Уильям Каглин - Доказательство умысла (в сокращении)
Даниэль Рурк улыбнулся, мягко и грустно, а затем с пылом произнес:
— Они были замечательной супружеской парой. Я ни разу не слышал, чтобы один из них повышал голос на другого. Никогда не видел, чтобы они придирались друг к другу или ссорились по пустякам. Видел только нежность и взаимное уважение.
Я взял со стола вещественных доказательств книгу «Как я убил жену и вышел сухим из воды», раскрыл ее.
— Я прочитаю вам одно место с сорок девятой страницы романа «Как я убил жену и вышел сухим из воды», написанного мистером Дэйном в 1970 году. «На людях мы с женой изображаем супружеское блаженство. Держим друг друга за руки, ласкаемся, обмениваемся влюбленными взглядами. Но все это ложь». — Я закрыл книгу. — Следует ли отсюда, что такими же были и отношения Майлза с Дианой?
Рурк рассмеялся:
— Послушайте, это же художественный вымысел. А вымысел всегда тем или иным образом искажает реальность. Каждый, у кого имеется хотя бы пятнадцатиминутный опыт реальной жизни, знает, что от людей, которые ни во что друг друга не ставят, буквально смердит ненавистью. С Майлзом и Дианой такого не было никогда.
— Ну хорошо, предположим, Майлз и Диана ненависти друг к другу не испытывали. Но, может быть, он просто обладал властью над ней. Может быть, она была забита до того, что неохотно, но молча соглашалась с любым его словом и желанием. Это не представляется вам вероятным?
— Ха! — Рурк поднял кустистые брови. — Майлз всегда подчеркнуто изображал крутого парня. Но если хотите знать правду, он очень милый и тихий человек. Этот бедолага и муху обидеть не способен. Да, в его книгах полным-полно лгунов, мошенников и убийц. Однако у Майлза они всегда получали по заслугам.
— Но не в романе «Как я убил жену и вышел сухим из воды».
— В первом варианте рассказчик вел повествование, ожидая в тюрьме свидания с электрическим стулом. А сам роман назывался «По заслугам». Это я сказал Майлзу, что книга получится более интересной, если ее герой останется безнаказанным. Он противился моему предложению. И я заявил, что, если он не перепишет роман, мы его не купим. — Рурк не без озорства улыбнулся. — Кстати, и новое название придумал тоже я.
Сидящие в зале зашептались, закашляли.
— Что вы подумали, услышав об обвинении Майлза в убийстве Дианы?
Рурк печально покачал головой:
— Хотите знать правду? Я не мог в это поверить. Любовь к Диане была частью его существа. Чтобы Майлз Дэйн убил Диану? Невозможно.
— Благодарю вас, мистер Рурк, — сказал я.
Стэш Олески стремительно встал:
— Вы утверждаете, что мистер Дэйн не способен к насилию?
— К серьезному? Да.
— А разве не верно, что девятого декабря 1991 года газета «Нью-Йорк таймс» сообщила о том, что мистер Дэйн выстрелил в вас из пистолета?
— Верно.
— Разве не правда то, что первого января 1979 года газета «Лос-Анджелес таймс» сообщила о совершенном мистером Дэйном физическом нападении на Чарльза Бронсона — в зарослях близ особняка Хью Хефнера, главного редактора «Плейбоя»?
— Правда.
— В таком случае как вы, мистер Рурк, определяете «не серьезное» насилие? — И Стэш Олески, резко повернувшись, направился к своему креслу. — Довольно. У меня нет больше вопросов.
Я встал, улыбаясь. Стэш превосходнейшим образом попался в расставленную мной ловушку.
— Повторный опрос свидетеля, ваша честь. Мистер Рурк, я хотел бы, чтобы вы просто ответили на последний вопрос обвинителя.
— С удовольствием. Дело в том, мистер Олески, что я определил бы именно эти инциденты как несерьезное насилие, поскольку все они были целиком и полностью инсценированы в рекламных целях. Чарльз Бронсон является, вернее, являлся другом Майлза. Их «драка» была рекламным трюком, направленным на то, чтобы привлечь внимание публики к последнему на то время фильму мистера Бронсона «Удар кулаком».
— Фиктивная драка?
— Фиктивная на сто процентов.
В идеале вы начинаете с сильного свидетеля, затем опрашиваете средненьких, а заканчиваете самым сильным. К сожалению, по-настоящему сильных-то у меня и не было, поэтому пора было представить суду среднего, Леона Праути. Я решил, что мы вполне можем позволить себе вызвать его на свидетельское место, а затем, как можно быстрее, согнать его оттуда.
Леон важно прошествовал к своему месту. После того как его привели к присяге, я сказал:
— Леон, давайте смотреть на вещи трезво. Вы не мальчик из церковного хора. Вам уже приходилось отбывать наказания за самые разные правонарушения.
— Ну да, — ухмыльнулся он, показав гнилые зубы.
— Некоторое время назад вас арестовали за кражу дерна и кустов из недавно разбитого парка, так?
Еще одна глуповатая ухмылка:
— У них это называется ландшафтным дизайном.
— Леон, где вы были ночью двадцатого октября и в первые ночные часы двадцать первого октября прошлого года?
— Э-э, ну, скажем так, неподалеку от дома Майлза.
— И чем вы занимались?
Леон откашлялся, на лице его появилось до смешного расчетливое выражение:
— Знаете, по-моему, тут я могу воспользоваться Пятой поправкой, вроде как конституция дает мне такое право.
Я поморщился:
— Не валяйте дурака, Леон.
— Ну, в общем, так. Через улицу от дома Майлза как раз вот этим самым дизайном я и занимался.
— Видели вы что-либо интересное, происходившее в доме мистера Дэйна?
— Интересное? Нет. Но я видел, как к дому кто-то подъехал. В старом «линкольне» середины шестидесятых, настоящая классика. Черный. С «белобокими» покрышками.
— А как выглядел человек, которого вы видели?
Леон пожал плечами, покряхтел:
— Так темно же было. И видел я его только со спины. На нем черная кожаная куртка была.
— В какое время он появился?
— Не знаю. Часов в десять, может, в одиннадцать.
— А когда уехал?
Он снова пожал плечами:
— Перед полуночью.
— Почему вы запомнили время?
— Да потому что тут как раз тот старикан появился.
Мне стало не по себе — о втором человеке до сих пор и слова сказано не было. Однако игнорировать слова Леона я не мог.
— Старикан? — переспросил я.
— Ну да, старый пижон. Понимаете, я и мексикашки, которые со мной работали, мы должны были смыться где-то в двенадцать тридцать. Ну, значит, он около полуночи и появился. А парень с «линкольном» к тому времени уже отвалил.
— А почему вы решили, что этот второй человек был старым?
— Не знаю. Наверное, потому, что у него волосы были седые.
— Итак, в ночь смерти Дианы в доме побывали двое мужчин, и оба около полуночи.
— Ага.
— Благодарю вас, Леон. Больше у меня нет к вам вопросов.
Стэш ретиво вскочил на ноги:
— Ну-с, мистер Праути, очень рад снова вас видеть. Это которая по счету наша встреча — десятая?
Леон пробормотал что-то нечленораздельное.
— Позвольте вам кое-что показать, мистер Праути. — Стэш бросил на стол перед ним тощую стопку листов. — Узнаете?
Леон пожал плечами:
— Это мои показания.
— Ваши показания. Вы разговаривали с детективом Денкерберг, она отпечатала этот протокол, вы его подписали. Здесь сказано: «Я подтверждаю и присягаю, что все сказанное мной правдиво и точно», а дальше стоит ваша подпись. Так?
— Да вроде того.
— Вроде того. А теперь покажите мне ту часть ваших показаний, в которых упоминается второй мужчина — старик с седыми волосами, о котором вы только что рассказали.
Леон, поеживаясь, заозирался вокруг:
— Я, э-э, забыл сказать про него.
— Забыли! Вы что, шутите, мистер Праути? Вы же не видели в ту ночь никакого старика, так?
— Я видел, что видел, — пробормотал Леон.
— И человека в черном «линкольне» тоже не видели, верно?
— Нет, видел.
Голос государственного обвинителя рассек воздух, точно меч:
— Все, что вы тут наговорили, — это куча вранья, не так ли?
Леон снова пожал плечами и отвел взгляд от холодных синих глаз Стэша.
— Больше у меня к этому проходимцу вопросов не имеется. — И Стэш направился к своему креслу.
Я решил оспорить показания судебного медика с помощью своего эксперта Хелен Рейнс. Она была доктором философии, состояла в международном обществе интеллектуалов «Столовая гора» и набрала в средней школе самые высокие очки при отборочном — для получения высшего образования — тестировании, а во время учебы в университете была принята в братство «Фи-бета-каппа». Все это я знал потому, что она сама мне об этом доложила. И не один раз. Ее рот не закрывался ни на минуту — если она не рассказывала мне о том, какая она умная, то описывала многочисленных мужчин, пристававших к ней по дороге в суд.
Длинные ногти Хелен Рейнс были ярко-алого цвета, волосы отливали рыжиной явно неестественного происхождения. Однако она была закаленной свидетельницей и имела в адвокатском сообществе репутацию женщины, способной дать какие угодно показания — был бы чек. По нашему делу у нее образовалась теория довольно диковинная, однако и такие теории, случается, внушают присяжным обоснованные сомнения.
