Мартин Смит - Полярная звезда
Аркадий бросился прочь, в самый дальний угол. Маховик запора вдруг начал поворачиваться. Аркадий, ошеломленный, не веря своим глазам, следил за ним до тех пор, пока дверь не распахнулась настежь. На пороге стояла Наташа Чайковская с отвисшей нижней челюстью и широко раскрытыми глазами, устремленными на остатки костра, на Зину, на него, Аркадия. Она бросилась в камеру и подхватила его на руки, очень нежно, чтобы не порвать замерзшую кожу, и только мгновениями позже уже с напряжением, как тяжелоатлет, выжимающий непосильный вес. Никогда прежде женщины не носили его на руках. Наташе такой комплимент, наверное, не пришелся бы по вкусу.
— Я разжег костер, — сказал он ей.
Видимо, это его и спасло: он согрел термопару, и чуткая аппаратура передала на пульт сигнал.
— Ты услышала сигнал тревоги?
— Нет, нет. Не было никакой тревоги. Я просто проходила мимо и услышала, что внутри кто-то есть.
— Крики? — Аркадий ничего не помнил.
— Смех.
Наташа перехватила его поудобнее, вынося из камеры. Она испытывала страх и отвращение, как и любой в обществе пьяного.
— Ты хохотал, как сумасшедший.
Глава 14
Израиль Израилевич мягкими движениями растирал пальцы рук Аркадия, а пальцами ног занималась Наташа. Директор фабрики с презрением и разочарованием смотрел в его красные от дыма глаза.
— Ладно уж другие, — проговорил он, — но от тебя я не ожидал, что ты окажешься пропойцей и нюхальщиком. До чего же ты довел себя, чтобы влезть в морозильник и закоченеть там чуть ли не до смерти.
Чувствительность восстанавливалась. Хуже было то, что вместе с нею приходило мучительное ощущение того, что кожа в огне, что кровеносные сосуды рвутся. По телу проходили судороги. Слава Богу, никого из соседей по каюте не было, когда Израиль и Наташа внесли и уложили его на нижнюю койку. Закутанный в одеяла, одно прикосновение которых к коже было подобно пытке, Аркадий чувствовал себя так, как если бы его всего завернули в битое стекло.
На свитере и в бороде директора поблескивали рыбьи чешуйки. Он прибежал на зов Наташи прямо от конвейера.
— Нам что теперь, закрывать под замок весь керосин, краску и растворитель? Как заморские деликатесы?
— Все мужчины — слабаки, — отозвалась Наташа.
У Израиля была своя точка зрения.
— Русские похожи на губку: никогда не знаешь, что за человек перед тобой, пока ты его не намочишь. Мне казалось, что Ренько другой.
Наташа согревала своим дыханием каждый палец на ноге, массировала его едва ощутимыми движениями, Аркадию же казалось, что ему под ногти загоняют раскаленные иглы.
— Может, его отнести к доктору Вайну? — предложила она.
— Нет, — выговорил Аркадий. Губы его были как резиновые.
Заговорил Израиль Израилевич:
— Я позволил тебе отойти от конвейера, так как ты вроде бы вел какое-то расследование для капитана, а вовсе не для того, чтобы ты сходил с ума.
— В холодильнике была Зина, — сказала ему Наташа.
— А куда еще мы можем ее положить? Ты сказала, он разжег костер? — Голос директора стал вдруг тревожным. — Много рыбы оттаяло?
— Он не смог даже сам согреться. — Наташа занялась очередным пальцем, совсем синим.
— Если он только попортил рыбу…
— А пошли вы со своей рыбой на… извините меня.
— Я только хочу сказать, что, если вы хотите покончить с собой, не нужно делать это в моем холодильнике, — обратился директор к Аркадию, жизнерадостно потрепав его по руке.
Внезапно Наташу осенило, лоб перечеркнула морщинка, заметная, как борозда на свежевыпавшем снегу.
— Это как-то связано с Зиной?
— Нет, — солгал Аркадий.
«Убирайтесь!» — хотелось ему еще добавить, но он не нашел сил выговорить такое длинное слово за один раз.
— Ты искал что-то? Или кого-то? — продолжала она.
— Нет.
Мог ли он объяснить им что-либо о лейтенанте, которого, вполне вероятно, вообще не существовало? Сначала ему нужно было прекратить трястись, дать успокоиться нервам, а уж потом, позже, он снова сможет задавать вопросы.
— Может, позвать капитана? — вызвался директор.
— Нет. — Аркадий попытался подняться.
— Лежи, лежи. Ты, кажется, только это слово и помнишь. Но я не удивлюсь, если на тебя напали. Я вовсе не разделяю их отношения к этому, но могу сказать точно, что вся команда не в восторге от слухов о том, что нам отказали в заходе в Датч-Харбор исключительно благодаря тебе. Зачем, как ты думаешь, они пришли на эту плавучую бочку с дерьмом? Рыбу ловить? Ты хочешь послать коту под хвост долгие месяцы их труда, и только ради того, чтобы выяснить, что произошло с Зиной? Да на судне полно этих дур. Какое тебе дело?
Тряска пошла на убыль, Аркадий провалился в полубессознательную дрему. Он чувствовал только, как с него сняли промерзшую одежду, заменив ее сухой. По-видимому, этим занимались Наташа и директор, но вряд ли эта процедура могла возбудить женщину, во всяком случае, не больше, чем чистка мороженой рыбы. Ему снилось, что лента конвейера несет его навстречу зубьям огромной пилы.
В каюту заходили Обидин и Коля, видимо, в поисках чего-то; на него они не обратили ни малейшего внимания, хотя он лежал на чужой койке. На судне был порядок: не мешать человеку спать.
Когда Аркадий вновь пришел в себя, на койке напротив сидела Наташа. Заметив, что он проснулся, она тут же обратилась к лежащему:
— Израиль Израилевич спрашивал, почему тебя так интересует Зина. Ты знал ее?
Он почувствовал себя до смешного беспомощным, как будто во время сна его избили, да еще положили под солнцем, чтобы он хорошенечко обгорел. Но говорить он уже мог, во всяком случае, в промежутках между продолжавшими содрогать его тело конвульсиями.
— Ты знаешь, что нет.
— Мне так и казалось, что нет, а потом я вдруг подумала: что же это тебя тогда так взволновало? — Она бросила на него взгляд, но тут же отвела его. — Наверное, когда начинаешь принимать близко к сердцу, это помогает тебе в деле?
— Да, это профессиональная уловка. Что ты здесь делаешь, Наташа?
— Я подумала, что они могут вернуться.
— Кто?
Она скрестила на груди руки, как бы говоря, что в такие детские игры играть не собирается.
— Глаза у тебя превратились в красные щелочки.
— Спасибо.
— И все расследования таковы?
Во сне его мучила отрыжка, и в каюте теперь стоял удушливый запах бензиновых паров, как в загазованном гараже. Когда Наташа открыла иллюминатор, чтобы впустить свежий воздух, вместе с ним в помещение ворвались звуки мрачной песни.
Где вы, волки, былое лесное зверье?
Где же ты, желтоглазое племя мое?
Еще одна воровская песня, снова про волков, звучащая так сентиментально в исполнении загрубевших рыбаков. А может, ее пел механик в засаленном комбинезоне, а может, блестящий офицер, вроде Славы Буковского? Наедине с собой каждый поет воровские песни. Но рабочие их почему-то особенно любят, их примитивно настроенные гитары знают всего три аккорда.
Это — псы, отдаленная наша родня,
Мы их раньше считали добычей.
В Европе и Америке на русских смотрят, как на медведей. Сами же русские считают себя волками, поджарыми и бешеными, с трудом сдерживающими себя. Трудно было понять это, видя их стоящими в часовых очередях за пивом, трудно до тех пор, пока вдруг советский человек не раскрывался изнутри. Песню эту написал Высоцкий. Для большинства своих сограждан Высоцкий был близок именно своими пороками, своим пьянством и лихаческой ездой. Поговаривали, что он ходил с зашитой в задницу «торпедой». «Торпеда» — это такая капсула с антабусом. Предполагалось, что эта штука заставит человека выблевать все спиртное, что он только что выпил. А Высоцкий все-таки пил!
Улыбаюсь я волчьей ухмылкой врагу,
Обнажаю гнилые осколки,
А на татуированном кровью снегу
Тает роспись: «Мы больше не волки».
В тот момент, когда Наташа закрыла иллюминатор, Аркадий окончательно проснулся.
— Открой.
— Там холодно.
— Открой.
Слишком поздно. Песня кончилась. Теперь до него доносились лишь тяжелые вздохи волн. Пел, похоже, тот же голос, что был и на Зининой пленке. Похоже. Если бы он запел вновь, решить было бы проще.
Аркадия опять начало трясти, и Наташа закрыла иллюминатор.
Дверь каюты распахнулась, и Аркадий рывком сел в постели, сжимая в руке нож. Наташа включила свет и с беспокойством обратилась к нему.
— Ты кого-то ждал?
— Никого.
— Вот и хорошо. В твоем состоянии ты не обидел бы и цыпленка. — Она начала разжимать его пальцы, стиснувшие рукоятку ножа. — А потом, тебе не нужно ни с кем драться. С твоими мозгами ты победишь любого.
— А не помогут ли мне мозги убраться с этого судна?
— Хорошо обставленный чердак — прекрасная штука, — ответила она, кладя нож в сторону.
