Пи Трейси - Наживка
Лангер вздернул брови:
– Значит, нашлась ниточка?
– Может быть, самый кончик, но только между Шулером и Гилбертом. Роза Клебер по-прежнему остается загадкой. Мы вчера разговаривали с ее родней, искали какие-то ниточки к Мори, ничего не нашли. Лео сейчас хочет выяснить, знала ли она Бена Шулера. Может, тогда удастся всех вместе связать. – Он взглянул на напарника, который, прижав трубку к уху, покрутил головой, ткнул большим пальцем вниз. – Или не удастся.
Магоцци завершил разговор, подкатился в кресле на колесиках к столу Лангера. Вид у него, вопреки ожиданиям Джино, был вовсе не безнадежный.
– Родные Розы Клебер никогда не слышали про Бена Шулера.
– Я так и понял, – сокрушенно кивнул Джино.
– Но мне кажется дьявольски странным, что в нашу цепочку убийств укладывается каким-то образом дело, над которым работают Лангер с Маклареном…
– Вот этого не надо, – встрепенулся Джино. – Мы и так надрываемся, стараясь связать три убийства, а ты собираешься прицепить к ним еще одно? Слушай, Лео, мы уже об этом думали и в первый же день выбросили эту мысль на помойку. Убийства абсолютно разные, жертвы тоже.
– Джино, они все старики, причем трое, если считать Арлена Фишера, жили в одном районе.
Лангер смотрел на Магоцци, подпирая рукой подбородок.
– Оружие не совпадает. Типы жертв не совпадают. У вас евреи, сидевшие в концлагере, а у нас лютеранин.
Магоцци сморщился и почесал в затылке.
– Знаю. Когда смотришь в целом, видишь четырех стариков, убитых в течение нескольких дней в нескольких милях друг от друга, а когда приглядишься к деталям, все летит к чертовой матери. Получается полный бред. Они похожи настолько же, насколько не похожи.
Лангер нахмурился:
– Когда столько дыр, ничего невозможно связать.
– Понимаю. Просто будем обмениваться информацией, ладно?
Пугающе серьезный Джино прижал палец к губам.
– Знаете, если подумать, мне очень нравится Джек Гилберт в качестве главаря банды международных террористов.
Лангер рассмеялся:
– Джек Гилберт? Ты шутишь.
– Ох, не знаю. Есть в нем что-то весьма подозрительное. Когда услыхал, что Бен Шулер застрелен, так побледнел, что я думал, в обморок грохнется.
– Может, он его знал.
– По его признанию, знал, только тут есть еще что-то. Видел бы ты его, Лангер. Джек Гилберт перепугался до смерти.
24
Марти вошел в свой дом, словно случайно заглянувший туда посторонний. Отсутствовал всего два дня, а кухня уже кажется незнакомой, как будто здесь кто-то другой живет.
Продай дом, Марти. Купи квартиру. Или переселяйся к нам с Лили. Помогай в питомнике.
Не могу, Мори. Это мой дом.
Нет. Это ваш с Ханной дом. Вы здесь жили вдвоем. Теперь тебе надо найти другое жилье, без нее.
Ничего не кончено.
Кончено. Дело закрыто. Зверь, убивший мою дочь, мертв. Как и должно быть. Благодарю Бога. Мысленно пляшу на его могиле. А мы должны жить дальше.
С тех пор прошли долгие месяцы. Живым Мори он больше не видел.
«Магнум» по-прежнему лежит в бельевой корзине, погребенный под затхлой промокшей под душем одеждой, которую он с себя сбросил, когда пришел Джефф Монтгомери с известием о смерти Мори.
Марти спустился в подвал, где в течение получаса чистил, смазывал и проверял пистолет, пока тот не стал пригодным для стрельбы. Оружие не табельное, не помещается в кобуре, которая висела у него на боку больше половины пятнадцатилетней службы в полиции, поэтому он сунул его в карман куртки. Никогда не собирался носить с собой пистолет. Приобрел с единственной целью, после достижения которой ношение оружия не предусматривается. Мертвецы не таскают с собой пистолеты.
Но нельзя кружить целый день вокруг Лили с торчащим в кармане «магнумом». Не то чтобы ему действительно требовался пистолет или чтобы она в самом деле нуждалась в защите. Он почти уверен, что Джек уже гигантским прыжком преодолел расстояние между здравомыслием и безумием, видя кругом воображаемых демонов, но не мешает немножечко ему потрафить, пока до него не дойдет, что на самом деле вокруг происходит.
Марти хмурился, укладывая на место тряпки и смазку, придумывая, как сбегать за кобурой в оружейную лавку, не оставляя Лили без присмотра и не пугая ее сообщением о несомненной паранойе Джека. Проблема казалась неразрешимой, и он отложил решение до утра.
Вынес на тротуар бельевую корзинку с промокшей одеждой и обувью, где ее заберет утром мусорная машина, пошел за вещами в дальнюю большую спальню. Использовал уже почти все, что успел сунуть в спортивную сумку в утро неудавшегося самоубийства. Если придется побыть рядом с Лили какое-то время, надо отнестись к делу серьезно, не бегая ежедневно за чистым бельем.
В платяном шкафу стоял запах Ханны. Легкий цитрусовый аромат из открытой дверцы едва не свалил его с ног. Он стоял, беспомощно опустив руки, сгорбив могучие плечи, будто только что получил сильный удар в солнечное сплетение, глядя на шуршащие шелка и мягкие ткани, заколыхавшиеся от дуновения воздуха. Скорбные пустые оболочки нежных оттенков, которые некогда облекали тело жены. Убивший ее человек, мертвый уже семь месяцев, продолжает его убивать. Вновь и вновь.
Она была в длинном белом газовом платье, в котором как будто плыла, а не шла. В тот самый день он увидел его в магазинной витрине, безжизненно висевшее на манекене, мечтая, чтоб гибкая стройная фигура Ханны придала ему форму. Она почти оделась в свой черный костюм, когда он вошел в спальню, перебросив платье через мускулистую руку, словно нес приношение к алтарю. Она расплакалась, а Марти улыбнулся. Ханна от радости всегда плакала.
В тот вечер они праздновали зарождение новой жизни. После семилетних попыток Ханна забеременела.
– Не говори так, – велела она.
– Почему?
– Потому что мне это слово не нравится. Зачем называть чудесное событие таким некрасивым словом с грубыми согласными? Я не беременна. Я понесла ребенка.
– Вполне по-библейски звучит.
Она мелодично рассмеялась на почти пустом пандусе автомобильной стоянки. Они надолго засиделись в ресторане после ужина, кругом уже мелькали тени. Одна из них выскочила из-за пилона, схватила сзади Ханну, приставила к белому горлу зловеще сверкавший зазубренный нож.
Он действовал очень умно и расчетливо, отчаявшийся хилый мальчишка с безумными глазами, светлыми сальными волосами, исколотыми руками. Сначала бросился на Ханну, зная, что Марти застынет на месте.
Но Марти был копом. Детективом из отдела по борьбе с наркотиками, господи помилуй. Каждый день имел дело с такими мальчишками. Знал, что им нужно. Знал, как с ними обращаться.
– Успокойся, сынок. У меня в бумажнике почти пятьдесят баксов. Немного, но больше просто нету. Бери, все твои. Только пусти ее.
– Сперва деньги. Кидай сюда.
– Пожалуйста. Я сейчас полезу во внутренний карман, ладно? Видишь? Очень медленно вытащу и брошу деньги, потом мы поворачиваемся и расходимся. Согласен?
В голубых глазах парня вспыхнул жадный огонь, значение которого мало кто мог понять, и Марти на мгновение, на краткое мгновение подумал, что, может быть, сделал ошибку. Мальчишеские глаза чересчур голубые, чересчур напряженные, чересчур сфокусированные. Это не героин и не крэк. Видно, что-то похуже, вроде новых убийственных смесей, которые провоцируют ядерный взрыв в раскаленных мозгах.
Он медленно открыл полу хорошего пиджака, предъявляя внутренний карман с вырисовывавшимся под шелком подкладки прямоугольником бумажника. И совсем позабыл. Господи Иисусе, видел нож у горла Ханны и забыл все, что знал. Забыл предупредить парня, что всегда носит с собой пистолет, на службе и в свободное время, увидел в слишком голубых глазах потрясение, ужас, увидел удар блеснувшего ножа, увидел, как из Ханны каким-то невообразимым потоком хлынула жизнь.
Он держал ее на руках в белом платье, превращавшемся в красное, лихорадочно набирая номер на сотовом телефоне, крича в трубку, швыряя ее в сторону, нежно баюкая Ханну. Глубокая рана на горле повредила голосовые связки, но ей удалось прижать к животу руку и вопросительно посмотреть на него.
– Ничего, все в порядке, – заверил он, крепко, насколько осмеливался, зажимая горло ладонью, стараясь удержать в ней жизнь. – С ребенком ничего не случилось. Ничего не случилось.
Он повторял это снова и снова, пока ее глаза не померкли, руки безжизненно упали на бетон.
«Скорая» приехала через пять минут, опоздав всего на три.
Марти не слышал шагов убегавшего парня. Но лицо запомнил.
Он долго стоял перед открытым шкафом, глубоко дыша, вернувшись в прошлое. Картины того вечера всегда с ним. Ежедневно проплывают перед глазами в тех или иных подробностях. Но с такой полнотой, живостью и жестокостью никогда еще не вспоминались. Он всегда знал, что когда-нибудь они всплывут целиком, жил с уверенностью, что после этого у него, наконец, хватит духу спустить курок.
