавами видел татуировку, и это обязательно выйдет наружу при опросе журналистами друзей и соседей.
Малкерсон согласно кивнул:
– Действительно. Уже поднялся шум. Еще вчера вечером всему городу было известно, что у нас без каких-либо явных причин убиты три бывших лагерника, и каждый канал, который я смотрел нынче утром, включая Си-эн-эн, либо подразумевает убийство из ненависти, либо открыто говорит об этом.
Джино уверенно тряхнул головой:
– Мы рассматривали такую возможность, сэр. Убийство из ненависти не годится по многим причинам. Кроме того, двое из троих были знакомы друг с другом, и, по нашему мнению, их убили из-за каких-то прежних дел.
Малкерсон улыбнулся, порядком испугав обоих детективов.
– Не могу дождаться, когда детектив Ролсет мне сообщит, в какую чудовищную деятельность были, по вашему мнению, вовлечены престарелые граждане, став в результате жертвой убийцы.
– Ну… мы пока еще точно не выяснили…
Ролсета прервал пушечный грохот ботинок жуткого громилы с кухни. Чем ближе он подходил к столу, тем выше Магоцци приходилось задирать голову, чтобы видеть загрубевшую физиономию в рубцах и шрамах. Рост как минимум семь футов, оценил он, пружинистая мускулатура бывшего заключенного, который вечно тягает штангу на спортивном дворе. Мужчина принялся разгружать гигантский поднос, ставя перед каждым тарелку с едой. Дымящиеся горы яичницы, колбасы, жареной картошки, хлеб, подливка.
Джино облизнулся, предчувствуя пиршество, и взглянул на громилу, явно не смущенный его размерами.
– Слушай, приятель, неужели это ножевые раны?
Малкерсон и Магоцци напряглись. Счастливый Джино не заметил.
– Угу, – прогремел в ответ бас. – Шайка парней набросилась на меня с перьями.
– Отморозки. Сидел?
– Угу. А ты?
Джино подхватил вилкой кружочки картошки и отправил в рот.
– Пока нет. До сих пор был в другой команде… Господи, не картошка, а чудо. Попробуй, Лео, потом попроси этого парня на тебе жениться.
Громила просиял, после чего Малкерсон понадеялся, что он их убивать не станет, внимательно осмотрел свою вилку, откусил кусочек картошки и заморгал.
– Боже, свежий розмарин! Изумительно.
– Спасибо. В нашей округе никто никогда еще не распознавал розмарин. Кетчуп дать?
За едой по молчаливому согласию не разговаривали. Магоцци и Малкерсону удалось очистить тарелки примерно на треть, потом они одновременно их отодвинули.
– Доедать не собираетесь? – спросил Джино, гоняясь за последним куском колбасы по своей опустевшей тарелке. – Выбрасывать чертовски стыдно. И хозяина не хочется обижать.
– Разумно. – Малкерсон подтолкнул свою тарелку к Джино, взглянул на часы. – Если вы в самом деле уверены, что Мори Гилберта, Розу Клебер и Бена Шулера что-то связывает, кроме пребывания в концентрационном лагере, значит, ознакомились с их документами, банковскими счетами, телефонными звонками и прочим?
А как же, мысленно подтвердил Магоцци, только не по совсем законным каналам.
– Работаем, сэр.
– Да? Каким образом? Я не видел у себя на столе ни единого ордера на обыск или изъятие… – Шеф резко оборвал фразу и посмотрел на Магоцци. – Хорошо. Можете не отвечать.
Малкерсону прекрасно известно о продолжающихся отношениях Магоцци с Грейс Макбрайд, которая способна пробить любую предположительно секретную базу данных. И не менее точно известно, что лучший его детектив, который на службе никогда не ослабит узел галстука, чтоб не нарушить принятых в управлении правил приличия, привык проявлять огорчительное неуважение к законам о неприкосновенности частной жизни, гражданским правам и служебным инструкциям, когда ему кажется, что на кону стоит чья-то жизнь. На оформление ордеров нужно время. На законное изъятие и просмотр документов нужно время. Поэтому коп, расследуя убийство и экономя каждую бесценную секунду, испытывает непреодолимое искушение пойти кратчайшим путем. Малкерсон понимал это не хуже любого другого, но столь же хорошо понимал, что, нарушив однажды правила, трудно остановиться, а ничего нет опасней на свете, чем служитель закона, ставящий себя выше закона.
– Детектив Магоцци…
– Мы стараемся поскорей разобраться, – перебил шефа Магоцци. – Неизвестно, не намечены ли другие жертвы.
– Знаю.
– Старые, беспомощные, перепуганные, – вставил Джино, пережевывая яичницу. – Бабушки, которые пекут печенье, вроде Розы Клебер.
– Детектив Магоцци, – повторил Малкерсон таким тоном, что оба подчиненных замолчали. – Если вы намерены просить Грейс Макбрайд с партнерами воспользоваться программой, которая с таким успехом отыскивает связи по нашим «глухарям», напомните, чтобы они добывали лишь ту информацию, которая содержится в открытом доступе.
– Обязательно, сэр. Но мы не просто ждем, когда что-нибудь выскочит из архивов. Как отмечено в рапорте, мы считаем, что у Джека Гилберта есть некие сведения, и сегодня хотим на него надавить.
– Тогда от всей души желаю удачи. Кажется, у прессы и общественности складывается впечатление, что убийца нацелился на весьма специфическую демографическую группу, и составляющие ее люди начинают паниковать. – Малкерсон переплел пальцы, взглянул на сверкающие золотые часы на запястье. – Помните кошмарные предсказания прессы после принятия нового закона о регистрации нелегально приобретенного оружия?
– Еще бы, – хмыкнул Джино. – Завели похоронные песни. Миллионы жителей Миннесоты перестреляют друг друга на улицах. И знаете что? Я не слышал в новостях ни единого слова о том, что подача заявок на регистрацию свелась к нулю.
Малкерсон посмотрел на него:
– За один вчерашний день к нам поступило триста семьдесят три прошения о регистрации приобретенного прежде оружия. Из одного округа Хеннепин. Из нашего округа, джентльмены. Триста из них подали люди старше шестидесяти пяти лет.
– Вот дерьмо… Прошу прощения, сэр.
Малкерсон пропустил мимо ушей вульгарную грубость.
– Причем это было до известия об убийстве Бена Шулера. Предчувствую, что сегодня поступит еще больше, особенно теперь, когда мы привлекли к себе внимание всей страны. Ночью сообщение красовалось в шапках новостей Си-эн-эн, появится оно и в вечерних выпусках других каналов и газет, после чего, джентльмены, заварится настоящая каша.
Джино всплеснул руками:
– Что это с ними стряслось? Будь я репортером национального масштаба, просеивающим телеграфные сообщения, в первую очередь уцепился бы за старика, замученного и привязанного к рельсам.
Малкерсон страдальчески вздохнул.
– Это единичное убийство. Действительно, сенсационное, но в нашей стране ежедневно происходит десяток сенсационных убийств. С другой стороны, вы расследуете три убийства, и, даже если открыто никто их не называет серийными, все думают именно так. Само по себе интерес разжигает. Добавьте необъяснимое и ужасное стремление убивать стариков, переживших концентрационный лагерь, и глаза всей страны устремятся на нас.
