Эдуард Хруцкий - Осень в Сокольниках
— Как у тебя дела? — спросила Наташа.
— Все по плану, документы сдал, отношение положительное, в ноябре надеюсь гулять по Елисейским полям. Причина для поездки солидная — архив Дягилева… Посмотрим…
— А если сорвется?
— Нужно надеяться на лучшее, но готовиться к худшему. Я готовлюсь. В издательстве все в порядке, заказанные статьи делаются. Главное, чтобы уехала ты.
— Мне иногда становится страшно, Юра.
— Это ты напрасно, Наташа, — Долгушин вытер рот салфеткой, скомкал ее, огляделся.
Из-за соседнего столика на него смотрел Виталий. С ненавистью смотрел, с тоскою.
С Наташей Долгушин попрощался у выхода, она пошла к себе в «Интурист», а Юрий Петрович сел в машину.
Ровно через час он должен был выступать во Дворце культуры в устном молодежном журнале.
Юрий Петрович вынул из кейса красную коробочку, раскрыл ее. Золотом блеснула лауреатская медаль.
Долгушин привинтил ее к лацкану пиджака, скосил глаз. Медаль всегда придавала ему уверенности. Она выглядела солидно и нарядно. Когда он получил ее, многие удивлялись. Не столь уж велик был вклад молодого мэнээса в работу над монографией и в науку вообще. Мало кто знал, что академик, руководивший работой, был частым гостем в квартире на Сивцевом Вражке. А жил в этой квартире мэнээс Долгушин. И бывал там академик не один.
Пришло время, и не стало академика, выпрыгнувшего на волне очередной кампании в сорок восьмом году.
Никого не интересовали книги, выпущенные тогда. А медаль осталась. Навсегда. Она, как путеводная звезда, провела своего владельца сквозь бурное время реорганизаций. Звание, как щит, надежно закрывало его.
Надежно ли? Об этом стал чаще и чаще думать Долгушин.
Он уже много лет жил двойной жизнью, но как умный человек, понимал, что когда-то всему этому должен прийти конец. Поэтому и оформлял он документы для поездки во Францию, поэтому и заставлял женщину, которую любил, ложиться в постель к иностранцу и выходить за него замуж.
У него было слишком мало времени. Слишком мало.
Долгушин думал об этом, сидя на сцене Дворца культуры. Он не волновался. Выступать он умел и любил.
— А теперь, друзья, — сказала ведущая, хорошенькая, совсем юная девушка, — выступит Лауреат Государственной премии, искусствовед Юрий Петрович Долгушин. Он автор книги «Рукоятка меча», он расскажет нам…
— Минуточку, — Долгушин прервал ведущую, — не раскрывайте моего секрета.
Он подошел к микрофону.
— Итак, друзья, великий философ средневековья Мартин Лютер сказал: «На том стою и не могу иначе»…
Домой он вернулся поздно. Сел в кресло, не зажигая огня, закурил сигарету. Позади был тяжелый день. Но все, кажется, уладилось. Даже Гриша привел себя в порядок и начал работать. Гриша когда-то был прекрасным журналистом, писавшим об искусстве, потом начал пить. Работая в издательстве, попал под суд за взятку. Теперь он стал верным «негром» Долгушина. Автором-невидимкой.
Долгушин курил, но вкуса сигареты не чувствовал, так бывает, когда куришь, не видя дыма. Он щелкнул выключателем. Над письменным столом загорелся цветной колпак настольной лампы…
…И тут Долгушин увидел человека. Тот сидел в углу, в кресле. Долгушин напрягся для прыжка.
Человек встал.
— Спокойно, Каин, на своих не бросайся.
— Как ты сюда попал?
— Через дверь, естественно. — Человек подошел к столу и взял из пачки сигарету.
— Садись, — сказал генерал и достал сигареты из кармана пиджака, висевшего на спинке стула.
Орлов сел, прикидывая мысленно, для чего вызвал Кафтанов.
— Я прочел твой рапорт. Что это за ночные визиты?
— Не знаю.
— Как они установили твой адрес?
— Не знаю.
— Да что ты все «не знаю» да «не знаю». А кто должен знать? Я?!
— Я действительно не знаю, Андрей Петрович, кто надоумил родственников Тохадзе прийти ко мне.
— Я думаю, они не остановятся на этом. Жди телеги.
— Я поступил по правилам. Сообщил дежурному по городу, тот прислал наряд…
— Ну ладно, не будем предвосхищать события, что по делу?
— Немного.
— Докладывай.
Кафтанов взял карандаш, слушая, он всегда чертил в блокноте понятные только ему одному кружки, треугольники. квадраты, переплетая их, соединяя линиями и пунктирами.
— Нами задержан Силин Петр Семенович. Он признался в краже ковки и изразцовой плитки. Похищенные им вещи обнаружены на даче композитора Лесоковского и изъяты.
Вадим вынул из папки протоколы допросов Силина и Лесоковского, акт изъятия, протянул Кафтанову. Генерал взял бумаги, быстро пробежал глазами, начал что-то выписывать. Вадим ждал, когда Кафтанов закончит, думая о том, что сегодня предстоит сделать его группе. Пока поиски пробуксовывали… Не было ничего определенного. Какие-то отрывочные сведения, не совсем точные предположения не позволяли выстроить четкие версии, пригодные к отработке.
Кафтанов поднял телефонную трубку, набрал четырехзначный номер.
— Сергей Иванович, — сказал, — Кафтанов докладывает… Да… Да… По делу ограбления музея… Да… Пока нет… Часть ценностей найдена, преступник задержан… Конечно, Сергей Иванович… Прилагаем все силы… Желаю здравствовать. — Кафтанов положил трубку, взял из пачки новую сигарету, закурил. Некоторое время он молчал, глядя на Вадима.
— Ты думаешь, легко быть генералом? — спросил он.
— А что мне думать, я генералом не стану.
— А это как пойдет. Я тоже думал, что умру полковником. Докладывал наверх о делах наших скорбных, пока начальство довольно, но торопит. Какие соображения, версии, наметки?
— Я начну по порядку, — ответил Вадим, — поэтому разговор у нас долгим будет.
— Ничего, — Кафтанов вновь взял карандаш.
— Силин, — начал Вадим, — арестован, но, как известно, он там был вторым. Плитка и ковка найдены. Остались камин и медальоны. Отработка следов машины ничего не дала. Калугин встретился кое с кем из коллекционеров, поговорил — пока пусто. Мы проанализировали несколько подобных эпизодов. Думаю, что на даче академика Муравьева и здесь поработали одни и те же люди.
— Но кража у Муравьева раскрыта, преступник наказан, что-то ты, Вадим, не туда гребешь.
— Туда, именно туда. В краже у Муравьева полностью сознался Валентин Суханов. Инженер, гонщик, заслуженный мастер спорта, член нашей сборной команды…
— Ну и что, — перебил Кафтанов, — тебе его титулы мешают?
— Нет, не титулы. Я посмотрел его дело. Слишком легко Суханов все взял на себя…
— Подожди, что значит взял, у него нашли похищенные вещи.
— Не все. Куда делись остальные, он вразумительно ответить не мог. Смолин еще тогда проверил его связи. Суханов никогда не занимался антиквариатом.
— Ну это, знаешь, не оправдание. Вчера не занимался, а сегодня начал…
— Не в этом дело, — перебил Кафтанова Вадим, — не в этом дело. Суханов везде характеризуется положительно. Два года назад он рискнул жизнью, на горной дороге поставил свою машину под удар автобуса, спасая детей.
— Как это? — удивился Кафтанов.
— А так, автобус со школьниками в Дагестане около Гуниба потерял управление, и его понесло к пропасти, Суханов поставил свою машину под удар. Он спас детей и сам попал в больницу. Это поступок.
— Да. Рискуя жизнью, спасает детей, а потом грабит дачу. Не складывается. — Кафтанов встал, зашагал по кабинету. — Что еще?
— Теперь о краже на даче. Большую часть похищенного нашли у Суханова. Не хватало трех икон работы Рублева и картин Фалька, Кандинского и Якулова. Куда они делись, Суханов вразумительно ответить не смог.
Вот что он показал на допросе:
«… Иконы Рублева и картины Фалька, Кандинского и Якулова я продал у комиссионного магазина на Октябрьской улице неизвестному гражданину за семь тысяч рублей…»
Далее идут приметы покупателя.
— А деньги нашли?
— В том то и дело, что нашли ровно семь тысяч.
— Любопытно, — Кафтанов вновь сел за стол, забарабанил пальцами по стеклу, — твое мнение?
— Я изучил дело, внимательно прочел материалы суда. Суханов отказался от адвоката. На следствии и на суде он очень торопился поскорее получить срок.
— Обычно так делают те, у кого за спиной более серьезное преступление. — Кафтанов сделал пометку в блокноте. — Интересную историю ты мне рассказываешь. Теперь, Орлов, давай подумаем. Что у Суханова было такое, из-за чего он добровольно бы в острог пошел. Как ты думаешь?
— Думаю, что не такой человек Суханов, чтобы совершить преступление.
— Хорошо, — сказал генерал, — я рад, что ты так твердо уверен в этом. Почему же тогда он взял на себя чужую вину? Исходя из нашей многолетней практики, могут быть две причины: страх и деньги.
— Но за семь тысяч не садятся на восемь лет.
— Опять ты прав, — Кафтанов достал новую сигарету, — значит, он кого-то боялся?
— Не думаю, — уверенно ответил Вадим, — не такая у него профессия, чтобы бояться. Да и история со спасением детей…
