Евгений Лукин - Пусть видят
Обзор книги Евгений Лукин - Пусть видят
Любовь Лукина, Евгений Лукин
Пусть видят
Каким-то чудом он выбросился из переполненного автобуса – и побежал.
– Помаду стер!.. – еще звенело в ушах.
– А губенки не развешивай!.. – злобно отругивался он на бегу, хотя от автобусной остановки его уже отделяло добрых полквартала. – В такси вон садись, с помадой!..
Лавируя между шарахающимися прохожими, он добежал до угла, понял, что все равно не успевает, и метнулся в арку. Контора располагалась на первом этаже – это многое упрощало. Пробежав вдоль стены, он поднырнул под одним окном, под другим и выпрямился у третьего.
Свой брат сотрудник поднял голову, всмотрелся. Отчаянно гримасничая, вновь прибывший припал к стеклу, объясняя на пальцах: открой! Сотрудник встал, отворил створку и, равнодушно предупредив, что это будет стоить полбутылки крепленого, помог перелезть через подоконник.
– Ждут? – отряхивая колено, спросил вновь прибывший.
– В полном составе, – подтвердил сотрудник. – И Зоха с ними.
Вновь прибывший расстроился окончательно.
– Вот сучка! – пожаловался он. – Копает и копает! Так и норовит под сокращение подвести… А сюда не заглядывали?
– Да нет вроде…
– Ага… – сказал вновь прибывший и вышел в коридор. Бесшумно ступая, подобрался к темному, крохотному холлу, заглянул… Глазам его предстали три напряженных затылка: два мужских и один женский. Трое неотрывно смотрели в проем входной двери.
За их спинами он незаметно проскользнул в туалет, где тут же с грохотом спустил воду в унитазе и, напевая что-то бравурное, принялся шумно мыть руки.
Когда вышел, его уже дырявили три пары глаз. Бледная от бешенства Зоха стояла, уронив руки, причем в правой у нее был плотный листок бумаги, разбитый на две графы: «ФИО» и «Опоздание в минутах».
– Где вы были? – с ненавистью спросила она.
Он удивленно хмыкнул и оглянулся на дверь туалета.
– В сортире, – любезно сообщил он. – Здравствуйте, Зоя Егоровна…
– Когда вы явились на работу?
– Довольно рано, – сказал он, с удовольствием ее разглядывая. – Вас, во всяком случае, здесь еще не стояло…
– Ваш кабинет был закрыт! – крикнула Зоха.
– Ну разумеется, закрыт, – с достоинством ответил он. – Я был в кабинете напротив. Если не верите, можете спросить…
Зоха пошла пятнами, круто повернулась и выскочила из холла.
– Ну ты артист… – скорее одобрительно, нежели с осуждением молвил один из мужчин.
Отперев кабинет, он достал работу из сейфа и, разложив на столе, принялся с ликованием вспоминать всю сцену и какая морда была у Зохи. Потом зацокали каблуки и пухлая рука в кольцах положила перед ним кипу белой шершавой бумаги.
– Что это? – спросил он с отвращением.
– Срочно, – выговорили накрашенные губы.
– Но я же!.. – взревел он, раскинув руки и как бы желая обнять два пустых стола, владелицы которых пребывали в декретном отпуске.
Подкрашенные глаза на секунду припадочно закатились – и это должно было означать, что заказ спущен сверху.
Оставшись один, он некоторое время сидел, багровея, затем треснул ладонью по столу и, непочтительно ухватив кипу белой шершавой бумаги, направился к главному.
– А-а, сам явился? – зловеще приветствовал его главный. – Ну расскажи-расскажи, поделись, как это у тебя нос с гробинкой чуть не проскочил…
– Нос?..
– С гробинкой.
– Не может быть! – хрипло сказал он.
– Ну вот, не может! – уже нервничая, возразил главный. – Ты лучше цензору спасибо скажи – цензор на последней читке поймал. С гробинкой, надо же! Был бы жив дедушка Сталин – он бы тебе показал гробинку…
– Я проверю! – с ненавистью выговорил он и вылетел из кабинета.
Ворвавшись к себе, дрожащими руками вынул из сейфа корректуру и, исправив впопыхах «гробинку» на «гробикну», с бьющимся сердцем сел за стол.
Потом дверь открылась и вошла машинистка. Не говоря ни слова, взяла лежащий на столе ключ и заперла кабинет изнутри. «С ума сошла!..» – перетрусив, подумал он.
Поднялся навстречу, но, как выяснилось, намерения машинистки были им поняты в корне неправильно: приблизившись, она первым долгом влепила ему пощечину. Он моргнул и влепил в ответ. Машинистка упала на стул и приглушенно зарыдала.
– В чем дело? – процедил он. Оказалось, в помаде.
– Дура ты! – рявкнул он как можно тише. – Это ко мне в автобусе какая-то овца прислонилась!..
– В ав… В ав… – Она подняла на него безумные сухие глаза с нерастекшейся тушью и снова зашлась в рыданиях. Потом вдруг потребовала, чтобы он немедленно овладел ею на одном из свободных столов. Но тут, к счастью, в дверь постучали и машинистку пришлось спешно спровадить через окно – благо, первый этаж.
Стук в дверь был тих, но настойчив. Это явился напомнить об утреннем благодеянии свой брат сотрудник. Они сходили на уголок и, безбожно переплатив знакомому грузчику за бутылку крепленой отравы, распили ее в скверике.
Движения замедлились, реакция притупилась и, вернувшись с обеда, он нечаянно придремал в одиночестве над кипой шершавых листов. За час до окончания рабочего дня, вздрогнув, проснулся и в ужасе пробросил, не читая, страниц двадцать, пропустив таким образом семь грубейших ошибок, причем две из них – с политическим подтекстом.
По дороге домой забрел в гастроном – купить пельменей. В очереди его обозвали пенсом и алкоголиком, хотя не так уж от него и пахло, а до пенсионного возраста ему оставалось еще лет пятнадцать.
На улице сеялся мелкий дождь, от которого, говорят, лысеют, и, прикрыв намечающуюся проплешину целлофановым пакетом с пельменями, он зачвакал по грязному асфальту к дому.
Возле телефонной будки с полуоторванной дверью что-то кольнуло в сердце – и мир остановился: дождь завис в воздухе, машины словно прикипели к шоссе, поскользнувшийся алкаш застыл враскорячку…
– Вот и все, – как бы извиняясь, произнес кто-то сзади.
Уже догадываясь со страхом, что все это значит, он обернулся на голос. В каких-нибудь трех шагах от него на грязном асфальте стоял кто-то высокий, одетый в белое.
– Что?.. Уже?..
– Да, – печально и просто ответил тот. – Уже…
Они стояли лицом к лицу посреди застывшего и как бы нарисованного мира.
– И… что теперь?
Не выдержав его вопросительного взгляда, незнакомец отвел глаза.
– Знаете… – сказал он, и лицо его стало несчастным. – Как-то неладно всё у вас сложилось… До двадцати лет что-то еще проглядывало: какие-то порывы, какой-то поиск истины… А вот дальше… – Он замолчал, тоскливо глядя на застывшего враскорячку алкаша.
– Но ведь… мучился же!..
– Да, – подтвердил незнакомец, но как-то неуверенно. – Да, конечно… Я постараюсь, чтобы там на это обратили особое внимание… – Он поднял скорбные глаза и беспомощно развел руками. – Ну что ж, пойдемте…
