Сабина Тислер - Я возьму твою дочь
— Что? Ты думаешь, мне легко вернуться к делам и пахать, чтобы заработать денег для нас обоих, в то время как ты все больше опускаешься и занимаешься только тем, что жалеешь себя? Что было бы с нами, если бы я не продолжала работать? Ты за последние месяцы заработал хотя бы один пфенниг? Мне жаль ее не меньше, чем тебе, но я не опускаюсь. Я тяну танцевальную школу, чтобы у нас хоть что-нибудь осталось. Хотя бы дом. Быт — очень важная вещь, когда жизнь сломана.
— Твоя жизнь сломана? Каким же это образом? И ты в печали? Как это? — закричал Йонатан, хлопнул себя по коленям и саркастически рассмеялся. — То, что ты здесь устраиваешь, называется скорбью? Ни одной секунды ты не жалела о ней! Ни одной! Потому что ты наконец-то опять играешь первую скрипку! Наконец-то ты можешь смотреть в зеркало и говорить себе: «Я на свете всех милее, всех румяней и белее»! Или нет? Что, разве не так? И даже после ее смерти ты обижаешься, что забеременела и из-за нее закончились твои выступления в качестве примы-балерины!
Яна была просто ошарашена этим шквалом злобы.
— Как ты смеешь так говорить со мной?
Йонатан не сказал больше ни слова. Это был первый вечер, когда он ушел из дому.
Яна сидела в кресле, дрожала и курила сигарету за сигаретой. «Пожалуйста, вернись, — мысленно умоляла она, — пожалуйста, вернись домой! Ты нужен мне, я хочу тебя! У нас есть мы с тобой. Если ты уйдешь, все развалится».
Она представляла Йонатана с длинными, неухоженными волосами, его красные глаза и дикий, затравленный взгляд. Как он, шатаясь, вдрызг пьяный идет по городу, не соображая, где находится, как перегибается через перила, потому что его тошнит, как теряет равновесие и падает. На автобан, на рельсы или в канал.
В три часа ночи он пришел, еле держась на ногах.
— Ты где был? — спросила она и заплакала от счастья, что он снова здесь.
— Где только меня не было… — с неохотой ответил он. — Не все ли равно?
В последующие недели он все чаще уходил из дому и его не было все дольше. Иногда она по три дня вообще ничего о нем не слышала.
— Где ты был? — спрашивала она каждый раз, когда он возвращался.
А он уже даже не снисходил до того, чтобы сказать «нигде».
Телефонный звонок раздался в четверг.
— Алло, Яна, это Сандра.
— Привет, Сандра.
Восторг Яны по поводу этого звонка был довольно сдержанным. Обычно Сандра звонила лишь тогда, если ей было что-то нужно, если хотела отменить урок или у нее было желание о ком-нибудь посплетничать.
Сандра еще три года назад начала вести курсы степа и имела обыкновение с огромной страстью вмешиваться во все, что ее не касалось.
— Как дела? — спросила она сладким, как сахар, голосом.
— Да ничего.
— Что значит «да ничего»?
— Это значит, что у меня дела идут более-менее нормально, Сандра. Почему ты звонишь? Что, в понедельник нельзя поговорить?
— Нет-нет, можно. Знаешь, я звоню, потому что нахожусь в некотором недоумении. Может ли такое быть, что я видела Йонатана вчера ночью на Хазенхайде? Ты знаешь, там наверху есть уголок со скверной репутацией, вблизи Янштрассе. Мне показалось, что это был он, но, конечно, полностью я в этом не уверена.
Яна похолодела. Вчера вечером Йонатан, как это часто бывало, не пришел домой, он появился лишь сегодня перед обедом, в половине одиннадцатого, и, не говоря ни слова, исчез в комнате Жизель.
— С чего ты взяла?
Яна знала, что этот вопрос звучит глупо и лишь подчеркивает ее неуверенность, но ничего лучшего ей в голову не пришло.
— Он сидел там с парой бездомных бродяг, и они пускали бутылку шнапса по кругу. Должна тебе сказать, выглядел он ужасно. Я определенно не ошиблась, Яна. — Она сделала многозначительную паузу, как будто хотела подчеркнуть то, что только что сказала, и спросила: — Он что, делает фотосессию о бродягах?
— А когда это было? — холодно спросила Яна.
— В половине первого. Я была у подруги, она живет на Германнплатц. И когда я иду домой, то всегда прохожу мимо Хазенхайде.
— В половине первого? — переспросила Яна. — Нет, в полпервого Йонатан был дома. И фотосессию он тоже не делает. Ты ошиблась!
— Ну, тогда я очень рада! — По тону Сандры было слышно, что она не поверила ни одному ее слову. — А то я уже начала беспокоиться.
— Очень мило, что ты позвонила, — ответила Яна сладко-лживым голосом, — но мне пора идти, начинается урок.
— Пока, дорогая, — ответила Санда подчеркнуто дружелюбно, — увидимся в понедельник в одиннадцать.
— Да, в понедельник в одиннадцать. — Яна положила трубку и зло прошипела: — Вот коза!
Йонатан молча вышел из дома около девяти вечера.
Яна подождала до полуночи, села в машину и уехала.
Сразу же за Германнплатц она поставила машину под каштаном, на котором сейчас, в марте, еще не было листьев. Она надела свою самую теплую зимнюю куртку, тем не менее ей было холодно. Датчик температуры в машине показывал плюс два градуса. Моросил мелкий дождь.
Яна сжимала в кармане куртки перцовый спрей, и указательный палец ее правой руки лежал в специальном рифленом углублении распылителя, чтобы в любой момент можно было нажать на кнопку. Она всегда боялась этого места, даже после обеда, днем, когда в парке было много народу.
Она со страхом озиралась по сторонам. Сумку с кредитными карточками и документами она на всякий случай оставила дома: нарваться на полицейский патруль без паспорта и водительского удостоверения казалось ей меньшим риском. Она только захватила несколько мелких купюр, которые готова была без сопротивления всунуть в руку каждому, кому взбредет в голову напасть на нее.
Яна дрожа шла вдоль Хазенхайде. Где-то в парке группа пьяных молодых людей громко орала песни. Она мысленно помолилась, чтобы подростки не заметили ее и не начали приставать.
В левом кармане куртки у Яны был карманный фонарик, который пока что не был нужен, уличного освещения вполне хватало.
В принципе, она хотела, чтобы этот «шприц с ядом» — Сандра — ошиблась, но теперь надеялась, что быстро найдет Йонатана, чтобы наконец прекратить поиски. Время от времени случалось, что женщины в этом парке подвергались насилию, бывали даже случаи убийства.
Яна старалась не думать об этом, но это ей плохо удавалось.
Она отошла от машины уже метров на двести и с каждым шагом чувствовала себя все более беззащитной. Она остановилась и задумалась, не лучше ли вернуться к машине І и поехать вдоль парка, ведь если то, что сказала Сандра, бьшо правдой, то группа бездомных бродяг была вчера на площадке, которая хорошо просматривается с улицы.
Именно тогда, когда Яна приняла решение вернуться к машине, она услышала голоса и пошла дальше.
И сразу же за детской площадкой увидела Йонатана. Правда, со спины, но она сразу его узнала.
Яна не могла поверить своим глазам.
Она глубоко вздохнула, набираясь мужества, и направилась к ним. Трое каких-то мужчин смотрели на нее остекленевшими, налитыми кровью глазами. Йонатан сидел, скрестив ноги, на промерзшей земле и пил шнапс прямо из горлышка. Похоже, он не замечал холода.
Когда Яна тронула его за плечо, он вздрогнул, обернулся и уставился на нее.
В первый момент, казалось, он ее не узнал. Потом страх исчез из его глаз, он молча отвернулся и сделал еще глоток из бутылки.
Оттого, что она видит его таким, у Яны разрывалось сердце.
— Пожалуйста, Йонатан, пожалуйста, поедем домой!
Один из бродяг захихикал.
Йонатан молчал.
— Пожалуйста! — умоляла она.
Если между ними осталась хоть искорка любви, он пойдет с ней.
Яна ждала. Прошло несколько бесконечно долгих минут.
Потом Йонатан с трудом поднялся — его руки и ноги окоченели, и он едва мог передвигаться — и взял свое одеяло. Полиэтиленовый пакет он оставил. Яна не видела, что там внутри. Полупустую бутылку шнапса он отдал бродягам.
— Бывайте, — сказал он и приложил руку к воображаемой фуражке. — Пока.
Никто ему не ответил, потому что никто не ожидал, что он вернется. Один из бродяг захихикал еще громче.
Они молча пошли к машине.
Теперь, когда она знала, где он проводил ночи, Яна, открыв входную дверь, смотрела на свой дом совершенно другими глазами.
Коридор с лампой в форме уличного фонаря, которая давала яркий, но теплый свет. Огромное зеркало с золотым ободком между дверями в кухню и в гостиную — единственное зеркало в доме, где можно было увидеть себя в полный рост. Она вспомнила, как перед премьерой они подолгу простаивали перед ним, чтобы оценить свой внешний вид, как строили гримасы, смеялись, целовались и в конце концов садились в такси, уже ожидавшее перед домом. Это зеркало было частью их маленькой родины, их родного дома, и, когда она смотрела на него, в ней просыпались тысячи воспоминаний об Йонатане. Когда он еще был Йонатаном…
