Чарльз Паллисер - Изгнание
Мама сказала:
– Ллойды уверены, что автор писем она. Миссис Ллойд получила оскорбительное послание, а миссис Пейтресс училась во Франции. Поэтому вчера в церкви они не захотели с ней разговаривать.
Я так разозлился, что пришлось выйти погулять, иначе я бы что-нибудь наговорил. Зачем миссис Пейтресс делать подобные вещи?
Пять часовТолько что сказал маме, что отправляюсь в деревню, и спросил, не надо ли что-нибудь купить в магазине. Она дала девять пенсов на бумажные нитки. Деньги она достала из кармана, поэтому я до сих пор не знаю, где она прячет письма.
Семь часовПрошелся до деревни, купил ниток, а потом спросил миссис Дарнтон о людях, отправляющих письма больше обычного и покупающих марки. Может быть, за последнюю неделю или две кто-то стал посылать больше писем, чем обычно? Она была уклончива и ничего не сказала.
Отправился к башне. У нее одно грязное окно где-то посередине и маленькая дверь футах в четырех от земли. Похоже, ее недавно открывали.
На обратном пути я повстречал старика с бакенбардами. С ним я разговаривал, когда пытался отыскать дом миссис Биттлстоун. Мне пришло в голову, что он может знать Тома Франта, и я спросил об этом. Мне повезло. Пока я сопровождал старика до дома, он с удовольствием все рассказал, и я узнал следующее: этот возмутительный индивидуум появляется здесь ради собачьих боев и полгода тому назад купил собаку, которая побеждала на ринге всех.
– Стало быть, он на этой собаке зарабатывал деньги? – спросил я.
– Поначалу да, но в последнее время нет. Он говорил, что после того, как собака выиграла несколько боев, никто больше не захотел ставить против него.
– Теперь он тут не показывается. Особенно после последнего матча, когда сделал коричневого Фэнси, – добавил старик.
Больше он не сказал ничего.
Однако когда я упомянул про нападения на животных, язык у него развязался. У лошадей и овец выкалывали глаза, было несколько нападений на беременных коров. Им распарывали животы чем-то вроде инструмента со скотобойни. Старик сказал, что были отравлены несколько сторожевых собак, поэтому люди говорят, что разбойник собирается лазить по домам.
Девять часовЗа обедом мама и Евфимия говорили об анонимных письмах, и Эффи настаивала, что миссис Пейтресс не имеет к ним никакого отношения, что, возможно, письмо к ней написал какой-то опустившийся молодой человек, кое-что знающий о жителях деревни. Я спросил, не подозревает ли она кого-то конкретно, и если так, то пусть назовет имя. Отвечать сестра отказалась.
Мама сказала:
– Не верю, что пишет мужчина. Отправитель слишком хорошо знает, как можно ранить женщину.
– Ну что же, – ответил я, – знаю одну молодую особу, которая вполне способна написать такие злобные письма.
Я вспомнил лицо Люси, когда она рассказывала Энид о предателе.
Мама сразу заметила:
– Это сделала не молодая леди.
Десять часовСделала не молодая леди. Почему мама так уверена? Полагает ли она, что миссис Пейтресс недостаточно молода и не леди?
Скорей всего, взглянув на письма, я бы многое понял!
* * *Он победил коричневого Фэнси. Обманул братство участников собачьих боев? Отсюда и неприязнь того угрюмого молодого работяги.
Половина первого ночиПоднялся сюда наверх и отдался соблазну. Теперь, когда я снова начал курить, кажется, остановиться невозможно. Но как же мне хорошо, как легко.
Половина девятого утраНезадолго до полуночи выбрался из дома и отправился вдоль берега топи. Увидел мерцающий огонек, движущийся в нескольких сотнях ярдов от меня справа. Было непонятно, что это: болотное свечение или кто-то идет с лампой, но я поспешил в его сторону. Вспомнились старые истории про то, как злые духи болот пытаются заманить жертву в болота и утопить. Следуя за огнем, пока он то исчезал, то вновь появлялся в сотне ярдов от меня, я обошел мыс. Вдали за топями я видел раскачивающиеся на волнах огни кораблей. Потом огонек свернул в глубь, туда, где поднимался берег.
Там я его потерял из виду, если он вообще существовал и не был всего лишь призрачной эманацией болот.
С востока в темноту начал просачиваться свет, словно сливки, льющиеся в протертую черничную массу. Я замер от восторга, когда огромное оранжевое солнце, похожее на кровоподтек, вышло из-за горизонта, раскинув лучи света, а голые деревья на холме передо мной подняли ветви, подобно хору ведьм с воздетыми для проклятия руками.
Среда, 30 декабря, 11 часов
Проснувшись, почувствовал себя ужасно. Пора остановиться. Надо выбросить в море все, что в сундуке. Я это сделаю. И очень скоро.
Пять часовВсе утро просто читал. Поскольку день был ясный и морозный, мы с мамой решили прогуляться и встретить Евфимию на обратном пути от леди Терревест. В конце улицы мы повстречали Старую Ханну. Она сказала, что для нас сегодня писем нет, но есть то, чем она очень хотела бы поделиться.
– Слышали, что случилось на ферме Эдвардсов? – спросила она. – Сегодня утром хозяин нашел одного из своих козлов с воткнутой в него палкой.
Мама спросила:
– В какое место?
Я перебил старуху, не дав ей уточнить анатомические подробности:
– Полагаю, в причиндалы.
Мама своими вопросами иногда может поставить в неудобное положение.
Потом старуха сказала, что в то время, когда было совершено злодеяние, там заметили некую персону. Кого она имела в виду? Ферма Эдвардсов неподалеку от того места, где я гулял ночью. Возможно ли, что фонарь нес преступник?
Мы прошли еще немного мимо деревни, пока не повстречали Эффи. Возвращаясь домой, мы поднялись на Брэнкстон Хилл, где я заметил вдали экипаж, остановившийся рядом с человеком на дороге. Из него кто-то вылез. Когда мы приблизились, то увидели, что это была миссис Куэнс, снизошедшая до разговора с мисс Биттлстоун.
Жена настоятеля поздоровалась с нами безо всякого энтузиазма, но миссис Гринакр высунула голову в окошко экипажа и в самой дружелюбной манере представилась маме. Оказывается, они знавали друг друга в Торчестере. Миссис Куэнс удивилась и даже огорчилась, что мы с ней знакомы. Миссис Гринакр напомнила матушке, что пригласила ее на новогодний обед.
В этот момент из экипажа высунулся мистер Гринакр и, приподняв шляпу, сказал маме:
– Вы должны прийти к нам на обед в этот день. Конечно, вместе с детьми.
Он ласково улыбнулся Эффи и мне.
Мать приняла приглашение. Хотя была удивлена так же, как миссис Куэнс.
Экипаж уехал.
Повисло неловкое молчание. Мама начала быстро рассказывать про Гринакров: какие они очаровательные люди, какие у них были прелестные дети и так далее. Жена настоятеля одобрительно кивала. Так беседуя, мы подошли к подножью холма. Мне показалось странным, что никто не поднял тему, которая была у всех на уме. Когда матушка приостановилась, чтобы перевести дух, я сказал:
– Моя мама получила одно из этих писем.
Словно не поверив мне, миссис Куэнс развернула свою массивную голову в ее сторону и вопросительно посмотрела.
Мама слабо кивнула.
Мое замечание вызвало раздражение дамы:
– Мистер Шенстоун, вы много гуляете повсюду.
Она многозначительно помолчала, а потом сказала:
– Очевидно, кто бы ни рассылал письма, он также в ответе за злодеяния против беззащитных животных. Интересно, есть ли у вас какие-нибудь догадки?
– Пока нет, – сказал я. – Как я упоминал несколько дней назад, я никогда не покидаю дом по ночам.
Она уставилась на меня, словно молча обвиняя во лжи. И какое удовольствие знать, что я сказал ей откровенную ложь. Мама выглядела расстроенной.
– Как ваша бедная дочь? – спросила она, пытаясь загладить впечатление от моего ответа.
Миссис Куэнс тяжко вздохнула и начала отвечать.
Я отстранился от их беседы и заговорил с мисс Биттлстоун, напомнив о нашем предыдущем разговоре о том, кто станет наследником после смерти Давенанта Боргойна.
Я спросил:
– Кто этот таинственный младший сводный брат.
– На самом деле старший.
– В таком случае, – сказал я, – почему наследник не он?
Она опустила глаза и залилась легким румянцем.
– Его признал сыном брат герцога.
Все ясно. Попросту внебрачный сын. Я спросил, что о нем известно.
Старушка никогда не слышала его имени и только знает, что у него нет денег, и поскольку первенец отстранен от своего дядюшки, то не унаследует ничего.
– Если только, – сказал я, – Давенант Боргойн не умрет.
– До своего двадцать пятого дня рождения, – ответила она. – Таковы условия завещания.
– Когда наступает эта дата?
– Через несколько месяцев.
Я упомянул об оскорбительных письмах, и – началось! Она сама получила одну анонимку! Это было таким признанием ее значимости, что, похоже, даже любовное письмо от мистера Дизраэли[10] не могло доставить ей большей радости. Однако она не сказала, что было в нем, только упомянула, что в письме были «самые бесстыдные нападки» на Люси.
