Джон Гришэм - Юрист
Поскольку четверо других братьев потеряли всякую способность принимать сколь-нибудь ответственные решения, Уолтер уже долгое время выступал в качестве главы семейства. Он следил за размещением принадлежавших родственникам финансовых средств, общался с юристами, при необходимости вступал в объяснения с журналистами и – крайне неохотно! – выручал то и дело попадавших в переплет племянников. Собственный сын Уолтера погиб, разбившись на дельтаплане.
Бакстером ему пришлось заниматься уже второй раз. Второй и последний, сказал себе дядюшка. Первый имел место двумя годами ранее, тоже в Лос-Анджелесе, откуда парня отправили на уединенное ранчо в горах Монтаны. Там недостойный отпрыск мучительно приходил в себя: ездил верхом, встречал восходы солнца, знакомился с порядочными людьми. Однако по возвращении в Голливуд, где Бакстер продолжил свою так называемую карьеру кинозвезды, период трезвости, мгновенно закончился. Уолтер Тейт поставил себе предел: два раза. А после этого племянники могут убивать себя, сколько их душе будет угодно.
Для внешнего мира Бакстер был мертв более девяти часов к тому моменту, когда жестким рывком за ногу дядюшке удалось вернуть его к действительности. Три неясных силуэта у постели привели еще не проснувшуюся душу в смятение. Бакстер попытался отгородиться от них подушкой и лишь в самый последний момент узнал Уолтера. Дядя прибавил в весе, венчик волос над головой его стал совсем жидким. Ч-ч-черт, когда же они виделись? Вместе семья собиралась лишь в исключительных случаях, обычно родственники старались всеми силами избегать встреч.
Бакстер осторожно потер глаза, принялся массировать виски. Внезапно голову сдавил обруч невыносимой боли. С неимоверным трудом разлепив веки, Бакстер мутным взором окинул непрошеных гостей и промычал:
– Ну-ну-у-у… Как там тетушка Рэйчел?
Рэйчел звали первую супругу Уолтера, но она была единственной, имя которой Бакстер помнил. Мальчишкой он приходил от строгой дамы в ужас и быстро научился презирать ее.
– Рэйчел умерла год назад, – ответил дядя.
– Какая жалость! А что тогда привело тебя в Лос-Анджелес? – Посучив ногами, Бакстер скинул кроссовки, уперся локтем в подушку. Он постепенно начинал понимать, почему тут появился дядюшка.
– Совершим небольшое путешествие, мальчик. Вчетвером. Отправимся в клинику, в другую клинику, где тебе прополощут мозги, а там будет видно.
– Это вмешательство в мою личную жизнь.
– Именно так.
– Полный улет. Везет же мне. Не понимаю, как им в Голливуде удается выпустить хотя бы одну картину, если в камеру лезут все, кому не лень. Вечно найдется какой-нибудь доброхот: «Я помогу, я помогу!» Не поверите, но два месяца назад я сам стал участником такого же спектакля. Меня назвали статистом, представляете? Хотя вам-то это должно быть понятно. Сижу в номере отеля с другими «статистами», кого-то знаю, кого-то – нет. Открывается дверь, входит бедняга Джимми с бутылкой пива. И попадает в засаду. Родной брат усаживает его на стул, а мы кругами ходим по номеру, ходим и долдоним: «Малыш, посмотри на себя, в какое ничтожество ты превратился!» Джимми начинает плакать, но с кем не бывает? Я ведь тоже плакал, так? Я помню. Эй, Уолли, слышал бы ты лекцию, которую я прочитал тогда о чудовищном зле, что таится в водке и кокаине! Если бы Джимми рыдал потише, то наверняка проникся бы такими мыслями и не пошел по моим стопам. – Он на секунду смолк. – Здесь найдется стакан воды? И кто эти двое?!
– Они со мной, – ответил Уолтер.
– Еще бы.
Один из мужчин протянул Бакстеру бутылку минеральной воды. Он выпил ее единым глотком, залив себе грудь.
– Голова… – простонал он.
В его безвольную руку вложили упаковку таблеток и открыли вторую бутылку. Запив снадобье, Бакстер почти внятно выговорил:
– И куда мы теперь?
– В Неваду. Неподалеку от Рино есть хорошая клиника. Горы, водопады. Отличный пейзаж!
– Но ведь это не какое-то идиотское ранчо? Я не выдержу месяц на спине лошади – после прошлого раза мозоли на заднице еще не сошли.
Уолтер Тейт продолжал неподвижно стоять у изголовья кровати.
– Никаких лошадей. Тебя ждет совершенно иное заведение.
– Да ну? А я слышал, они все на один манер. Обитатели с утра до ночи делятся воспоминаниями о своих тюрьмах. Сравнивают, видите ли. Кстати, это лучший способ познакомиться с девчонкой в баре. – Бакстер говорил это с закрытыми глазами, надеясь, что его голова не расколется на куски.
– Сейчас все будет по-другому.
– Вот как?
– Там жесткие порядки, и пробудешь ты там дольше.
– О! Сколько же?
– Ровно столько, сколько потребуется.
– А если я пообещаю бросить пить, я избегу страшной участи?
– Нет.
– Значит, раз ты здесь и являешься главой нашего беспокойного клана, о принципе добровольности речи не идет?
– Совершенно верно.
– Потому что если я, в свою очередь, заявлю вам: «Вон из моего дома, иначе вызову полицию, никуда я с вами не поеду», – если я осмелюсь произнести все это, ты, дядюшка, приведешь в действие финансовые механизмы? Так?
– Так.
Не в силах больше сопротивляться позывам тошноты, Бакстер сполз с постели, на непослушных ногах прошел в ванную. Приступ рвоты оказался шумным и долгим, стоны перемежались потоками непристойностей. Ополоснув лицо холодной водой, Бакстер красными глазами всмотрелся в свое отражение в зеркале и пришел к выводу, что несколько дней трезвой жизни ему ничуть не помешают. Но чтобы до конца дней отказаться от спиртного и порошка? Брр!
Под финансовыми механизмами следовало понимать особый фонд, учрежденный прадедом Бакстера с абсолютно неведомой для родственников целью. Во времена, когда люди не знали реактивных самолетов, роскошных яхт, кокаина и тысячи других способов пустить по ветру семейное достояние, считалось в порядке вещей сохранять деньги ради блага потомков. Однако у прадеда имелось собственное ви́дение грядущего. Нанятые им юристы составили такое распоряжение, согласно которому все финансовые операции совершались исключительно группой советников. Тех денег, что они ежемесячно переводили на счет Бакстера, вполне хватало на безбедное существование, и необходимости работать у него не было. Однако реальные капиталы хранились под семью замками, и ключи к этим замкам были зажаты в железной руке Уолтера Тейта.
Если дядюшка сказал «в клинику», то никакого выбора у племянника не было.
Стоя на пороге ванной комнаты и упираясь лбом в филенку двери, Бакстер жалобно смотрел на троих мужчин. Они напоминали изваяния. Глядя в абсолютно пустые глаза ближайшего к нему эскулапа, он тихо спросил:
– А если я начну сопротивляться, вы переломаете мне руки?
– Нет.
– Нам пора, Бакстер, – поторопил дядя.
– Я должен собрать вещи?
– Нет.
– Летим на твоем?
– Да.
– Прошлый раз мне не отказывали в выпивке.
– Врачи клиники разрешили тебе пить в дороге сколько захочешь. Бар на борту полон.
– Лететь долго?
– Полтора часа.
– Я не буду терять времени даром.
– Не сомневаюсь.
Бакстер развел руками, окинул взглядом спальню:
– А как быть со всем этим? Со счетами, уборщицей, почтой?
– Я позабочусь. Пошли.
Снова зайдя в ванную комнату, Бакстер почистил зубы, привел в порядок волосы, сменил рубашку. Через десять минут все четверо уселись в микроавтобус. Какое-то время в салоне стояла полная тишина. Но вскоре нервы Тейта-младшего не выдержали. Он сжался в комок на заднем сиденье и тихо заплакал.
Глава 13
Программа подготовки к экзамену в адвокатуру была предложена университетом Фордэм,[9] который располагался на Шестьдесят второй улице. Именитые профессора юриспруденции читали лекции в огромном зале, до отказа набитом недавними выпускниками. С девяти тридцати до половины второго дня лекторы терпеливо вели слушателей по запутанным лабиринтам конституционного законодательства, основам корпоративного права и уголовного кодекса, детально разбирали статьи, регулировавшие взаимоотношения в сфере собственности, контрактов и налогов. Поскольку все, кто сидел в зале, только что закончили учебу в юридических школах, знакомый в общих чертах материал они схватывали на лету. Но объем информации повергал их в шок. Три года каждодневных занятий были втиснуты в пятинедельный курс, который завершался кошмаром экзамена: он занимал два дня и длился шестнадцать часов. Согласно статистике, около тридцати процентов тех, кто сдавал этот экзамен в первый раз, заваливали его, поэтому лишь единицы не готовы были расстаться с тремя тысячами долларов на подготовительный курс. Кайлу и другим своим новобранцам его оплатила фирма «Скалли энд Першинг», проявив щедрость.
Ступив в зал, Макэвой мгновенно ощутил, что атмосфера в нем наэлектризована до предела. На третий день Кайл уже сидел в окружении йельских однокашников. Очень скоро молодые люди сплотились в группу и частенько до полуночи спорили по самым острым вопросам. Все три года, проведенных в стенах школы, они со страхом ждали судного дня, когда каждому придется доказать свои знания системы налогообложения и свода единых правил торговли. И этот день неумолимо приближался.
