Дэвид Эйткен - Спящий с Джейн Остин
«Скажи правду и посрами дьявола», — такой совет матери давали своим детям в сороковых годах в Данди. Скажи правду и посрами дьявола. Просто отлично! Давайте я расскажу вам, как все было на самом деле, и поглядим, заставлю ли я Сатану хоть чуть-чуть покраснеть.
В апреле 1942 года Диккенс публикует роман «Две…» Что вы говорите? Диккенс умер в 1869-м? И у него нет книги, в названии которой присутствует слово «Две»? Ах, вы ничего не говорили? Ладно, я выслушал ваши идиотские возражения, а теперь послушайте, как я за три секунды разгромлю эти аргументы в пух и прах.
В апреле 1942 года, за девять лет до того, как организаторы Фестиваля Британии приложили столько усилий, чтобы привести в порядок убогие улочки Данди, издательство «Майкл Джозеф Лтд.» выпустило книгу под названием «Две стопы», автор — Моника Диккенс. Кстати, тот Диккенс, которого вы имели в виду, умер в 1870-м. Надеюсь, вы разразились аплодисментами.
В чем здесь прикол? А в том, что в 1956 году, когда будущему заключенному номер 9711 было десять лет от роду, кто-то посоветовал ему почитать Диккенса. И он, как вы наверняка уже поняли, выбрал не того Диккенса!
Естественно, тогда я еще не был известен как заключенный номер 9711. Что за имя для мальчишки? В те дни, если мама, или нянюшка, или кто-то из слуг обращался ко мне, я откликался на имя Брендон де Вер Оттоман-Требизонд. (Ты рехнулся? Да знаешь ли ты, сколько времени любой Оттоман-Требизонд протянет на занюханных улочках такого сурового промышленного шотландского города, как Данди 50-х? Минут пять — вот сколько.) Навещая отца в местной Маршалси[16], я часто спрашивал, зачем он изменил нашу фамилию на Адамсон. Но он так ни разу мне и не ответил. Это по сей день остается загадкой — если вы не возьмете на себя труд поразмыслить над данным вопросом.
Наверняка вы подумали, что правду можно было бы излагать в каких-нибудь менее нескладных предложениях, нежели те, с которыми вам пока приходится иметь дело. А еще вам, очевидно, пришло в голову, что после прочтения «Двух стоп» я вполне мог приобрести пунктик и помешаться на ступнях.
Но нет. Ступни для меня — это не только принадлежность для ходьбы, но еще и достойный посредник между лодыжками и лыжами. Однако ступни — не уши и никогда ими не станут.
Прежде чем я убил свою первую женщину… Но погодите, я забегаю вперед. Тут все дело в том, что мне не терпится оправдать себя в ваших глазах. Повышенный энтузиазм всегда был моим недостатком. Давайте вернемся к Диккенс и ее «Стопам».
Где-то в районе пятой главы я вычитал фразу, пробудившую мое воображение. Цитирую не дословно, ибо время не щадит нашу память: «Она была глуховата, но не слишком тяготилась этим. Однажды племянник предложил ей прибегнуть к медицинскому вмешательству. Она согласилась, и — представьте себе — из ее уха извлекли голубую бусину. Должно быть, бусина пребывала там уже очень давно: прошло много лет с тех пор, как она в последний раз надевала это ожерелье».
Современные писатели рвут на себе волосы, созерцая эту галиматью. Их экспертные оценки подобных произведений обычно выражаются фразами вроде: «Как можно читать подобную херню?» — и прочими в том же духе. Надо сказать, что лично я всегда испытываю культурный шок, слыша подобные выражения из уст людей, которые, по идее, являются носителями литературного языка. По моему мнению, им стоило бы быть поразборчивее.
На чем я остановился? Ах да: сама по себе идея обнаружения драгоценных предметов в человеческих ушах произвела на юного романтичного мальчугана с берегов реки Тей неизгладимое впечатление. В те дни жизнь молодых обитателей Данди не отличалась разнообразием, не была наполнена приключениями и не изобиловала событиями. Любое развлечение ценилось на вес золота. Если кошке случается поймать мышь, она играет с ней, прежде чем прикончить. Вы улавливаете аналогию?
Что же касается лично меня, то я был… как бы это половчее сказать… весьма и весьма подвержен данной тенденции. Мое мятущееся сердце мгновенно отзывалось на любой внешний раздражитель подобного рода, наполняясь радостью, или восторгом, или чем-нибудь еще, смотря по обстоятельствам. В общем, я нырял с головой — стоило мне только увидеть реку…
Я понимаю, что в нынешние времена секса, наркотиков и рок-н-ролла шприц для промывания можно добыть без особого труда. Все, что от вас требуется, — дойти до ближайшей аптеки. Эти отвратительные места торговли наводнены всевозможными шприцами и препаратами для изменения состояния сознания. Боязнь иммунодефицита пересиливает страх перед Богом. Hysteron proteron[17] — не это ли те слова, что я пытаюсь вспомнить?
В наши дни, если верить популярным изданиям, ученики младших классов берут с собой в школу презервативы, дабы идти в ногу со временем.
Но раньше все было иначе — и это к лучшему. Сама госпожа Судьба пришла на помощь госпоже Литературе (ха-ха!). Мучаясь от переизбытка ушного воска, я громко жаловался на жизнь. С малолетства я затвердил себе тот факт, что шумные и наглые люди быстро добиваются своего, покуда спокойные и скромные молча страдают. (Я надеюсь, вы поняли намек.)
Короче говоря, школьные власти решили, что мне нужно вычистить уши. Услышав об этом, я чуть не рухнул в обморок и едва-едва сумел самостоятельно подняться по лестнице к эшафоту (я имею в виду кабинет медсестры). Колени мои задрожали, когда она расстегнула пуговицы на… Нет, извините, это совсем другая история. Я хотел сказать: голос мой задрожал, когда я излагал ей свои анкетные данные. Имя, дата рождения — все такое. Если не в этом заключается вся наша подноготная — тогда в чем же?..
Затем упругий поток теплой воды внезапно хлынул мне в ухо, и страх сменился возбуждением. Теперь я понял, почему медсестра привязала меня к стулу. Однако же я сумел дотянуться до нее и ущипнуть за то место униформы, под которым должны были располагаться соски. Но медсестра оказалась в большей степени современным плоскогрудым чудом, нежели дамой с телесами старого образца, и мои пальцы схватили воздух. Нимало не обескураженный, я продолжал атаку и попытался дернуть ее за подвязку. Медсестра, впрочем, не возражала.
— Эта процедура действует на мальчиков по-разному, — вот и все, что она сказала по окончании процесса, когда я солгал, будто мне жаль, что так вышло.
Никакой бусины в ухе не оказалось, но ведь я никогда не носил ожерелья. Да и кто будет думать о спрятанных сокровищах после такого потрясающего опыта?
Все. Если желаете, можете расстегнуть свой ремень безопасности и спокойно гулять по самолету. Разомните ноги. Я-то знаю, что это такое — заключение в ограниченном пространстве. В вашем случае, по крайней мере, скоро явится стюардесса и принесет выпить.
Глава четвертая
Как любил говаривать Дэвид Коулман[18], вы должны быть тупы как дерево, коли до сих пор не догадались, что случилось потом.
Да, я понимаю: кое-какие предположения у вас имеются. Оставив за спиной почти незапятнанную юность, я вступил в новую фазу своей жизни, и ведущее место в ней занял с тех пор культ ушей. Ухология. Ухофилия…
Что бы там ни говорилось на суде, я ни разу не осквернил женского тела. Я их не насиловал — в общепринятом значении этого слова. У меня иная методика, ха-ха! Маленькая шутка, чтобы разрядить обстановку.
У каждого человека есть свои принципы, те или иные. В частности, я привык действовать наверняка, а не методом проб и ошибок. Давайте посмотрим правде в глаза: когда дело доходит до секса, большинство подростков так же неуклюжи, как манекены в магазинах Д.-М. Брауна и Дж.-Л. Уилсона.
Я же сразу добрался до сути. Или смысла. Вот что я пытаюсь до вас донести.
Простите, я начну новый абзац. Это писательство — не такая-то простая штука. Видите ли, в чем дело (щеки мои покрываются нежным румянцем при этом признании)… я был для женского пола все равно что валерьянка для кошек. Думается, женщины понимали, как хорошо я к ним отношусь, и отвечали тем же (вешаясь на шею мужчине, который был способен оценить их по достоинству). Я категорически отрицаю, что когда-либо считал их — как заявил жирдяй адвокат — «бабочками в своей коллекции». Этот кретин насмотрелся третьесортных фильмов соответствующего содержания — вот и все объяснение. Вдобавок, сдается мне, он имел определенные пристрастия и был неравнодушен к маленьким мальчикам. Вообразите себе: этот толстый дегенерат-развратник жрал сандвич во время моего процесса! Он не заслужил даже того, чтобы иметь собственные уши — не говоря уж о чьих-то еще.
Тот факт, что я воспитывался в строгих традициях католической церкви, одновременно и помогал мне, и создавал проблемы — с какой стороны взглянуть на суть дела. Исповедь по субботам, месса по воскресеньям… Угадайте, что мне больше нравилось (и никаких призов за правильный ответ)? Возможность выложить свои самые грязные тайны на ухо человеку, который не в состоянии толком вас разглядеть. А он прощает все ваши грехи!
