Бернар Миньер - Круг
«Закон природы», — подумал Сервас, вставая. Выживает сильнейший. Адаптация. Социальный дарвинизм. Сыщик прошел по коридору в мужской туалет, чтобы умыться. Отражение в зеркале не слишком его порадовало: покрасневшие веки, синяки под глазами — чистой воды зомби. Мартен освежился холодной водой. Он почти не спал после того, как получил сообщение, его тошнило от выпитых литров кофе. Дождь прекратился. Солнце проникало в помещение через маленькие окошки, пылинки танцевали в воздухе, перегретый воздух отдавал чистящим средством. «Неужели команда уборщиков работает даже по воскресеньям?» — удивился Сервас. Ему было неуютно: пугало пустое пространство за спиной. Страх вернулся. Он затылком чувствовал его электризующую «ласку».
Вернувшись в комнату, Сервас застал Самиру и Венсана за ноутбуками, у девушки на шее висели наушники. «Интересно, когда у нее начнутся проблемы со слухом?» — подумал майор. Он вздохнул, вспомнив, что даже Пюжоль купил смартфон, и достал блокнот и остро заточенный карандаш.
Ветеран группы сорокадевятилетний Пюжоль был полицейским старой школы, упрямым, своевольным, сторонником «жестких» методов. Этот крепыш всегда ерошил свои густые седеющие волосы, когда о чем-то размышлял, что, по мнению Серваса, случалось недостаточно часто. Пюжоль был опытным и полезным сотрудником, но некоторые черты его характера не нравились Мартену: расистские шуточки, поведение «на грани фола» с молодыми выпускницами полицейской школы, мачизм и скрытая гомофобия. Два последних недостатка расцвели пышным цветом после прихода в отдел Эсперандье и Самиры Чэн. Пюжоль и несколько других сыщиков подкалывали и унижали новичков, пока не вмешался Сервас, прибегнув к методам, которые и сам не одобрял. Майор нажил новых врагов, но заработал вечную признательность молодых подчиненных.
Кофеварка забулькала, и Венсан разлил кофе, пока другие изучали электронную почту.
— Теодор Адорно, это имя что-нибудь говорит вам, патрон? — спросила Самира.
— Теодор Адорно — немецкий философ и музыковед, великий знаток творчества Малера, — сообщил Сервас.
— Любимого композитора Юлиана Гиртмана… и твоего тоже, — прокомментировал Эсперандье.
Сервас помрачнел.
— Музыкой Малера восхищаются миллионы людей.
— Откуда нам знать, что это не шутка? — поинтересовалась Самира. — После побега Гиртмана мы получили десятки идиотских звонков, электронную почту уголовного розыска забросали кучей писем с фантастическими предположениями.
— Но этот пришел на персональный компьютер, — уточнил Эсперандье.
— В котором часу?
— Около шести вечера, — ответил Сервас.
— Время отправления вот здесь, — пояснил Эсперандье, держа в одной руке листок, а в другой — стаканчик с кофе.
— И что это доказывает? У Гиртмана был адрес? Вы ему его давали, патрон? — спросила Самира.
— Конечно, нет.
— Значит, это ничего не доказывает.
— То есть мы вернулись в исходную точку? — поинтересовался Пюжоль, откидываясь назад, чтобы потянуться и похрустеть пальцами.
— Компьютерщики корпят над ним, — сообщил Эсперандье.
— Сколько времени это займет? — спросил Сервас.
— А бог его знает. Во-первых, сегодня воскресенье, но мы вызвали эксперта. Во-вторых, он поупирался и заявил, что у него уже есть занятие — жесткий диск Клер Дьемар — и пусть уж ему скажут, что важнее. И, в-третьих, у них сейчас другое задание, и оно имеет приоритет над всеми остальными. Жандармерия и Центральная дирекция общественной безопасности разрабатывают педофильскую сеть, члены которой обмениваются фотографиями и видео не только в нашей провинции, но и во всей Франции и даже в Европе. Необходимо проверить сотни почтовых адресов.
— А я наивно полагал, что приоритет — гуляющий на свободе серийный убийца, который вот-вот возьмется за старое.
Замечание Мартена разрядило обстановку в комнате. Самира отглотнула чай, и вкус показался ей горьким.
— Конечно, шеф, — примиряющим тоном произнесла она. — Но речь ведь идет о детях…
Сервас покраснел.
— Ладно, сдаюсь, — буркнул он.
— Может, это вовсе не Гиртман, — высказался Пюжоль.
— То есть как? — напрягся Сервас.
— Я согласен с Самирой, — пояснил Пюжоль, удивив присутствующих. — Это сообщение ничего не доказывает. Многие могут достать твой адрес. Конфиденциальности в Сети не существует. Моему парню тринадцать, а он раз в десять подкованней меня. Хакеры и компьютерные гении обожают такие шуточки.
— Сколько людей знали, какой именно музыкальный отрывок звучал в камере Гиртмана в тот день, когда я был там?
— Ты совершенно уверен, что об этом не пронюхал ни один журналюга? Что такая информация нигде не проходила? Они тогда повсюду шныряли, подкатывали ко всем участникам этой истории. Возможно, кто-то проболтался. Ты читал все публикации?
«Конечно, не все!» — хотел рявкнуть Сервас. Свет увидели десятки материалов, он сознательно не читал их, о чем Пюжоль прекрасно знал.
— Пюжоль прав, — поддержала коллегу Чэн. — Гиртман — на редкость умная и везучая сволочь, ни разу не засветился после побега. Он скрывается уже полтора года, так с чего бы ему всплывать именно сейчас?
— Хороший вопрос. У меня есть еще один: чем он был занят все это время? — бросил Эсперандье, и все поежились.
— Что делают такие, как он, вырвавшись на свободу, как вы думаете? — спросил Сервас.
— Ладно, кто считает, что это он? — спросил Сервас и первым поднял руку, подавая пример остальным. Он видел, что Эсперандье колеблется, но повлиять на него не смог.
— А кто уверен в обратном?
Пюжоль и Самира — ей явно было неловко — подняли руки.
— А я — неприсоединившийся, — объявил Венсан в ответ на вопрошающие взгляды коллег.
Мартен почувствовал злость. Они записали его в параноики. Может, он и впрямь сбрендил? Глупости. Майор оглядел подчиненных и знаком попросил их замолчать.
— В стереосистеме Клер Дьемар был диск. Малер, — начал он. — Информация, само собой разумеется, не должна выйти за пределы этой комнаты и уж тем более попасть в прессу…
Члены группы не сумели скрыть удивления.
— Кроме того, я связался с парижской группой.
Сервас пересказал содержание разговора, и на несколько минут в комнате установилась тишина. Все размышляли, переваривая услышанное.
— Диск вполне может быть совпадением. — Самира явно не собиралась сдаваться. — А уж история о мотоциклисте на шоссе — и вовсе наглое вранье. Парням в парижской группе нужно как-то оправдывать существование своей группы, только и всего. Они напоминают уфологов: если завтра кто-нибудь докажет, что неопознанные летающие объекты — это метеозонды, беспилотники и военные прототипы, им незачем станет жить.
Майор готов был взорваться. Они напоминали ему исследователей, которые анализируют результаты опытов, заведомо решив, что́ хотят найти. Они не желали, чтобы Гиртман был замешан в деле, и не намерены были ничего слушать. Подчиненные Серваса убедили себя, что любая информация о швейцарце — выдумка и ее можно не принимать во внимание. Такую предубежденность оправдывал вал ложных и не поддающихся проверке письменных сообщений и телефонных звонков. Создавалось впечатление, что Гиртман исчез с лица земли. Кое-кто склонялся к версии о самоубийстве, но Сервас в нее не верил: бывший прокурор мог свести счеты с жизнью в Институте Варнье, если бы и впрямь этого хотел. По мнению сыщика, Гиртман жаждал двух вещей: вернуться на свободу и взяться за старое.
— Я все-таки позвоню в Париж и перешлю им письмо по мейлу, — сказал майор.
Он собирался продолжить, но тут из соседней комнаты раздался крик:
— Есть! Он попался!
Сервас поднял глаза от блокнота. Все узнали голос эксперта из киберотдела. Высокий худой парень, похожий одновременно на Билла Гейтса и Стива Джобса с его очками и джинсами, ворвался в помещение, торжествующе потрясая зажатым в руке листком бумаги.
— У нас новости! Я нашел отправителя.
Мартен незаметно оглядел своих сотрудников. Все смотрели на компьютерщика, атмосфера стала нервной и сверхвозбужденной.
— Говори…
— Сообщение ушло отсюда. Из интернет-кафе. Здесь, в Тулузе…
Фасад «Юбик Кафе» на улице Сен-Ром был зажат закусочной-бутербродной и магазином женского готового платья. Сервас вспомнил, что в годы его учебы здесь был книжный магазин. Пещера Али-Бабы, где пахло бумагой и чернилами, пылью и неиссякающими тайнами печатного слова. От прошлого остались две аркады, в которые вписывалась витрина кафе, и фасад из розового кирпича. Сыщик взглянул на часы работы: по понедельникам заведение не работало, но было открыто по утрам в воскресенье.
Невидимая граница делила зал надвое: слева — бистро со стойкой и столиками, справа — мультимедийное пространство, похожее на парикмахерский салон с рядом кресел. Двое посетителей сидели у экранов в наушниках и что-то бормотали в микрофоны. Сервас вгляделся в их лица, как будто надеялся обнаружить в кафе Гиртмана. Женщина за стойкой — Фанни, если верить бейджику у нее на груди, — завлекала клиентов скупой улыбкой и более чем откровенным вырезом. Эсперандье показал удостоверение и спросил, была ли Фанни на рабочем месте прошлым вечером в районе 18.00. Она отвернулась и позвала: «Патрик!» Тот в ответ что-то пробурчал из задней комнаты и появился не сразу. Патрик оказался крупным тридцатилетним мужиком в черных брюках и белой рубашке с закатанными рукавами. Поймав недоверчивый взгляд из-за стекол очков, Сервас занес его в категорию «не склонных к сотрудничеству». Глаза у Патрика были светлые, холодные и упрямые.
