Китти Сьюэлл - След крови
— Держись за меня! — велел он, поворачиваясь к ней. — Начинается.
Шторм просто перевел дух и теперь завизжал как безумный. В следующий момент баржа накренилась, ее закачало со страшной силой, мебель и вещи покатились по полу. С подставки упал телевизор и ударил ее по ноге. Что-то хрустнуло. Мадлен закричала, но, как ни странно, боли не почувствовала. Форрест сжимал ее руку, а другой рукой держался за подоконник. И снова наступила тишина.
— Ты очень красивая, когда напутана.
— Забирайся внутрь. Тебя унесет!
— Держись! — ответил он, поворачиваясь лицом к ветру. — Господи боже! Держись крепко!
Следующий порыв ветра оторвал его от нее. Мадлен закричала и, падая, поняла, что лодыжка у нее сломана.
Дождь полил как из ведра, сплошной стеной. Вода прорвалась через иллюминатор, хлынула под двери. Створка иллюминатора захлопнулась, стекло разбилось вдребезги. Мадлен с трудом поднялась.
— Форрест? Форрест, как ты там?
Из-за оглушающих раскатов она не слышала собственного голоса.
На одной ноге, хватаясь за все, что попало под руку, Мадлен скакала по качающемуся полу, бросаясь от окна к окну в надежде увидеть его выгоревшую на солнце макушку. Но единственное, что ей удалось разглядеть, это летающие в воздухе вещи, заборы, вывески, деревья, огромные листы металла, которые легко могли разрубить человека пополам. По бульвару Рузвельта подобно перекати-полю несло остроконечную крышу. Скрежет от бьющихся друг о друга барж был таким громким, что металлическое эхо перекрывало даже завывания ветра…
Удержаться на ногах Мадлен не удалось, и она упала, продолжая звать Форреста. Она была в ловушке, а он где-то наверху, прямо на пути шедшего стеной урагана. Она попыталась представить, где Форрест может быть, и поняла, что на палубе его, по всей вероятности, нет. Не имеет значения, насколько сильным, крепким и ловким он был, — он не смог бы удержаться на палубе при этом внезапном неистовом натиске. Перед штормом ему не устоять. Стараясь отогнать внезапно родившуюся в душе уверенность, она попробовала рассуждать хладнокровно·, если он упал в воду, возможно, ему удалось уплыть подальше от раскачивающихся, бьющихся друг о друга барж. Но, взглянув через нижнюю секцию двери, она увидела, как неистовствует море. С бульвара поднялась еще одна стена воды и понеслась прямо на нее. А чуть дальше безостановочно вздымались громадные волны, подобные пришедшей в движение горной гряде.
Наконец она заметила Форреста. Он, изо всех сил взмахивая руками, взбирался на одну огромную волну и исчезал под следующей. Отличный пловец, он мог сопротивляться какое-то время, но это мало утешало Мадлен. Несмотря на то что баржа непрестанно раскачивалась, она старалась не упускать мужа из виду и видела, как он борется с морем, с которым был на «ты» и которое до этой минуты было его надежной опорой. Его уносило в открытое море, и вскоре вдалеке можно было разглядеть лишь точку, появляющуюся на поверхности и исчезающую под нахлынувшей волной. Появляющуюся и исчезающую до тех пор, пока она не потеряла ее из виду.
Из ее горла вырвался животный вой. Одновременно раздался протяжный скрипучий звук, будто разрезали металл. Казалось, каюта разваливается на части. Мадлен приготовилась к тому, что стены сейчас рухнут, и с нетерпением ожидала мгновения, когда погибнет дом, который она так любила. Она быстро умрет. Вздрагивая от боли, она поднялась на колени и взглянула в разбитый иллюминатор. Она хотела встретить смерть лицом к лицу, но увидела лишь разрушенный причал и лодки.
Три-четыре плавучих дома уже представляли собой груду досок и железа, а ужасный звук, который она услышала, издавала перевернутая вверх дном, словно картонный ящик, баржа Посслов. Один ее борт был полностью оторван, и листы наружной обшивки, медленно кружа, уносились в море. Один из них врезался в дверь, возле которой стояла на коленях Мадлен. Ее обдало дождем битого стекла. Разбился один иллюминатор, потом второй. Она свернулась калачиком на полу, ожидая своей очереди. Чем скорее, тем лучше. Теперь, когда Форрест погиб, ей незачем бороться за жизнь.
Баржа то и дело ударялась о причал. По каюте летали обрывки бумаги и какие-то обломки. Мадлен увидела, как один из ее рисунков поднялся в воздух, и успела заметить, что это эскиз, над которым она только что работала. Набросок портрета мужчины, которого она любила. Закрыв лицо руками, она думала о муже, любовнике и самом верном друге, который у нее когда-либо был. Она убила его. Их задержала ее ненасытность, ее лень, ее эгоистичная страсть. Из-за нее он умирает в бушующем море. Его смерть — ее вина.
А впрочем, кто бы ни был виноват — она и сама едва жива. Она ожидала неминуемого конца, поэтому заслуживала прощения. Если они встретятся на небесах, может, он и простит ее. Он никогда и ни в чем ее не винил. Даже в потере их ребенка. Вокруг бушевал и ревел ураган, а голова Мадлен оставалась пустой. Внезапно она почувствовала мужа. Это был дар, которым она владела и который частенько пугал ее. Мадлен ощутила его свистящее дыхание и бешено колотящееся сердце. Он продолжал плыть, изо всех сил борясь за жизнь. Понемногу его дыхание ослабевало, пока она не перестала его слышать. Потом и сердце прекратило биться. Мадлен хотела, чтобы и ее сердце остановилось, но оно продолжало гулко стучать. С холодной беспристрастностью она подумала, что лучше утонуть, чем погибнуть под обломками. В каюту ворвалось море и закружило ее в водовороте. Она повернула голову и вдохнула, стараясь набрать в легкие больше воды. В конце концов ее сознание угасло, и Мадлен унеслась в бездну.
Глава первая
Бат
Мадлен Карли Фрэнк, психотерапевт-гуманист, скромная художница, специалист по редким видам муравьев-листорезов Южной Флориды, стояла за запертыми дверями тюрьмы. Но не в качестве заключенной, а как посетитель тюрьмы с официальным на то разрешением. Одиноким узникам предоставлялась подобная поблажка — дружеские визиты таких же одиноких благодетелей с нечистой совестью.
«Я прячусь за благими делами», — подумала она с кривой усмешкой. Ее совесть никогда не была кристально чистой, а после восьми лет вдовства друзья окрестили ее Мадлен-отшельницей.
— Чему вы улыбаетесь? — поинтересовался Эдмунд Фьюри, объект ее благодеяний. — Вы витаете где-то в облаках, моя прелесть. Вам со мной не скучно, нет?
Ее руки покоились на краю заслонки, он потянулся, чтобы коснуться их.
— Скучно? Никогда, — ответила она, качая головой. — Все, что угодно, только не скучно.
Она отдернула руку. Судьба этого заключенного интересовала ее, но Мадлен не хотела, чтобы он прикасался к ней, особенно если учесть, что именно он сотворил этими самыми руками. К тому же прикасаться друг к другу не позволяли тюремные правила.
— Все что угодно?
Она засмеялась.
— С моей стороны было непростительной ошибкой надеяться, что я отделаюсь подобной отговоркой. Ладно, слушайте, я околдована, взволнована, изумлена, удивлена… Что еще? — Она театральным жестом почесала затылок.
— Вам так свербит творить благие дела?
Она поперхнулась смехом. Похоже, он читает ее мысли.
Губы Эдмунда растянулись в улыбке, которая на его лице выглядела неестественно. Кроме того, внимание неизменно приковывали его зубы. Они были весьма необычными: их было слишком много, и на нижней челюсти они наползали друг на друга, так что казалось, будто их два ряда — прямо как у акулы. Несомненно, в наше время и в его возрасте хороший стоматолог порекомендовал бы удалить некоторые и выровнять остальные с помощью пластины. Не один раз она боролась с искушением предложить Эдмунду консультацию дантиста, но, в конечном счете, если бы его это беспокоило, он мог бы и сам решить проблему с зубами.
— Можете не отвечать, дорогая. Лучше расскажите, как прошел ваш день, — продолжал он.
— Нет, Эдмунд. Мы всегда скатываемся на разговоры обо мне.
— Рассказывайте. Я люблю слушать о вашей работе. Какие загадки человеческого сознания вы решали сегодня?
— На ум не приходит ничего, что было бы вам интересно, — ответила она. — К тому же вы понимаете, что неэтично с моей стороны сплетничать о пациентах.
Она перенесла вес тела на другую ногу. Для ее спины было непростым испытанием простоять целый час, разговаривая с заключенным через окно в двери камеры. В самом начале, больше года назад, Мадлен попросила сначала капеллана, а потом и самого начальника тюрьмы позволить ей заходить в камеру к Эдмунду или хотя бы сидеть на стуле в проеме открытой двери. Мистер Томсон удивленно взглянул на нее: она явно не отдает себе отчета, насколько опасен и непредсказуем Эдмунд.
Эдмунд щелкнул пальцами у нее перед лицом.
— Ну! Вы же знаете, Мадлен, мне можно доверять. Я никогда вас не скомпрометирую. Запомните. Я, может, и убийца, но друга никогда не подведу. А мы с вами друзья, верно?
