Джеффри Сэкетт - Клеймо оборотня
— Buon giorna,[11] — ответила она по-итальянски, бледная от переполнявшей ее жалости и страха за него.
Он перевел взгляд на Петру, скользнул по ее лицу, скрытому за маской и шапочкой, и снова улыбнулся Луизе.
— La famma blanka. — Его лицо расплылось в ухмылке. «Женщина в белом».
Охранники вытащили пленников на середину комнаты. Брачер неторопливо подошел к Калди и сказал:
— Сейчас мы зададим тебе несколько вопросов, и ты на них ответишь, цыган. В противном случае, — предупреждаю — тебе несдобровать. — Помолчав, он добавил. — И не советую испытывать мое терпение, притворяясь, что ты не понимаешь. Нам ведь отлично известно, что ты говоришь по-английски.
Калди медленно поднял голову, посмотрел на Брачера и спокойно произнес:
— Я прекрасно понимаю тебя. Но если ты думаешь, что я дрожу от страха перед тобой, то ты ошибаешься, разве не заметно.
Задыхаясь от ярости, Брачер сильно ударил Калди кулаком в лицо, так что его голова резко дернулась назад. Однако на лице не появилось ни крови, ни синяков. Калди безучастно смотрел на Брачера, который с трудом подавив гнев, сказал:
— Ну, что ж, свинья, это на тебя не действует, хотя со временем, я уверен, мы найдем способ заставить тебя кричать от боли. А покуда… Твой приятель ведь не обладает твоими чудесными способностями? И если я проткну его ножом, у него пойдет кровь. А если я стану его пытать, он закричит. Поэтому коли тебе дорога жизнь друга, делай то, что тебе говорят.
Калди взглянул на Бласко и увидел страх в его глазах. Бласко не понял слов Брачера, но смысл их не оставлял сомнения. Калди вздохнул:
— Задавайте ваши вопросы. Я отвечу на них.
— Вот и молодец, — сказал Брачер и повернулся к Пратту. — Может быть, вы будете спрашивать, профессор? Я боюсь, как бы эта наглая скотина снова не вывела меня из равновесия.
Пратт кашлянул и откинулся на спинку стула:
— Как ты стал оборотнем?
Калди пожал плечами.
— Я не знаю.
Пратт нахмурился:
— Ты что же, решил пошутить с нами, цыган? Я задал тебе вопрос, на который хочу получить ответ. Как ты стал оборотнем?
— Я ответил на твой вопрос, — спокойно сказал Калди усталым, ровным голосом. — Я не знаю, как я стал оборотнем. Полагаю, меня укусил другой оборотень.
— То есть, укусив, оборотень и в самом деле может создать себе подобных? — спросил Брачер.
— Думаю, да, — ответил Калди.
— И ты тоже так делал?
— Думаю, да, — повторил он.
— Сколько раз?
— Насколько мне известно, только один раз.
— Когда?
— Я не знаю.
Брачер сложил руки на груди, сурово нахмурившись:
— Как ты стал оборотнем? — повторил он вопрос Пратта.
— Я не знаю.
— Почему с тобой происходят эти превращения?
— Я не знаю.
— Как можно убить тебя и тебе подобных?
— Я не знаю.
— Ну, конечно, а если б знал, то ни за что не сказал бы, — процедил Брачер сквозь зубы. — Ты думаешь, мы поверим, что тебе ничего не известно о том, кто ты есть, и как ты такой получился.
— Мне совершенно безразлично, верите вы или не верите, — вяло проговорил Калди.
— Но тебе же не безразлично здоровье твоего друга, правильно? — потребовал капитан. Калди кивнул, — Тогда бы тебе не помешало быть поразговорчивее.
Калди вздохнул и сказал:
— Вы помните свое детство, капитан?
— Конечно, помню, — ответил он. — А причем здесь?..
— И какие воспоминания у вас яснее всего сохранились — воспоминания детства или то, что произошло за последний год?
— Поближе к делу, цыган, — рявкнул Брачер.
Калди отвел глаза от Брачера и уставился в пустоту:
— Время уходит и стирает воспоминания. Я ведь бессмертен, это я знаю наверняка. И воспоминания о такой долгой жизни потреблены под грузом лет. Любой человек помнит свое детство, но очень смутно, и к старости эти воспоминания становятся беспорядочными и отрывочными; а ведь старость для меня ничто. — Он печально улыбнулся. — Видите ли, у бессмертия есть свои недостатки. Память не рассчитана на бессмертие, память не может вобрать в себя бессмертие. Я помню более или менее отчетливо последние двести лет. Дальше уже воспоминания тускнеют, и в конце концов, они растворяются во мраке, а за ним-пустота… ничто.
— Двести лет! — воскликнул Невилл. — Так сколько лет вам, Калди?
— Я не знаю, — ответил он. — Первая дата, которую я могу припомнить, — это 1789 год, год Французской революции. В этом году меня выпустили из тюрьмы.
— А кто вас туда заточил? — спросил Невилл.
— Я не знаю.
— Когда вы попали в тюрьму?
— Я не знаю.
— Сколько времени продолжалось ваше заключение?
Он покачал головой:
— Сто лет, двести лет. Я и вправду не помню.
— Да это смешно! — сказал Брачер. — Как можно забыть свое происхождение!
— Вполне возможно, Фредерик, — задумчиво проговорил Невилл. — Если то, что он говорит, правда, если ему и впрямь столько лет, то можно предположить, что его рассудок просто не в состоянии удержать воспоминания обо всех событиях, которые ему пришлось пережить.
— Но…
— Не забывай, что у нас нет возможности сравнивать и абсолютно никаких представлений о том, что происходит с человеческим рассудком и человеческой памятью на протяжении веков. Рассудок может просто напросто не выдержать под бременем воспоминаний и вырубается, как электрическая цепь в момент перегрузки. И возможно, чтобы сохранить себя, разум через какое-то определенное время избавляется от своих воспоминаний, чтобы освободить место для новых. Так может быть, Фредерик, может быть.
Брачер некоторое время обдумывал услышанное:
— Какие будут предложения? — спросил он.
— Я предлагаю гипнотическую регрессию, — сказал Невилл.
Брачер прищурившись, посмотрел на него.
— Что это такое?
— Фрейд считает, что где-то в мозгу человека сохраняются все воспоминания, буквально все. Нам кажется, что мы забываем, а на самом деле память сохраняет воспоминания обо всем, просто они покоятся под другими, более поздними. Гипнозом можно снять верхние слои памяти и углубиться в более ранние.
— И ты можешь проделать это с Калди?
— Я могу попробовать. Когда я изучал психоанализ, я немного занимался гипнозом. — Вдруг он нахмурился. — По чтобы гипноз был эффективным, нужно полное содействие гипнотизируемого, а я сомневаюсь, что мистер Калди окажет нам содействие.
Брачер повернулся к Калди:
— Ты слышал, о чем мы говорили?
— Конечно, — тихо ответил Калди.
— Отлично. А теперь послушай меня. Только мы и обладаем знанием о том, что нужно делать, и имеем смелость претворить в жизнь это великое знание, а потому мы в скором времени собираемся разнести этот расовый публичный дом, именуемый обществом. Тебе дается шанс внести лепту в это великое дело.
— Боюсь, я недостоин такой чести, — с улыбкой сказал Калди.
Голос его звучал тихо и размеренно, но от этого сарказм был еще очевиднее.
— Ничего мы тебя удостоим, — холодно продолжал Брачер. — Доктор Невилл считает, что с помощью гипноза он сможет узнать твое происхождение. — Он приблизил свое лицо к Калди и с угрозой в голосе произнес:
— И ты окажешь ему полное содействие. Понятно?
— Абсолютно, — безучастно ответил Калди.
— И не надо заблуждаться, цыган: все живое может умереть, в том числе и ты. И если ты откажешься нам помогать, мы не только убьем твоего друга. Мы отыщем способ, как убить тебя самого и можешь не сомневаться, убьем. Так что, выбирай: либо ты помогаешь нам, либо ты умрешь медленной и мучительной смертью.
И вдруг Калди захохотал. Брачер инстинктивно отпрянул, ошеломленный такой неожиданной реакцией доселе спокойного и уравновешенного цыгана.
— Умру! Медленной и мучительной смертью! Что ж, я сделаю все возможное, чтобы вам помочь. — Калди продолжал хохотать, уже почти на грани истерики.
— Отведите их назад в камеры, — приказал Брачер охранникам, и те вытолкали Калди и Бласко из комнаты.
— Его реакция свидетельствует о страхе, — сказал Брачер, — а это хороший знак. Если его можно испугать, значит, ему молено причинить боль, а значит, им можно управлять. Джон, как только он успокоится, начинай гипноз.
— Думаю, это придется отложить до завтра, — сказал Невилл.
— Что?
— Начнем завтра утром, — повторил он. — Сегодня ночью — полнолуние.
— Ах, да, черт, — пробормотал Брачер. — Тогда, конечно, завтра.
Пока Калди пинками и толчками заталкивали в камеру, он продолжал смеяться. И еще долго потом на его лице блуждала улыбка. Он спокойно наблюдал, как охранники обматывали его цепями и привязывали к ним стебельки «борца».
«Меня ждут мученья и смерть, если я откажусь помогать», — думал он, качая головой. — «Мучения и смерть».
