Андрей Бондаренко - Купчино (Трилогия)
— А Дозоры, получается, все эти побочные штуковины-последствия не смущают?
— Смущают, — пожал плечами Поэт. — Поэтому данный препарат применяется только в крайних и пиковых случаях. Когда уже всё и так понятно — процентов на девяносто пять-шесть. То бишь, ради пущей очистки совести.
— Следовательно, мы имеем дело с двойной моралью? Мол: — «Вообще-то, применение «сыворотки правды» оказывает на человеческий организм негативное воздействие. Иногда даже и смертельное. Да и с ума подопытный индивидуум может ненароком сойти…. Но, если очень надо, то мы непременно ею воспользуемся. Типа — для пользы нашего благородного и справедливого дела. Лес рубят — щепки летят. Ничего личного…». Извини, но методы Дозоров — всё больше и больше — вызывают у меня устойчивое отторжение.
— Скажу по большому секрету, что почти все спецслужбы нашего грешного Мира применяют — в исключительных случаях — вышеупомянутую «сыворотку»…
— Только не надо, пожалуйста, прикрываться чужими грехами! Мол, все так делают…. Никакие, Димон, вы не Светлые. Так, серенькие — в буро-малиновую крапинку.
— Похоже, что иначе и не бывает. К сожалению…
— Может, оставим бесполезные философские споры на следующий раз? — печально улыбнувшись, предложила девушка. — Лучше, Димчик, прочитай ещё какой-нибудь стишок.
— Про любовь?
— Да, ну…. Давай, что-нибудь другое. Например, связанное с военной тематикой.
— Пожалуйста.
Тень — над Городом
Спустилась — незнакомая.
Тень — таинственная,
Искренняя — Тень….
Девушка, мы с вами — не знакомы?
Жаль. Весна. А по весне — капель…
Жаль. Что ничего не начиналось.
Жаль — дворовую всю эту кутерьму.
Мне повестку — поутру — прислали
На Войну…
— Хорошее стихотворение, — одобрила Юлька. — Душевное…
— Спасибо, — поблагодарил Поэт и, усердно постучав в стенку кулаком, объявил: — Карлсон подъём!
— А, что такое? — в дверном проёме появилась Васькина заспанная физиономия. — Вампирша нарисовалась?
— Слава Богу, нет. Без пятнадцати пять. Восход. Пора заступать на дежурство.
— Вот же, блин. Никакого покоя.
— Не ворчи, братишка. Иди в ванную, умойся.
— Хотя бы чайком горячим угостите, голубки. Желательно с печеньем овсяным. Или же со сладкими пряниками…
Когда — минут через двадцать — Карлсон, всё же, покинул квартиру, дело пошло веселей. В том плане, что шахматы, карты, разговоры и споры были успешно позабыты, пришло время для поцелуев и объятий.
Впрочем, всё проходило достаточно робко и невинно, без реальных попыток перевести означенное действо в более серьёзное, то бишь, во взрослое русло.
Поэт помнил, что его сердечной симпатии не исполнилось ещё и семнадцати лет, поэтому особой воли рукам не давал, мол: — «Испугаю ещё невинную девицу. Подумает, не дай Бог, что я являюсь законченным развратником, и надаёт звонких пощёчин…».
И в Юлькиной светловолосой голове бродили похожие мысли, мол: — «Юная девушка не должна быть сексуально-раскованной. Иначе её могут принять за легкомысленную нимфетку, непригодную для серьёзных отношений. Так, симпатичная финтифлюшка на парочку раз. Шалава раскованная…. Целомудренная робость и лёгкая-лёгкая трепетность, вот, наши главные козыри. Нелишнем будет, конечно, и простонать парочку раз. Но так, без плотской страстности — нежно и слегка испуганно. Типа — первый раз имею дело с умелыми мужскими ручонками…».
В какой-то момент она почувствовала, как нежные ладони ухажёра, обнимавшие её спину, напряглись, а губы, став жёсткими, отстранились от её разгорячённых губ.
— В чём дело, милый? — проворковала девушка, стараясь, чтобы её голос был в меру томным, безо всяких пошлых ноток. — Что-то не так?
— Тихий шорох на балконе, — тревожно поворачивая голову в сторону, сообщил Димка. — Может, это голуби?
— Не думаю. Кукусь давно бы среагировал. Он обожает изображать из себя опытного охотника на глупую пернатую дичь. Сейчас же — ноль реакции.
Кот, действительно, беззаботно, аппетитно посапывая, дремал в массивном кресле, подлокотники которого были знатно ободраны острыми когтями.
— Ерунда какая-то, — поднимаясь на ноги, пробормотал Поэт. — А, где моя сумка?
— Неужели наш отважный «дозорный» испугался? — смешливо прыснула Юлька. — Наложил в штанишки и собрался делать ноги?
— У меня там пистолет. Куда же я её пристроил? Вот же, непруха…
Договорить фразу он не успел. Через приоткрытую форточку, выходившую на балкон, в комнату влетел тёмный продолговатый предмет. Влетел, со стуком-бряком упал на паркет и бешено завертелся вокруг невидимой оси, распространяя вокруг себя клубы серо-желтоватого дыма и тревожный, чуть сладковатый запах.
«Граната, блин», — невозмутимо доложил хладнокровный внутренний голос. — «Но не советую, пожалуй, паниковать и преждевременно готовиться к вознесению на Небеса. Чувствуешь, дружок, лёгкий аромат ванили? Усыпляющий газ, понятное дело. Может, ещё и побарахтаемся…. Ага, ноги затекли, подкашиваются. Стандартная, мать его, штуковина — сперва хитрый израильский газ оказывает на объект лёгкое парализующее воздействие, а секунд через тридцать-сорок приходит и он, сладкий, цветной и беззаботный сон…».
Димка, прежде чем погрузиться в зыбкое и обманчивое небытиё, успел, неловко упав на паркетный пол, дотянуться до кармана рубашки, где находился старенький мобильник, и нажать указательным пальцем правой руки на нужные кнопки.
Проснувшийся Кукусь, выгнув спину, соскочил с кресла и замер в нерешительности. Непонятная чёрная штуковина, тихонько шипя, медленно вращалась вокруг собственной оси.
«Хрень навороченная», — мысленно фыркнул кот. — «Пахнет, правда, достаточно приятно. Какой-то травкой восточной…».
Ловкий удар лапой, и непонятная тёмная хрень, послушно отлетев под диван, неподвижно замерла.
«Там будет со всяким!» — надувшись гордым мыльным пузырём, подумал Кукусь и, плавно покачивая куцым хвостом, отправился на кухню — заправляться сухим кормом.
Коты — нация особая, гордо плюющая на всякие там усыпляющие газы. А на израильские — вдвойне. Почему — вдвойне? По кочану. Спросите у кошек, взращённых в еврейских семьях. Мол: — «Почему, киски, вы такие худенькие?». Шутка, понятное дело. В меру весёлая шутка, в меру — печальная…
Спалось так — как не спалось уже много-много лет. Беззаботно, легко и светло — без всяческих дурацких и загадочных снов.
Так, только череда призрачных картинок, отображающих суть летнего скромного рассвета. Жёлто-розовые небесные полутона на востоке. Зелёная трава, летнее полевое разнотравье. Ненавязчивое и умиротворяющее бормотанье крохотного голубоватого ручейка, бойкое чириканье мелкой птичьей братии….
Жаворонки, соловьи, певчие дрозды? Нет, зяблики.
«Какие ещё, мать твою, зяблики?», — возмутился сонный внутренний голос. — «Братец, ты разбираешься в птичьих голосах? Не смеши, право! Ты и в нотах ни хрена не понимаешь. Типа — медведь на ухо наступил. Причём, ещё в материнской утробе. Да, ты даже не знаешь, как эти зяблики выглядят в натуре. Орнитолог хренов…».
— Зяблики, — упрямо сжимая губы, прошептал Гришка. — Я сказал…
— Хорошо, милый. Как скажешь, — согласился нежный, чуть-чуть хрипловатый голос. — Зяблики, так зяблики. Красивое имечко. Очень хотелось бы посмотреть — какие они из себя. Зяблики…
Стройная, гладкая и горячая женская нога попыталась перенестись через его тело.
Попыталась? Ага. Только, ясен палисандровый пенёк, ничего толком не получилось — по причине серьёзного препятствия, имевшего места быть. Ну, вы, конечно, понимаете…
Не понимаете? Тяжёлый случай. Клинический.
Ещё минут через восемь-десять Сова известила:
— Спи, Гриня. Не буду больше беспокоить по пустякам. Типа — в ближайшее время.
— А ты, Совёнок? — вяло поинтересовался Антонов. — Куда собралась?
— Уже начало восьмого. И себя надо привести в порядок. И о полноценном завтраке позаботиться. И, вообще…
— Приятно ощущать себя…э-э-э, полноценной хозяйкой дома? Пусть, и временного?
— Угадал, бродяга. Спи…. Кстати, теперь можешь называть меня по имени. Оттаяло — сердечко…
Засыпая, он успел подумать: — «Никогда у меня такого не было. В плане ярких впечатлений от секса. Незабываемых, практически…. Вру, конечно. Было. Только очень и очень давно. Лет в восемнадцать-девятнадцать. А потом как-то всё скомкалось. Приелось. Устоялось…. Значит, молодость возвращается? Получается, что так…».
Зазвонил мобильник, выключенный ещё с вечера. Для всех выключенный, кроме одного абонента.
— Жив, здоров, бодр и весел? — поинтересовался Шеф.
