Виктор Точинов - Твари, в воде живущие (сборник)
… Рывок был направлен не по оси шланга, но вбок и вглубь — и семидюймовая, армированная стальной проволокой резиновая труба не соскочила с металлического патрубка насоса — с громким треском порвалась и тут же исчезла в глубине. Но пруд не успокоился обманчивым зеркалом, как бывало раньше — что-то там продолжало ворочаться, поднимая теперь совсем не рябь и не легкие буруны.
Хотя и большими волнами это не было, нет в крошечном водоеме места для разбега больших волн. Просто бурлящая вода перекатывалась от одного берега к другому, совсем как при полоскании белья в корыте — ударялась о берега, обливая все вокруг, вставала почти вертикально и устремлялась обратно.
На долю секунды промелькнул, оказавшись на поверхности, перекрученный шланг с разодранным, разлохмаченным концом — но тут же скрылся — и (показалось?) что другой его конец исчезал в смутно виднеющемся сквозь пузыри и перепутанные струи… в чем? непонятно, в чем-то большом, движущемся, округлом и меняющем форму. Звуков водяной катавасии не было слышно — все заглушал завывающий вхолостую двигатель.
Леше казалось даже, что подрагивает земля под его подошвами. Но, может быть, просто дрожали ноги, медленно, шажок за шажком, пятящиеся от пруда. Споткнулся о чурбак деда Сереги, с трудом удержался от падения, развернулся, готовый припустить к дому и… Истошный вой движка замолк, резко и неожиданно. Против воли он глянул через плечо: агрегат оставался на месте, что происходило на поверхности (или под нею) — отсюда уже не видно, по крайней мере через берега вода не выплескивается. Но… возможно, ему и показалось, но высокая и густая, никем не кошеная в это лето трава между ним и “лягушкой” шевелилась и сгибалась гораздо сильнее, чем то мог сделать сегодняшний легкий ветерок — и эпицентр шевеления явственно и довольно быстро продвигался в сторону Леши…
Таких результатов в спринте он в жизни не показывал, Леша всегда недолюбливал спорт — а сейчас несся с олимпийской прытью, не глядя под ноги, напрямик, напролом — под ступней что-то подалось, он сбился с бега и, конечно, не удержался на такой скорости, упал лицом в молодую, всю в белых цветах, крапиву — не чувствуя жгущих листьев.
Цап! — что-то пружинисто и цепко ухватило за лодыжку. Леша даже не закричал — заверещал пронзительно и тонко, как попавший в капкан заяц, как поросенок, почувствовавший яремной веной первое касание отточенной стали.
Тут же замолк и рванулся с утроенной, с удесятеренной адреналином силой — ничто и никто, казалось, не выдержит такого рывка: или отпустит, или просто оторвется ступня — не оторвалась и не отпустило. Ногу потянуло обратно. Вокруг щиколотки затянулось кольцо боли.
Какая-то, совсем малая, часть мозга еще боролась, еще не поддалась древней животной панике: топор, где топор?! выронил его сейчас?! или раньше?! где-е-е??!! — он лихорадочно шарил в крапиве, под руку попались обломки трухлявых, осклизлых досок, еще какое-то зловонное гнилье — нету, нету топора! — пальцы ухватили что-то небольшое и твердое, выдернули из сплетения стеблей — длинное зеленое горлышко винной бутылки, “розочка” с острыми краями. С этим пустячным оружием он извернулся назад с отчаянием схваченной крысы — и замер.
Кромсать, резать, рвать ногтями и грызть зубами оказалось некого — ногу охватывала петля заржавленной проволоки. Целый клубок ее валялся тут, на заброшенной мусорной яме, куда впопыхах влетел Леша, проломив деревянную прогнившую крышку. Никакого шевеления в зарослях крапивы не наблюдалось. Он высвободился из силка и торопливо заковылял к дому сквозь бурьян и крапиву, обходя теплицу и сарай с дальней, неудобной, самой удаленной от пруда стороны.
Очки остались где-то позади, куда он не вернулся бы сейчас и под дулом пистолета; не замеченная вовремя притолока входной двери в очередной раз врезала по макушке — Леша зашел в сени, ничего не почувствовав.
Тряслось все: и руки, и ноги, и губы, и все внутренние органы. Он щурясь, ощупью поискал на столе стопку, не нашел, припал губами к горлышку припасенной бутылки — и не отрывался долго, зубы стучали по стеклу, пролитая водка стекала с подбородка, к которому прилипла какая-то бесформенная гнилая гадость — не то картофельные очистки годичной давности, не то еще что-то…
10Она меня отравила, думал Леша, понуро сгорбившись за рулем и напряженно сощурившись — старые очки оказались на пару диоптрий слабее, чем нужно, и глаза отчаянно болели. Точно отравила, других вариантов быть не может. И точно она — работала ведь фармацевтом, прежде чем податься в эту непонятную многоуровневую торговлю.
ЛСД или другие синтетические аналоги — все симптомы налицо, один к одному: яркие и совершенно жизненные галлюцинации наяву, другими людьми, естественно, никак не видимые…
Но зачем?
Избавиться от надоевшего зятя могла и проще — выгнать из квартиры, и все дела, я у нее не прописан, у меня вообще прописка тихвинская… А временная, студенческая, давно закончилась…
Побоялась, что уйдет и Ирина?
Хм-м… Все, конечно, может быть… Уговорить развестись с угодившим в дурдом мужем, наверное, проще… Правда, тогда должна посматривать хоть искоса, интересоваться: как подействовало? Или мастерски скрывает свой интерес к возможным симптомам? Ведь в четверг, после эпопеи с насосом, я вполне созрел для психушки…
А что будет сегодня при виде этой проклятой ямы? И телефон под рукой, недолго вызвать спецтранспорт — и в Саблино с песнями… Или куда там сейчас буйных возят…
Женщины щебетали о своем на заднем сиденье и не обращали на его молчаливые раздумья никакого внимания — то есть вели себя вполне естественно, не проявляя ни малейшего подозрительного любопытства: теща живописала подробности недельного отдыха на даче у подруги, жена задавала заинтересованные вопросы, параллельно с неприязненным любопытством поглядывая в окно — в Спасовку ехала в первый раз, да и вообще за городом бывала редко.
Судя по мимике, окрестные пейзажи Ирину раздражали — хотя, похоже, ее бесил субботний вояж еще задолго до выезда из дома.
Инициатором поездки выступала Елизавета Васильевна, всерьез заинтересовавшись идеей сплавить молодую чету в деревню. Поэтому, закончив описание отдыха, она, наоборот, начала вслух восхищаться открывающимися видами. Тещу умиляло все: и живописно разваливающиеся избушки; и, напротив, выросшие на задах старых участков новенькие двух-трехэтажные виллы с готическими башенками; и торопливо пересекшая дорогу стайка белых гусей; и невысокие сельские водонапорные башни, в местах побогаче — крашенные серебрянкой, в остальных — буро-ржавые; ветеранам второй мировой они наверняка напоминали немецкие гранаты с длинной ручкой, а психоаналитику-фрейдисту Саульскому… ну, всем известно, что напоминает фрейдистам большинство окружающих их предметов…
Голову Леше сверлила странная мысль: наверное, его чувства, когда ногу сдавила тугая петля проволоки, были сродни ощущениям водных обитателей, накрываемых розовой марлей Лешиного сачка. Тогда, в далеком детстве… Интересно, сходят с ума тритоны и жуки-плавунцы? Все может быть… Если есть какая-то нервная деятельность, какие-то поведенческие реакции — отчего бы не быть и их расстройствам… Но вот тещами шныряющая в воде мелочь не отягощена, это точно.
Ладно, мрачно подумал Леша, дорогую тещу недолго проверить, есть у меня одна идея…
Женщины выгрузились из машины и медленно двинулись по участку, продолжая гнуть начатую еще в дороге линию: теще все нравилось, а ее дочь воротила от всего нос, один раз даже довольно ехидно намекнув, что они с мужем, так уж и быть, готовы уступить столь приглянувшуюся дорогой маме недвижимость — в обмен на городскую жилплощадь, разумеется…
Леша благоразумно не вступал в дискуссию, отперев дом, держался поодаль и, нервно переступая с ноги на ногу, выжидал: пойдут к водоему или нет?
Не пошли — постояли на крыльце и зашли внутрь дома, продолжая о чем-то спорить… Он опасливо выглянул из-за дальнего угла сарая — у пруда все мирно и спокойно, абсолютно ничего подозрительного. Правда, наблюдается маленькое изменение в окружающем пейзаже — неизвестно куда испарился весящий два центнера насос-”лягушка”.
Исчезновение это его поначалу никак не расстроило — насос, как и Лешин мохнатый приятель-Бобик, вполне мог быть плодом заботливо подсыпанных тещей в сахарницу галлюциногенов (точно! именно в сахарницу — гости к ним не ходят, а Ирка в своей борьбе за здоровый образ жизни к “белому яду” не прикасается).
Потом, однако, он кое-что вспомнил. Вернулся к “четверке”, пошарил в бардачке. Достал сложенный вчетверо лист тонкой желтоватой бумаги — товарно-транспортную накладную на “лягушку”. На вид — совершенно реальная бумага, шуршит в руках, на галлюцинацию никак не похожа, печать вот круглая: ЗАО “ЛенспецСМУ— 25”, в углу три масляно-грязных отпечатка пальцев, оставленных перевозившим агрегат шофером…
