Остров пропавших девушек - Марвуд Алекс

— Ну что, идем? — спрашивает новая подруга.

— Прости, — бодро отвечает Мерседес, — сегодня нет. Я работать.

Татьяна хохочет, но через миг смех резко обрывается.

— Но я хочу, чтобы ты показала мне ту пещеру с русалками. — В ее голосе сквозит изумление.

— Прости, — с сожалением отвечает Мерседес, — я не может.

Ларисса, которая в этот момент меняет в баре в подсвечниках свечи, напевая под нос какой-то мотивчик, умолкает и прислушивается. Мерседес, понимая, что за ней внимательно следят, вновь бросается подметать. Вчера она вернулась домой поздно, и восторга это не вызвало, поэтому сегодня не может быть и речи о том, чтобы уйти.

Ох, а кто-то же проводит лето как захочет. Как же они счастливы, все эти люди. Счастливая, золотая жизнь.

— Я думала, мы подруги, — говорит Татьяна с очевидной досадой.

«Вообще-то мы знакомы только два дня».

— Конечно. Но мне надо убрать со столов.

— Это просто смешно. У вас же должны быть люди для этого.

Мерседес выпрямляется.

— Мы и есть эти люди.

Татьяна недовольно повышает голос:

— Но это ведь ваш ресторан!

— Моего папы, — отвечает Мерседес.

— Вот именно, — настаивает Татьяна.

Мерседес опять берется за веник.

— Я бы рада. Извини.

«Еще немного, и затопает ногами», — думает она.

Так оно и происходит.

— Но я так хочу! — восклицает Татьяна.

Мерседес пожимает плечами и думает: «Жаль, что мне не хватает английского. Я бы объяснила этой девочке, что другие живут совсем не так, как она. Впрочем, даже если бы я могла это сказать, она бы вряд ли поняла».

— Значит, ты не хочешь быть моей подругой?

Мерседес опять выпрямляется и говорит:

— Нет-нет! Хочу! Просто...

В этот момент отворяется стеклянная дверь. Ларисса смотрит на девочек, скрестив на груди руки.

— Мерседес?

— Прости, мам, — говорит она, возвращаясь к подметанию.

— Как закончишь, иди внутрь, — говорит мать, — я хочу, чтобы ты была у меня на виду. Можешь вытереть насухо бокалы.

— Si, jala.

Ларисса смотрит на гостью, улыбается ей дружелюбно, но прохладно и говорит на ломаном английском:

— Привет! Мерседес сегодня работать.

Татьяна выглядит разъяренной. Замирает на миг в лучах солнца, бросая сердитые взгляды, и ждет, что Лариссу сразит молния. Потом отворачивается и, не сказав больше ни слова, идет обратно к яхте.

В этот момент приходит Донателла с поддоном от кофеварки. Ларисса на миг переключает свое внимание на нее.

— Негодница! — рявкает она. — Что это у тебя на лице?

— Помада, — отвечает Донателла, гордо выставив подбородок.

Ларисса молит святого Иакова спасти ее от solteronas.

— Сию же минуту сотри! На тебя весь город пялится!

Донателла смотрит по сторонам. Рыболовецкие суда выходят в море на рассвете, а сейчас все сидят по домам, в тени, как и подобает здравомыслящим людям в такую жару.

— Но здесь никого нет!

— Не огрызайся! — набрасывается на нее Ларисса. — И иди внутрь, ради всего святого. Ты выглядишь как puta. Благодари бога, что отец еще спит.

Донателла мрачнеет лицом и скрывается в ресторане.

Мэтью Мид шаткой походкой сходит по трапу «Принцессы Татьяны» и направляется к «Ре дель Пеше». Завидев его, Мерседес, в этот момент сортирующая кассовые чеки, заливается краской. Какой же он... огромный. Жители острова от постоянного труда и скудного питания стали низкими и тощими, и он выглядит тут Голиафом среди иудеев.

Он подходит к террасе. От короткой прогулки у него на лбу выступил пот, который он промокает платком. На нем строгая рубашка размером с двухместную палатку, от подмышек до пояса расплылись влажные пятна. Он оглядывает столики, видит Мерседес и слегка машет ей. Она проверяет, не наблюдают ли за ней родители, и быстро машет ему в ответ. Потом опять опускает голову и возвращается к своему занятию, чувствуя, как у нее пылают щеки.

Донателла, естественно, все замечает.

— Смотрю, к нам пришел твой бойфренд.

Мерседес пинает ее в лодыжку.

Гость наклоняет голову, чтобы не задеть навес, и переступает порог ресторана. Серджио вскидывает голову. Мид, конечно же, уже заходил к ним несколько раз. Но то, что он сейчас один, означает, что речь пойдет о чем-то более серьезном, чем камбала на гриле и жареная картошка. Серджио закидывает на плечо кухонное полотенце — верный признак, что его охватила неуверенность и ему срочно необходимо продемонстрировать авторитет в собственном заведении, — и идет приветствовать гостя, не забыв растянуть губы в широкой хозяйской улыбке.

Мэтью Мид протягивает ее отцу руку. Это что-то новенькое. Они о чем-то тихо переговариваются, и посетитель несколько раз машет рукой в ее сторону. Серджио качает головой. Мид кивает. Серджио снова отрицательно трясет головой, смотрит на дочь и хмурит брови. Донателла вдруг проявляет жгучий интерес к соседнему с ними столику.

«У меня проблемы, — думает Мерседес. — Но что я сделала?»

Мид произносит что-то еще, но Серджио лишь непонимающе вскидывает руки.

— No inglis, sinior, — говорит он, — не понимать.

Мид повышает голос, в котором теперь слышатся командные нотки, в точности как у его дочери. «Испанский? Italiano? Français?»

Серджио пожимает плечами. Она видит, что Мид ругается себе под нос, после чего говорит:

— Ладно, я еще вернусь.

Он разворачивается к яхте — так же, как незадолго до этого его дочь. «На данный момент у меня к тебе вопросов больше нет и мне нет до тебя дела».

Серджио смотрит ему вслед, потом поворачивается, подходит к стулу, на котором сидит Мерседес, и говорит:

— Ну!

— Что? — нервно спрашивает она, хотя он, похоже, пребывает в довольно хорошем расположении духа.

— Ну... ты определенно ему нравишься.

Это хорошо или плохо?

— Что он сказал?

— Не знаю. Я не очень понял, о чем он говорил. Если бы это не было совершеннейшим безумием, я бы сказал, что он предложил тебя купить.

Увидев на ее лице изумление, он хохочет и слегка щиплет за щеку, как священник послушную девочку в День святого Иакова.

— Не волнуйся! — говорит он. — Я стребую за тебя отличную цену!

Потом направляется внутрь. К Мерседес подходит Донателла, присаживается на край ее столика и с озорной улыбкой на лице покачивает длинными ногами.

— А ведь так оно и есть, — говорит она.

— О чем это ты?

— Он в самом деле хочет тебя купить для своей дочери. Как куклу. Ну или щенка.

— Что... — начинает Мерседес, но в этот момент за ее спиной эхом раздается еще одно «Что?..», только громче и злее.

— Что он сказал? — спрашивает Ларисса, шагая к ним с багровым от злости лицом.

— Мой английский не так уж хорош, — поспешно заявляет Донателла, — он мог говорить что-то другое.

Но Лариссу на такое не купишь.

— А что сказал ваш отец?

— Спросил сколько, — с лицом, полным укоризны, отвечает Донателла. Она никогда не упустит возможности побесить взрослых.

Ларисса возмущенно ахает, швыряет на пол тряпку и решительно шагает в бар. «О господи, — размышляет Мерседес, — сейчас они поссорятся, а во всем обвинят меня и больше никогда не разрешат видеться с Татьяной».

Иногда ей хочется, чтобы мама была уступчивее, более похожей на остальных женщин Кастелланы. Но в таком случае все бы решали капризы отца.

Голос Лариссы. Крик.

— Прости меня, Мерса, — говорит Донателла, скорчив гримаску.

К этому прозвищу она прибегает каждый раз, когда старается быть милой.

— Черт бы тебя побрал, Донита. Какая же ты все-таки засранка. Что он на самом деле сказал?

— Тот мужик? Да я серьезно. Типа того, что будет платить тебе за дружбу с его дочерью.

Мерседес в недоумении. Она слышит о таком впервые. Разве это не прямая противоположность дружбы?

— Нет, я... — бормочет она. — Ты...

Голос отца. Он тоже кричит. В их разговоре уже звучат putas и l’ostias, поэтому редкие посетители ресторана удивленно выгибают вверх свои английские брови. Донателла пожимает плечами.