Уоррен Мерфи - Рождение Дестроера
Римо постарался сменить тему и завел какую-то легкую болтовню. Но мысли его все возвращались и возвращались к трем мертвым телам, накрытым брезентом – там, в «кадиллаке». Это были люди Фелтона, и если Фелтону уже было известно о их гибели, то, значит, было известно, кто их прикончил… Римо оставалось надеяться только на то, что тела пока не найдены. Раздумья прервал голос Цинтии:
– Ну разве не красота?!
Такси ехало по бугристой мостовой узкого бульвара. Меньше чем в полукилометре впереди поднималось белое здание – «Ламоника-Тауэр».
– Что? Разве не красиво? – настаивала Цинтия.
Римо пробурчал в ответ что-то неразборчивое. Красиво? Прошло меньше недели, а он уже наделал столько ошибок, что хватило бы на провал целой операции. Это здание запросто может стать для него могилой…
Убиты трое. Убиты глупо, под влиянием эмоций. Он убил их как ребенок, получивший новую игрушку, но еще не научившийся пользоваться ею как следует. Самое эффективное оружие – элемент внезапности – использовать не удалось. После случая с Макклири Фелтон вполне мог бы заподозрить, что кто-то попытается выйти на него через дочь. Поэтому он и послал тех троих, а Римо их убил. Даже если тела еще не нашли, то все равно Фелтон уже настороже, поскольку они не вышли на связь. Конечно, сейчас Фелтон наверняка уже принял все меры предосторожности.
Да, все нужно было делать не так, но теперь ничего не изменишь.
Римо посмотрел налево, где сумерки опускались на нью-йоркский порт. Нельзя ни на секунду лишаться общества Цинтии. Пока они вместе, Римо в относительной безопасности. Фелтон не станет проливать кровь жениха дочери у нее на глазах.
– Я тоже люблю тебя, – неожиданно сказала Цинтия.
– Что?
– Ты сжал мне ладонь, и я подумала…
– А, да, конечно.
Римо пожал ей руку. Есть только один шанс: используя Цинтию как щит, остаться с Фелтоном один на один и постараться добиться от него выхода на Максвелла.
– Дорогой, моя рука! Ты делаешь мне больно.
– Прости, милая.
Римо скрестил на груди руки. Чиун часто принимал такую позу. На губах Римо появилась улыбка – он вспомнил слова Чиуна: «Безнадежная ситуация может существовать только в воображении. В любом противостоянии участвуют две стороны, и для человека, умеющего поставить себя на место противника, нет безнадежных ситуаций.»
Когда морщинистый старик-кореец торжественно изложил эту мудрость Римо, тот чуть не рассмеялся, настолько глупым и тривиальным показалось это суждение. Только сейчас до Римо, наконец, дошел его смысл. Так. Пока Цинтия рядом – Фелтон практически беспомощен и инициатива переходит к Римо. А если не удастся избавиться от головорезов Фелтона и остаться с ним наедине, то всегда можно сослаться на необходимость поговорить с «папочкой» с глазу на глаз, по-родственному. При этом может даже присутствовать Цинтия, но лучше пусть это произойдет подальше от загадочного дома «Ламоника-Тауэр», где неожиданно исчезают стены, и нельзя быть уверенным ни в чем. Цинтия наверняка поддержит просьбу поговорить без торчащих рядом слуг и помощников Фелтона.
Можно предложить, например, пообедать в ресторане. Цинтия ведь обожает такие места. От нее, правда, придется потом как-то избавиться: КЮРЕ не любит лишних свидетелей.
Тут Римо заметил, что Цинтия тревожно смотрит на него, как будто почувствовав что-то. Римо моментально переключился на нейтральные мысли, чтобы сгладить излучаемое биополе, насыщенное отрицательными эмоциями, Чиун однажды сказал: «Женщины и коровы предчувствуют приближение опасности и дождя».
– Ты как-то странно выглядишь, милый, – сказала Цинтия. В голосе появилась тревожная нотка. Голова склонилась чуть набок, словно она обнаружила на знакомой старой картине новый мазок кисти.
– Что-то я нервничаю, наверное, волнуюсь, ведь предстоит впервые встретиться с твоим отцом, – мягко сказал Римо, слегка прижимаясь плечом к ее плечу и в упор глядя в глаза, нежно поцеловал девушку и прошептал: – Что бы ни произошло, я все равно люблю тебя.
– Какой ты смешной! – ответила Цинтия. – Папочка сразу тебе полюбит, ему просто придется это сделать, когда он поймет и увидит, насколько я счастлива. А я, действительно, так счастлива! Я чувствую себя красивой, привлекательной и желанной. Раньше я и представить не могла, что такое вообще может со мной случиться.
Цинтия вытерла с его губ губную помаду, и такси остановилось перед «Ламоника-Тауэр».
– Что ж, дорогая, пойдем познакомимся с твоим отцом.
– Папочка тебе понравится. Он прекрасно все понимает. Я позвонила ему из Филадельфии и сказала, что скоро он встретится со своим будущим зятем. Он был очень рад, и знаешь, что он мне сказал? «Приезжайте поскорее, я очень хочу с ним встретиться!»
– Так и сказал?
– Именно так. – Цинтия постаралась воспроизвести голос Фелтона: «Очень хочу с ним встретиться».
В голове Римо прозвучал сигнал тревоги. Что-то Фелтон задумал?
Выйдя из машины, они направились через тротуар к подъезду. Привратник не узнал Цинтию и вздрогнул, когда она сказала ему:
– Здравствуй, Чарли!
Он заморгал и ответил:
– О, мисс Цинтия! Я думал, что вы в Бриарклиффе…
– Нет, – приветливо ответила она.
Вестибюль оказался просторным и поражающим воображение. Освещение и свободные линии современного дизайна переплетались в гармонии цвета и очертаний. Ковер был мягок, но в то же время упруг, так что Римо показалось, будто он ступает по ухоженному газону. Невидимые кондиционеры бесшумно подавали очищенный угольными фильтрами воздух.
– Нет, не сюда! Это не те лифты. У нас есть свой, специальный.
– Конечно, – буркнул Римо, – мне надо было сразу сообразить.
– Ты чем-то рассержен?
– Нет. Не совсем.
– Рассержен.
– Нет.
– Ага, ты не предполагал, что у нас на самом деле столько денег, а сейчас ты понял, что я чертовски богата.
– Почему это я должен переживать из-за этого и сердиться?
– Потому что ты считаешь, что тебя могут принять за охотника за приданым.
Чтобы не ввязываться в дискуссию, Римо предпочел сказать только:
– Ну…
– Давай не будем больше говорить об этом, дорогой.
Цинтия занялась поисками ключей. Как любая женщина, в споре она выступала сразу за обе стороны и сейчас была недовольна тем, что одна из них потерпела поражение.
– Слушай, это ведь ты начала…
– Вот! Я же говорила, что ты злишься!
– Я был спокоен как двадцать две тонны цемента, но теперь действительно злюсь!
Цинтия мягко спросила:
– А почему ты кричишь на меня?
Ответа она и не ожидала. Из сумочки, наконец, появились ключи, среди которых был один на серебряной цепочке. Ключ показался Римо необычным: он был не выштампован из плоского куска металла, а оканчивался цилиндриком. Цинтия вставила его в круглое отверстие рядом с полированными металлическими дверями лифта. Римо вспомнил, где он видел точно такой же ключ – на связке, которую он вынул из замка зажигания набитого трупами «кадиллака».
Цинтия повернула ключ вправо, подержала в таком положении секунд десять, повернула влево и опять подождала, а затем вынула из отверстия. Двери лифта открылись. Римо первый раз в жизни видел двери лифта, которые не раздвигались, а поднимались вверх.
– Тебе, наверное, этот лифт кажется необычным, милый?
– Вроде того.
– Понимаешь, папочка принимает такие в общем-то странные меры предосторожности, потому что не хочет, чтобы в дом и особенно в наши апартаменты проникали нежелательные личности. Подняться к нам можно, только если тебя приглашали, или если у тебя есть ключ. Лифт идет только на наш этаж, А поскольку у нас есть ключ, нам не придется ждать в специальной комнате.
– Специальной комнате?
– Да, там обычно ждут посетители, а Джимми-дворецкий через специальное стекло – со стороны посетителя оно выглядит как зеркало – смотрит, кто пришел. Когда я была маленькой, я однажды это увидела.
Цинтия приставила палец с кольцом к широкой груди Римо.
– Не думай, пожалуйста, что папа такой уж эксцентричный. Ему было так тяжело, когда они с мамой расстались.
– А что произошло?
– Что ж, раньше или позже ты все равно узнаешь.
Двери лифта закрылись за ними, и кабина бесшумно пошла вверх сначала медленно, затем – все быстрее.
– У мамы появился другой мужчина. Мне тогда было лет восемь. Мы с мамой никогда не были особо близки. Ее больше заботило как она выглядит, чем то, как она себя ведет. Однажды папа застал их, а я в это время была в гостиной. Он велел им уходить, и они ушли. С тех пор мы их никогда больше не видели, а папочка стал таким странным. Наверное, поэтому он постоянно пытается отгородить меня от всего, что происходит вокруг.
– Ты хочешь сказать, что именно после этого он и занялся установкой всех этих устройств для личной безопасности?
– Нет, они, насколько я помню, были и до этого. Но он и раньше был такой чувствительный, а после этой истории… Не думай о нем плохо. Я его очень люблю.
