Бентли Литтл - Письма, несущие смерть
Была ли это любовь с первого взгляда? Не совсем. Но чертовски близко. За четыре года в колледже я встречался со множеством девушек и занимался сексом с приличным количеством тех, чьи имена не знал или успевал забыть к концу вечера, но никогда и ни с кем я не чувствовал такой близости. Пусть это звучит банально, но мне действительно казалось, что мы знаем друг друга всю жизнь — так комфортно нам было друг с другом. Почему-то это меня немного печалило, навевало мысли о Роберте, Эдсоне и Фрэнке, друзьях моего детства, которых я просто отпустил из своей жизни. С тех пор я ни с кем так не сближался и рядом с Викки понимал, сколько я потерял, как сильно хотел душевной близости с кем-нибудь.
После первого же вечера я не сомневался: именно она должна стать самым близким мне человеком.
На третьем свидании Викки сказала, что любит меня. Я тоже сказал, что люблю ее.
Семестр пролетел быстро. Я постоянно думал о Викки. Мы встречались так часто, как только могли, но, как ни странно, наши оценки от этого не страдали. Мы прекрасно подходили друг другу — мы вместе занимались, а мы действительно занимались — ив лингвистической группе легко продвигались к высшим баллам.
Понравятся ли ей любовные письма? — иногда размышлял я. Конечно. Всем девчонкам они очень нравятся. Я отчаянно хотел написать ей, зная, что на бумаге смогу выразить свои чувства гораздо лучше, чем устно. Но невозможно было написать ей так, чтобы это не показалось искусственным и нелепым. Если бы один из нас уехал в путешествие, если бы мы расстались хотя бы на одни выходные, мое письмо было бы оправдано. Но мы никуда не уезжали, все свободное время проводили вместе, и никаких разумных причин для письма у меня не было.
Ради интереса я предложил записаться на расширенный курс: «Музыкальная теория для неспециалистов», более глубокую версию курса музыкальной критики, необходимого для претендентов на степень магистра в этой области. Именно там я узнал о Филиппе Глассе и Джоне Адамсе, Стиве Райхе и Мередите Монке. Однако настоящим открытием был Дэниел Ленц. Музыка Ленца, композитора с Западного побережья, преподававшего в Университете Южной Калифорнии и колледже университета в Санта-Барбаре, настолько зацепила меня, вызвала такие глубокие мысли и чувства, что оставалось только изумляться. Я не знаю, почему так получилось, но, слушая одно из его произведений, я испытал давно забытое волнение. Песня называлась «Трещина в колоколе», а текст взят из стихотворения Э.Э. Каммингса «Next to of course god». В песне присутствовали все признаки минимализма — повторы синтезатора, чистый оперный женский голос, — сочетавшиеся таким образом, что, даже сидя за неудобным столом в битком набитой классной комнате, я волновался так, как будто открыл нечто новое и совершенно оригинальное и, может быть, впервые в жизни понял, что значит влюбиться в искусство. Я хотел, чтобы все на свете услышали эту музыку и испытали те же чувства, что и я.
Викки потянулась к моей руке. Она тоже поняла! Я сжал ее пальцы, встретил ее взгляд и улыбнулся. После занятий я спросил преподавателя, не может ли он одолжить мне альбом Ленца. Он отказал, но пообещал переписать на магнитофонную кассету и не забыл: принес на следующее занятие.
И я, и Викки стали фанатами Ленца. Это сцементировало наши отношения. Мы поняли, что созданы друг для друга.
Точно как, купив машину, вы начинаете обращать внимание на такие же, теперь, узнав, кто такой Дэниел Ленц, я начал находить его альбомы во время набегов на магазины старых пластинок. В лавке в Анахайме я нашел компакт-диск с «Трещиной в колоколе», а на музыкальном развале в Коста-Меса — «Missa Umbarum» и «On the Leopard Altar». Хотя Викки отказывалась заучивать названия композиций Ленца, я торжествовал, когда она запомнила названия его альбомов. Я считал, что она приблизилась к моему образу мышления.
Мы пытались проигрывать пластинки Ленца друзьям, но большинство из наших знакомых даже с самыми авантюрными музыкальными вкусами его музыку не поняли. Мы же восхищались ею, и исключительность нашей страсти сблизила нас еще больше.
Между семестрами Викки поехала домой в Финикс. Две рождественские недели она провела со своими родителями, а я, как обычно, остался в кампусе, сделав вид, что каникулы не имеют для меня никакого значения. Мать и Том обитали где-то в округе Ориндж, вероятно, до сих пор в Акации, но я не предпринимал никаких попыток связаться с ними, как и они не пытались связаться со мной. Вряд ли они хотя бы словом перемолвились после того, как Том покинул дом. Почти все мои друзья и знакомые разъехались по домам, а общество тех, кто остался, я не мог выносить подолгу.
Представился наконец шанс написать Викки, и я им воспользовался. В кинофильме «Роксанна» Стив Мартин признается Дэрил Ханне, что, пока она путешествовала, он писал ей по письму каждый час. Фантастика. Эта реплика должна была просто рассмешить публику, но мне сама идея показалась божественной, и именно ее я бы хотел воплотить с Викки.
Я выбрал умеренность. Посылал Викки по письму каждое утро и каждый вечер. И не вкладывал в них все свои способности: мои письма были милыми, душевными, искренними, но без колдовства, с помощью которого я манипулировал другими людьми. Завоевать Викки я хотел честно, без обмана, не хотел пятнать наши отношения. Ибо я чувствовал какое-то пятно. Мое увлечение письмами не было безвредным времяпрепровождением, не было счастливым даром. Нельзя назвать его и проклятием, хотя последнее было ближе всего к истине. Короче говоря, я не хотел, чтобы тайна моего письмотворчества отравляла нашу совместную жизнь.
Когда Викки вернулась в Бри, мы решили жить вместе. Мы и до ее отъезда поговаривали об этом, но недолгая разлука и, в немалой степени, мои письма помогли нам понять, как сильно мы нуждаемся друг в друге. В студенческом общежитии мы остаться не смогли бы, а живя вне кампуса, я потерял бы скидку, предоставляемую мне по учебно-трудовому договору. Однако нам повезло: подруга Викки, настоящий риелтор, нашла нам очень дешевую квартирку совсем рядом с кампусом.
Все было прекрасно в этом мире.
Почти.
За неделю до начала весеннего семестра Викки получила по почте извещение о скором лишении стипендии, поскольку, несмотря на высокую среднюю оценку, один из посещаемых ею в предыдущем семестре курсов не соответствовал критериям стипендиального комитета. На мой взгляд, стипендия, предоставляемая аэрокосмической компанией, где работал отец Викки, была смехотворно мала, но без нее Викки не смогла бы закончить колледж. Интернатура открывала Викки прямую дорогу к отличной работе, но потеря стипендии вынудила бы ее пропустить по меньшей мере этот семестр, и она потеряла бы и интернатуру, и перспективную работу.
Викки отчаянно рыдала, уткнувшись в мое плечо: она понятия не имела о том, что не все курсы годятся для получения стипендии, и не представляла, что теперь делать. Она просто решила, что раз стипендию дают хорошо успевающим студентам, то, что бы она ни изучала, будет получать деньги все время обучения. Да, в конце каждого семестра она предоставляла комитету информацию о своей учебе, но считала это пустой формальностью.
— Что же теперь будет? — прерывающимся голосом спросила Викки. — Все пропало.
— Не волнуйся. Все будет хорошо.
— Как? Как все может быть хорошо? — спросила она сквозь слезы.
— Я позабочусь. Предоставь это мне.
В глазах Викки появилась надежда.
— Правда? Ты думаешь, что можешь что-то сделать?
— У меня есть идея.
Эдуард Лебовиц, доктор философии
Господа!
Я узнал, что вы собираетесь лишить стипендии Викки Рид, одну из самых многообещающих студенток колледжа за последние шесть лет. Не потрудившись ознакомиться с моим курсом или хотя бы поговорить со мной о его академической ценности и практическом применении в будущей профессии мисс Рид, вы сочли возможным решить, что мисс Рид не заслуживает стипендии, поскольку мой курс не соответствует вашим критериям. Могу я поинтересоваться, что это за критерии и кто определяет, соответствует ли им мой курс?
Викки Рид не сможет продолжать обучение в университете без вашей стипендии, обещанной ей и заслуженной ею. Университет не собирается без борьбы терять столь достойную студентку, и смею вас заверить, что, если вы все же решите лишить эту выдающуюся студентку финансовой поддержки, борьба вам предстоит дорогостоящая, длительная и широко освещенная в прессе. Лично я глубоко оскорблен вашим пренебрежением к моему курсу и моей работе. Я много лет преподаю в этом университете и никогда не сталкивался со столь вопиющим неуважением к моим личностным и профессиональным качествам. Настоятельно советую пересмотреть ваше решение, прежде чем я введу в бой ректора университета, комиссию по рассмотрению заявлений и бесчисленных юристов.
