Роберт Ладлэм - Уик-энд с Остерманом
— С крупной рыбой?
— Ростовщиками. У меня есть клиенты в его телекомпании. Даже держатели акций… Вы с Джонни живете совсем неплохо, но шестьдесят тысяч долларов после уплаты налогов — это ведь не так уж много.
У Элис Таннер перехватило дыхание:
— Джон отлично справляется!
— Все относительно. Мне кажется, Джон попал в какую-то заварушку. Сам сладить не может, но не хочет нарушать покой своего маленького королевства в поисках чего-то лучшего. Но это ваши с ним дела. Просто я хочу, чтобы ты передала ему от меня… Я его друг. Его хороший друг. И я чист. Абсолютно чист. А если что-то ему понадобится, ты скажи — пусть только позвонит мне, хорошо?
— Джой, я тронута. В самом деле. Но я не думаю, что есть нужда в этом. Ей-богу, не думаю.
— Но ты скажешь ему?
— Скажи сам. У нас с Джоном есть неписаное соглашение. Мы больше не обсуждаем его заработки. Но откровенно говоря, я согласна с тобой.
— Значит, у вас возникли проблемы.
— Ты не совсем точен. То, что может озадачить тебя, нас не удручает.
— Надеюсь, что ты права. И все же скажи ему, — Кардоне торопливо подошел к бару, взял свой стакан. И прежде, чем Элис успела что-то сказать, он вернулся обратно в гостиную.
Джой что-то хотел втолковать ей, но она так ничего и не поняла.
* * *
— Никто не давал права ни тебе, ни любому другому работнику средств массовой информации считать себя несгиба-смым хранителем истины! Меня просто мутит, я устал от всего этого! А встречаюсь с этим каждый день, — не скрывая раздражения, вещал Тремьян от камина.
— Конечно, о нашей непогрешимости не может быть и речи, — ответил Таннер. — Но никто не давал судам права мешать нам искать информацию и предельно объективно подавать ее.
— Если эта информация построена на предубеждении к кому-то, вы не имеете права выносить ее на всеобщее обозрение. Если же она носит фактический характер, то должна быть представлена суду. И остается только дождаться его решения.
— Это невозможно, и ты это знаешь.
Помолчав, Тремьян криво улыбнулся и вздохнул:
— Конечно, знаю. Если быть реалистом, то объективного решения тут нет.
— А ты уверен, что вообще хочешь найти его? — спросил Таннер.
— Конечно.
— Почему? Сегодня у тебя все преимущества. Если решение в твою пользу, ты победил. Если же проиграл, то можешь объявить, что суд подкуплен продажной прессой и подать апелляцию.
— Апелляция лишь в редких случаях приводит к успеху, — сказал Бернард Остерман, сидящий на ковре рядом с диваном. — Даже мне это известно. Да, она привлекает внимание, но редко венчается результатом.
— Апелляция к тому же стоит денег, — добавил Тремьян, пожимая плечами. — И можно попусту потерять массу времени.
— Вот и заставьте прессу сдерживаться, пусть вокруг и пахнет жареным. Ничего нет проще, — Джой допил свой бокал и подчеркнуто уставился на Таннера.
— Это далеко не так просто, — сказала Лейла, сидящая в кресле напротив дивана. — Ведь требуется вынести какое-то решение. Кто определит пределы сдержанности? Вот что Дик имеет в виду. Тут четкие определения невозможны.
— Бог простит, если я рискну возразить своему мужу, — при этих словах Вирджиния засмеялась. — Я думаю, иметь информированное общество столь же важно, как и неподкупный суд. Может, они тесно связаны между собой. Так что я на твоей стороне, Джон.
— И снова возникает необходимость в решениях, — сказал ее муж. — Пока выражается только мнение. Кто поставляет информацию и кто ее истолковывает?
— Это верно, — рассеянно сказала Бетти. Она наблюдала за своим мужем. Он слишком много пил.
— Что значит верно? Почему верно?.. Давайте представим себе гипотетическую ситуацию. Между Джоном и мною. Скажем, я полгода работал над деталями сложной сделки. Как юрист, соблюдающий правила этики, я имею дело с клиентами, которым доверяю; приходится объединять множество различных компаний, чтобы сохранить рабочие места, а фирмы, которые стоят на краю банкротства, получают новую жизнь. И вдруг появляются несколько человек, которые считают себя ущемленными — хотя, может быть, суть дела в их собственной некомпетентности, — и начинают кричать о нарушениях. Допустим, они встречаются с Джоном и принимаются вопить: «Подлость!» И лишь потому, что они выглядят — подчеркиваю, всего лишь выглядят — загнанными и затравленными, Джон уделяет их делу одну минуту, всего лишь одну минуту эфирного времени по всей стране. И тут же к моему делу начинают относиться с предубеждением. И не пытайтесь уверить меня, что суд не поддается мнению масс-медиа. Одна минута может перевесить шесть месяцев.
— И ты думаешь, что я способен на такое? Ты считаешь, что любой из нас может?
— Вам нужен материал. Вам вечно нужен материал! И наступает момент, когда вы перестаете что-либо понимать! — Тремьян все повышал голос, а теперь почти кричал.
Вирджиния встала:
— Наш Джон не имеет к этому отношения, дорогой… Я пойду сделаю тебе еще чашку кофе.
— Я сама сварю, — сказала Элис, вскакивая с дивана. Она смотрела на Тремьяна, удивляясь его внезапной горячности.
— Не будь идиотом, — бросила Джинни, выходя в холл.
— Я бы выпил, — Кардоне протянул стакан, ожидая, что кто-то возьмет его.
— О, конечно, Джой, — Таннер взял стакан. — Джин с тоником?
— Это я уже пил.
— И слишком много, — добавила его жена.
Таннер прошел в кухню и стал готовить напиток для Кардоне. Джинни стояла у плиты:
— Я разогрела микроволновую, а то газовые горелки забастовали.
— Спасибо.
— У меня вечно одни и те же проблемы. Проклятые горелки отключаются и кофе остается холодным.
Хмыкнув, Таннер налил тоника. Затем, вспомнив, что Джинни ждет ответа, он неохотно пробурчал:
— Я советовал Элис купить электрическую плиту, а она все отказывается.
— Джон?
— Да?
— Прекрасная ночь. Почему бы нам не искупаться?
— Конечно. Отличная идея. Я сейчас пущу в бассейн проточную воду. Вот только отнесу это Джою.
Таннер вернулся в гостиную, как раз чтобы услышать увертюру к «Тангейзеру». Элис рассматривала альбом «Вчерашние хиты».
Его, как обычно, встретили галдежом.
— Вот тебе, Джой. Кто еще хочет чего-нибудь?
Раздался хор голосов: — «Нет, спасибо». Встав, Бетти оказалась лицом к Дику. Таннеру показалось, что они смотрят друг на друга, словно продолжая спор. Элис возле стерео демонстрировала Берни оборотную сторону альбома хитов. Лейла Остерман сидела напротив Кардоне, глядя, как тот потягивает свой джин с тоником, и не скрывала раздражения слишком резвыми его темпами.
— Мы с Джинни пойдем прогоним воду в бассейне. А потом поплаваем, хорошо? Надеюсь, вы захватили купальные принадлежности, но на всякий случай — их целая куча в гараже.
Дик посмотрел на Таннера. Странный у него взгляд, подумал журналист.
— Не забивай Джинни голову своим чертовым бассейном. Я запрещаю. Никаких бассейнов.
— А почему? — спросил Кардоне.
— Слишком много ребят болтается вокруг.
— Так поставь забор, — с легким презрением отрезал Джой.
Таннер через кухню вышел на задний двор. За спиной внезапно раздался взрыв смеха, но он не говорил об искреннем веселье. Смех казался каким-то натужным, даже злобным.
Неужто Фассет прав? Неужто «Омега» начинает показывать зубы? И на поверхность всплывает подспудная враждебность?
Он подошел к краю бассейна:
— Джинни?
— Я здесь, рядом с помидорами Элис. Кажется, я погнула один и никак не могу поднять.
— Ладно, — повернувшись, он подошел к ней. — Который? Ничего не вижу.
— Вот тут, — показала Джинни.
Таннер опустился на колени и увидел стебель. Он был не помят, а надломлен.
— Должно быть, тут гоняли ребята, — он осторожно отпустил растеньице. — Завтра я им займусь.
Он встал. Джинни, стоявшая вплотную к нему, взяла его за руку. Он обратил внимание, что из дома их не видно.
— Это я сломала его.
— Почему?
— Я хотела поговорить с тобой наедине.
Она расстегнула несколько пуговок блузки. Таннер увидел ложбинку меж ее высоких грудей. Не пьяна ли, подумал он. Но Джинни никогда не набиралась. А если даже и случалось такое, то втайне ото всех.
— О чем ты хотела бы поговорить?
— О Дике и еще кое о чем. Я прошу прощения за него. Он стал ужасно… грубым, когда волнуется.
— Он был груб? Взволнован? Я ничего не заметил.
— Да конечно же заметил. Я смотрела на тебя.
— Ты ошибаешься.
— Не думаю.
— Давай займемся бассейном.
— Минутку, — Джинни тихо рассмеялась. — Надеюсь, я не пугаю тебя?
— Мои друзья не могут пугать меня, — сказал Таннер, улыбаясь.
— Мы много чего знаем друг о друге.
