Родриго Кортес - Фармацевт
Душевное состояние Ричарда было под стать погоде, таким же мрачным и беспросветным. Он едва сдерживал рыдания, чёрная волна отчаяния раз за разом накатывала на него, точно ледяной прибой близкого Северного моря. В затылке нарастала тупая пульсирующая боль, ломило виски. Ему вспоминались незначительные вроде бы мелочи, связанные с родителями. Нежная улыбка матери, её ласковые руки, гладящие его волосы. Приподнятое и торжественное лицо отца, повествующего о тёзке Дика, любимом короле графа Уильяма, Ричарде Третьем Йорке. Как часто в горестной потере нам вспоминаются такие вот «пустяки», в которых опять звучит родной голос, видится взгляд или жест – всё то, чего нам уже никогда-никогда не увидеть вновь здесь, на земле. А ещё думалось о горячем сердце отца, об умении лорда Стэнфорда безмолвно, не жалуясь, сносить несчастья и боль, о самоотверженности и душевной щедрости матери…
«Силы небесные! – со смятением думал Дик. – За что вы посылаете мне столь страшные испытания?»
Силы небесные, как водится, не отвечали… Но почувствовал в это мгновение осиротевший Ричард, будто смотрят ему в спину чьи-то незримые глаза. Недобрым казался взгляд этих глаз! Ох, до чего же прав был Генри Лайонелл, когда ещё двумя годами ранее говорил себе: Стэнфорд-холл – плохое место! И становится всё хуже.
Судьба Ричарда Стэнфорда сложилась так, что всё время подгоняла его; жизнь словно бы неслась вскачь, не укладываясь в привычные временные рамки, ломая возрастные барьеры. Ричард – «спасибо» колледжу Энтони Прайса – очень рано распрощался с детством. Сегодня, похоронив родителей, Ричард прощался с юностью.
…Генри Лайонелл не мог оставаться в Стэнфорд-холле до бесконечности. Дела требовали его присутствия в Гулле, кроме того, братьям Стэнфордам надо же когда-то было начинать выстраивать новые отношения между собой, учиться жить без родителей и брать все дела в свои руки.
«Не становиться же мне вечной нянькой при постоянно пьяном Питере и слишком, к великому сожалению, слишком юном Ричарде», – думал мистер Генри. Его правота, конечно же, неоспорима. И без того мистер Лайонелл сделал для своего умершего приятеля всё, что в человеческих силах. К тому же – хоть Лайонелл терпеть не мог всякую мутноватую мистику – тяжкая атмосфера Стэнфорд-холла непостижимо действовала на почтенного адвоката, выбивала из колеи, не давала свободно дышать, стискивала сердце дурными предчувствиями. Лайонелл не хотел признаваться себе в этом, но он попросту опасался и дальше оставаться здесь, в проклятом неведомо кем месте.
Утром в субботу, через два дня после похорон графа Уильяма и Фатимы, Лайонелл зашёл к Ричарду, чтобы попрощаться с юношей. И откровенно поговорить на прощание. Стоит заметить, что, подобно погибшему Ральфу Платтеру, мистер Лайонелл относился к Ричарду не как к юнцу, а с уважением, как к взрослому и зрелому человеку.
– Давайте пройдём в кабинет вашего отца, Ричард, – сказал Лайонелл после того, как они поздоровались. – Я хотел бы показать вам некоторые бумаги, кратко ввести в курс ваших дел, разъяснить некоторые детали вашего положения на сегодняшний день.
– Имеет ли это смысл, мистер Лайонелл? – бледно улыбнулся в ответ Дик. – Я слабо разбираюсь в юриспруденции. Я ничего не понимаю в наследственном и имущественном праве. Что до моего, как вы изволили выразиться, положения… Я и без документов догадываюсь, что оно весьма непросто. Вы всегда хорошо относились к моей матери и ко мне, мистер Генри, поэтому поговорим начистоту, без обиняков. Питер стал лордом и хозяином Стэнфорд-холла, не так ли? То есть он в любой момент может выставить меня отсюда.
– Н-ну… Не то чтобы выставить, – без особой уверенности возразил Лайонелл. – Вряд ли он пойдёт на такое, существует ведь и общественное мнение.
Ричард грустно усмехнулся. Он успел узнать цену общественному мнению.
– К тому же наследуемое Питером имущество пока что под секвестром, – продолжал заметно взволнованный Лайонелл. – По закону до тех пор, пока ваш брат не вступит в права владения, он не может распоряжаться в Стэнфорд-холле как его единоличный хозяин. По крайней мере, до окончания секвестра вы с ним равны.
– Как долго продлится секвестр? От чего и от кого это зависит?
– Недели три. До Рождества. Это зависит от судебного департамента графства. Сессия судебной палаты королевской скамьи должна состояться в эти сроки.
«Значит, Питер не должен дожить до Рождества», – холодно и отстранённо подумал Дик.
Они беседовали ещё около получаса. Чем дольше длилась беседа, тем большее удивление испытывал Генри Лайонелл.
«В Ричарде что-то очень сильно изменилось, – думал он. – Неудивительно, после таких-то событий! Но не могу сказать, чтобы мне пришлись по душе эти изменения. Он так спокоен, так рассудителен… Точно долго и трудно поживший человек, накопивший изрядный и горький опыт потерь. А ведь Дику не исполнилось и шестнадцати!»
Уже в самом конце разговора, перед тем как распрощаться с Ричардом, Лайонелл пристально посмотрел ему в глаза и, тщательно подбирая слова, произнёс:
– Ричард, я честно пытался разобраться во внутренних причинах этой ужасающей трагедии. Не в том, что на поверхности, что видно с первого взгляда каждому, а… Вижу, что вы поняли меня. Так вот, не могу похвастаться, что мне это удалось. У меня осталось куда больше вопросов, чем ответов. И я должен сказать вам: мне кажется, что некоторые из этих ответов вам известны. Не хотите поделиться ими со мной?
Взгляд Дика оставался спокойным, тон голоса ровным, а выражение лица – непроницаемым.
– Возможно, в чём-то вы правы, мистер Лайонелл. У меня имеются определённые… э-э… догадки. Но делиться ими сейчас я полагаю… преждевременным. Кстати, не стоит считать, что у меня есть ответы на все вопросы, только я по каким-то своим причинам не тороплюсь сразу выкладывать их на стол. Я тоже слишком многого не понимаю.
Здесь Ричард лукавил. В действительности он считал – особенно после находки в комнате Питера пакетика с витамином, находки, подтвердившей первую посылку, – что разобрался во всём. Но посвящать в свои выводы Лайонелла не собирался. Это его, Ричарда, дело. Только его! Особенно учитывая решение, которое он принял и от которого не отступит.
– Перед тем как встретиться с вами, я попытался переговорить с Питером, но… – Лайонелл, не закончив фразу, сокрушённо развёл руками.
– Но это невозможно, потому что брат пьян до бесчувствия, – кивнул в ответ Дик. – Меня это ничуть не удивляет.
Генри Лайонелл некоторое время сосредоточенно теребил свою шкиперскую бородку. Лоб адвоката пошёл морщинами, брови нахмурились. Лайонеллу явно не давала покоя какая-то очень неприятная, тяжёлая мысль. Потом он решился:
– Скажу вам честно, Ричард, я предпочёл бы, чтобы Стэнфорд-холл и графский титул унаследовали вы, пусть вы ещё и очень молоды. Этот недостаток – молодость – быстро проходит… Но, к сожалению, судьба распорядилась по-иному. Поймите, я ведь не смогу постоянно служить буфером между вами и вашим старшим братом, гасить конфликты, смягчать трения. Вам придётся очень и очень нелегко!
Губы Ричарда вновь искривились в подобии иронической улыбки, но глаза остались холодными.
– О, я всё превосходно понимаю и не питаю особо радужных надежд. В своё время, мистер Лайонелл, вы советовали моему отцу положиться на Божественный Промысел. Результаты получились, деликатно выражаясь, не слишком обнадёживающими. Но я попытаюсь ещё раз довериться именно ему.
«Только вот немного помогу Провидению!» – добавил он про себя.
Лайонелл ничего не сказал в ответ. Он лишь сдержанно кивнул, признавая возможную правоту Ричарда. При всем при том было заметно – слова молодого Стэнфорда не слишком ему понравились. Не говоря уж о тоне, которым они были произнесены! Генри вспомнил тот эпизод двухлетней давности, когда в самом конце тяжёлого разговора с сэром Уильямом он помянул Божественный Промысел. Однако откуда Ричарду знать об этом?!
Лайонелл взглянул на Ричарда, явно не желая оставлять юношу одного и не менее явно мечтая убраться подальше из Стэнфорд-холла.
– Прощайте, мистер Лайонелл, – вздохнул Ричард, прекрасно понимая этот пойманный им взгляд. – Благодарю вас. Вы сделали всё, что могли.
…И вновь мистер Генри Лайонелл неторопливо шагал по вьющейся меж вересковых пустошей тропинке, что вела от Стэнфорд-холла к его усадьбе в Фламборо-Хед. Раскисший суглинок словно бы хватал его за ноги, не хотел дать Лайонеллу уйти прочь от зловещего места, где так страшно оборвались три человеческие жизни. Сегодня на сердце у почтенного адвоката было ещё тяжелее, чем тогда, два года тому назад. Но с каждым шагом дышать становилось свободнее: незримое, неслышимое, неосязаемое зло, мрачной тучей нависшее над поместьем Стэнфордов, оставалось за спиной.
Но всё же до тех пор, пока Стэнфорд-холл не скрылся из вида за поворотом тропинки, Лайонелла пробирал неприятный холодок между лопатками. Словно кто-то сверлил его спину и затылок очень недобрым взглядом. Мистер Генри несколько раз сердито оборачивался. Никого, конечно же… Но окончательно наваждение пропало только тогда, когда он оказался у себя дома, в Фламборо-Хед. Лайонелл вздохнул с облегчением, как если бы он спасся от чьего-то злобного и неотвязного преследования.
