Роберт Фериньо - Дрожь
Джимми работал граблями.
— Хорошее тихое местечко, отличная еда, приятные люди, — продолжал Дезмонд. — Так вот, мой приятель сказал, что «Крутые парни» обычно там ошивались до того, как их убили. Я пошел в ресторан и показал людям твою фотографию, просто так, из любопытства…
Джимми молчал и ждал, что будет дальше.
Дезмонд облокотился на грабли.
— И никто тебя не узнал. Они даже на фото особо не смотрели, сразу отворачивались и трясли головами. И по-английски вдруг перестали понимать.
* * *Трэн перекрестился, собираясь съесть тарелку крабового мяса и миску супа из спаржи. Джимми даже заподозрил, что он искренний католик.
— Только не оглядывайся, — шикнул Трэн.
Конечно же, Джимми в ту же секунду обернулся и увидел троих вьетнамских парней, вошедших в ресторан. Они в черной кожаной одежде, их длинные волосы были уложены гелем, виски подбриты, а лица гладкие, словно лезвие ножа. Остальные посетители моментально уткнулись в тарелки и уже не поднимали глаз. Разговоры прекратились.
Джимми старался поддерживать знакомство с Макленом после того, как узнал в нем убийцу Сэмюэла и время от времени заезжал в клуб, где они вместе пили пиво. Как-то раз, примерно неделю назад, он увидел у Маклена этих вьетнамских парней. Тогда он еще подумал, что они совсем не походили на любителей музыки в стиле кантри. Впрочем, он тоже им не был, но все равно появлялся в кантри-клубе Маклена.
Самый мелкий из трио заметил глядящего прямо на него Джимми, единственного здесь неузкоглазого, и подошел к их с Трэном столику, постукивая каблуками.
Трэн молитвенно сложил руки и залепетал что-то по-вьетнамски.
Но парень оттолкнул его, в упор глядя на Джимми. Тот уже начал вставать, но бандит оказался проворнее. Неуловимым движением он схватил со стола палочки для еды и резко воткнул их Джимми в ноздри, по одной в каждую. Джимми согнулся от боли, слезы градом покатились по щекам. Он пытался бороться, но вьетнамец не отпускал свое пыточное орудие и лишь проталкивал палочки все глубже и глубже. За поясом его брюк Джимми заметил пистолет.
— Хочешь трахнуть меня, Джо? — медленно процедил мучитель. От него пахло клеем и шампанским.
— Нет, — застонал Джимми, стараясь не двигаться. Ноздри разрывала невыносимая боль. Казалось, палочки пронзили мозг. Из ноздрей ручьем текла кровь.
— Не хочешь трахнуть, говоришь? Так какого хрена тогда, Джо, ты на меня пялишься?
Джимми не ответил, боясь пошевелиться.
— Клод! Оставь это чмо в покое. Еда стынет.
Клод медленно, очень медленно вытащил палочки, выловил ими кусок крабового мяса из супа и засунул его Джимми в рот. Затем в полнейшей тишине он подошел к своим приятелям, которым уже накрыли столик.
Джимми стоял, истекая кровью, пачкавшей скатерть, пока Трэн не подал ему стопку бумажных салфеток. Джимми выплюнул краба и прижал салфетки к носу. Потом опустился на стул, но теперь даже не думал смотреть на вьетнамское трио.
— Кто… кто эти ребята? — еле выдавил он сквозь боль.
— Ты не хочешь этого знать, — прошептал Трэн.
— Нет, хочу!
— Они очень плохие, Джимми.
— Даже не сомневаюсь.
— «Крутые парни» — настоящие монстры. Они вламываются в дома, берут что хотят и сжигают все остальное. Они способны убить ни за что.
Теперь Джимми знал, что эти «Крутые парни» делали в офисе Маклена. Приходили либо купить дозу, либо продать ворованное. Джимми улыбнулся, стараясь не смотреть на Клода. Дезмонд сказал, что закон бессилен против Маклена. Закон — возможно. Но «Крутые парни» достаточно сильны.
* * *Грабли выскользнули у Дезмонда из рук, он медленно поднял их, продолжая уборку.
— Нет ни одного живого копа, который хотя бы раз не мечтал выбраться из всего этого дерьма, — сказал он спокойно, — но если однажды встал на этот путь, то свернуть с него практически невозможно. Закон нетороплив и несовершенен, но без закона воцарилась бы власть толпы, а это приводит к трупам, свисающим с деревьев. — Он посмотрел на Джимми, и его глаза блеснули в темноте. — По крайней мере именно в это я всегда верил. А сейчас даже и не знаю.
— Если тебе от этого станет легче, то могу сказать, что случившееся в офисе Маклена… в общем, все не должно было так закончиться.
— Сэмюэл тоже не должен был так умереть, однако это произошло. Он был моим сыном, моим единственным ребенком. Я ничего не смог сделать для него ни пока он был жив, ни когда погиб. А ты…
— Все, что я сделал, это в общем-то не для Сэмюэла. Вроде сначала собирался и для него, но… — Джимми покачал головой. — В мире столько дерьма, что единственный способ остаться психически нормальным — это передать ответственность в другие руки: копам, судьям. Господу Богу, наконец. Но иногда, Дезмонд, иногда… — Он снова покачал головой.
— Надеюсь, все будет в порядке.
Джимми наклонился и погрузил пальцы в песок, чувствуя остатки тепла, накопившегося за день.
— Порядок — труднодостижимая штука, — тихо сказал он.
— Понятно, ты в самом центре водоворота. Спрятаться некуда. Вот почему ты бежал в Европу, ведь так?
— Я ни на что не жалуюсь, — выпрямился Джимми. — Я так и не поблагодарил тебя за то, что ты вытащил меня из беды в Италии, Дезмонд. Не знаю даже, как ты узнал…
— Ты о чем?
— О Риме. Даже не представляю, чего это тебе стоило, но я благодарен.
— Ничего не знаю о Риме, кроме того, что увидел в «Гладиаторе», на которого мы с тобой ходили. Скажу тебе — не в моем вкусе город.
— И все же… — кивнул Джимми.
Дезмонд положил руку ему на плечо.
— Если Сэмюэл действительно стал таким, как ты его описывал, он вряд ли бы одобрил то, что ты сотворил с Макленом. Надо подставить другую щеку, так говорится в Священной Книге.
— Я еще не дочитал Библию до этого места.
Дезмонд улыбнулся, и вдруг Джимми увидел в нем Сэмюэла, только старше и мудрее. Одно лицо.
— Думаю, и я тоже, — ответил Дезмонд.
Глава 22
Ворсек взглянул на часы — настоящий «Ролекс» из чистого золота.
— У меня мало времени, — сказал он с жутким акцентом.
— Ради такого важного для тебя дела можно и подождать, — огрызнулся Маклен.
— Это я делаю тебе одолжение, — сердито ответил Ворсек, крепкий седовласый чеченец с багровым лицом. На его руках было столько татуировок, что казалось, будто он носит черные кружевные перчатки. — Сначала плати мне пять тысяч долларов, — щелкнул он пальцами.
— Ты должен был позвонить мне сразу, как получил чипы, — заорал Маклен, стуча костылем по земле. — Ты это понимаешь, придурок, или нет?
— Ребята, не надо переходить на повышенные тона, — вмешался Акула.
— Думаешь, у меня дел нету, кроме как тебе звонить? — зарычал Ворсек. — Я тебе делаю одолжение тем, что беру твои паршивые деньги. Считаешь, моя информация устарела? Отлично, тогда я сажусь в машину и уматываю. А ты оставайся здесь дышать свежим воздухом и махать мне платочком.
Трое мужчин стояли посреди зловонного нефтяного месторождения, единственного из работающих в округе Ориндж. На этих восемнадцати акрах день и ночь трудились машины, выкачивая из земли тягучую нефть. Черный «линкольн» Ворсека был припаркован рядом, на узкой дороге. Возле него топтался телохранитель Станислав, чистивший ногти спичкой. Свой автомобиль Маклен оставил возле одной из нефтяных вышек. Окружающая местность выглядела уныло — озера нефти и огромные цистерны. Все стены были изрисованы граффити, повсюду валялись пустые пивные банки.
Маклен взглянул на Ворсека, повиснув на своих костылях, которыми выковыривал одуванчики, растущие здесь повсюду. Его ноги были очень слабы, почти полностью обездвижены, но он по-прежнему носил ковбойские ботинки из кожи страуса или муравьеда. Чтобы ботинки не спадали, Маклен заправлял в них джинсы, и носки задевали траву, когда он пытался передвигаться.
— Решай, — сказал Ворсек. — Мы со Станиславом спешим на свидание. С роскошной блондинкой с большой задницей. Мы дадим ей твои деньги, и она будет отсасывать, пока не скажем: «Хватит!» — Он повернулся к телохранителю и подмигнул.
Станислав, высокий костлявый мужик с желтыми зубами и в дешевом буром костюме, таком же, как у его шефа, нагло осклабился.
— Заплати ему, — приказал Маклен.
Акула шагнул вперед.
— Заплати ему? — прорычал Ворсек. — Я к вашим грязным долларам не прикоснусь!
Акула пошел к машине, вручил Станиславу толстый конверт, набитый сотками, и подождал, пока телохранитель пересчитает деньги, шевеля губами и перекладывая спичку из одного уголка рта в другой.
