Мартин Смит - Полярная звезда
— На Байкале водятся тюлени, — Слава старался не потерять нить своего монолога, — много видов…
— Лук выловить труднее, — объяснял Аркадий, — нужно воспользоваться сетью для средних глубин. Ага! — С торжественным видом он выудил луковицу, напоминавшую обугленную жемчужину, и возвратил ложку Сьюзен. Она съела лук.
Слава потерял терпение.
— Ренько, твоя смена заступила на вахту!
Аркадий обратился к американке:
— Вам, наверное, вопрос покажется глупым, но я хотел бы знать, в чем вы были на танцах?
Сьюзен невольно фыркнула.
— Разумеется, не в своем бальном платье.
— А оно у вас есть?
— С корсажем и кринолином. Но на сей раз я надела блузку и джинсы.
— Белую блузку и синие джинсы?
— Да, а в чем дело?
— Вы выходили подышать свежим воздухом во время танцев? Скажем, на палубу?
Сьюзен умолкла. Откинувшись назад, она изучала Аркадия с явным подозрением.
— Вы все хотите что-то выяснить насчет Зины?
Слава вышел из себя.
— Ренько, расспросы кончились. Ты сам сказал об этом вчера вечером!
— Утро вечера мудренее, — возразил Аркадий. — Я изменил свое мнение.
— Почему вы так зациклились на американцах? На этом рыбозаводе работают сотни русских, а вы цепляетесь к нам. Вы похожи на радио в моей каюте — делаете не свое дело. — Она ткнула сигаретой в угол, где висел громкоговоритель. — Мне было интересно, почему он не работает. Тогда я залезла наверх и нашла микрофон. Он-то работал, но не так, как я хотела бы. — Сьюзен наклонила голову и, словно стрелу, выпустила дым в сторону Аркадия. — Когда я сойду на берег в Датч-Харборе, я навсегда избавлюсь от липовых радиоприемников и от липовых сыщиков. Еще вопросы будут?
— Я здесь ни при чем, — заявил Слава.
— Вы заберете книги с собой? — спросил Аркадий.
На верхней койке стояла пишущая машинка и ящики с книгами, которые ранее вызвали восхищение Аркадия Советскую поэзию и туалетную бумагу роднило одно — дефицит, возникший из-за неразберихи в советской бумажной промышленности. И это при том, что страна обладает богатейшими запасами древесины!
— Хотите почитать? Следователь и рабочий оказался еще и любителем книг?
— Не всяких.
— Кто же вам нравится?
— Сьюзен — сама писательница, — пояснил Слава. — Лично я люблю Хемингуэя.
— Я имею в виду русских писателей, — сказала Сьюзен Аркадию. — Вы — русский, и у вас должна быть русская душа. Называйте.
— Здесь так много книг…
У Сьюзен больше хороших книг, чем в судовой библиотеке, подумал Аркадий.
— Вам нравится Ахматова?
— Разумеется, — Аркадий пожал плечами.
Сьюзен продекламировала:
Я спросила: «Чего ты хочешь?»
Он сказал: «Быть с тобой в аду».
Аркадий подхватил:
Но поднявши руку сухую,
Он слегка потрогал цветы:
«Расскажи, как тебя целуют,
Расскажи, как целуешь ты».
Слава поглядывал то на Сьюзен, то на Аркадия.
— Это любой помнит наизусть, — произнес Аркадий. — Иначе нельзя, ведь книгу купить невозможно.
Сьюзен уронила сигарету в тарелку с супом, вскочила, схватила первую попавшуюся под руку книгу и швырнула ее Аркадию.
— Мой прощальный подарок, — проговорила она. — И больше никаких расспросов, никаких «я хотел бы узнать». Мне повезло, что вы всплыли на поверхность только в конце плавания.
— Ну, на самом деле вам повезло гораздо больше, — произнес Аркадий.
— Что вы этим хотите сказать?
— Вы были одеты, как Зина. Если действительно кто-то сбросил ее за борт, хорошо, что на ее месте не оказались вы. По ошибке.
Глава 11
В каюте, где когда-то жила Зина Патиашвили, властвовали интим и уют. Включив свет, Аркадий почувствовал себя незваным гостем.
Динка была узбечкой, поэтому на подушке верхней койки стоял игрушечный верблюд из Самарканда. У «мамаши» Мальцевой имелись вышитые подушки, благоухающие пудрой и помадой. В ее альбоме с заграничными открытками пестрели минареты и руины храмов. Чеканка с портретом Ленина охраняла койку Наташи Чайковской. Рядом висел снимок матери, робко улыбающейся на фоне огромных подсолнухов, а по соседству — глянцевитое фото Хулио Иглесиаса.
Стеклянные абажуры в виде колокольчиков, висевшие перед иллюминатором, окрашивали переборки каюты романтическим темно-бордовым светом. Каюта напоминала морскую многоцветную раковину со множеством складок и углублений, полную волнующих ароматов, крепких, как ладан, — словом, жизнь, втиснутая в стальной отсек, вызывала легкое головокружение. Бросалось в глаза большее, чем в первый приход Аркадия, число фотографий, словно с уходом Зины исчезла последняя напряженность, сковывавшая трех оставшихся обитательниц каюты. Дверцу шкафа украшало еще большее число фотографий узбеков и сибирских строителей, улыбавшихся в водянистом отражении колокольчиков.
Когда вошла Наташа, Аркадий копался под полосатым матрасом Зины. Женщина была одета в синий спортивный костюм — универсальная советская форма для занятий спортом. На лице ее блестели капельки пота, однако помада на губах была свежей.
— Ты похож на ворону, — объявила она Аркадию, — которая выискивает падаль.
— Вы наблюдательны. — Аркадий, однако, не сказал, на что похожа она — на огромный автомобиль, от которого и пошло ее прозвище — «Чайка». Запыхавшаяся Чайка в голубом оперении.
— Я занималась гимнастикой на палубе. Мне сказали, что ты хочешь встретиться со мной здесь.
Руками в резиновых перчатках, взятых из лазарета, Аркадий тщательно ощупывал матрас и обнаружил в нем отверстие. Оттуда выскользнула магнитофонная кассета с надписью «Ван Хален». Порывшись в матрасе, он нашел еще три кассеты и маленький англо-русский словарь. Перелистывая его, Аркадий заметил, что некоторые слова подчеркнуты карандашом, как делают школьницы. Линии четкие, как и сами слова, целиком относящиеся к сексу.
— Главная улика? — усмехнулась Наташа.
— Не совсем.
— Разве при обыске не полагается присутствие двух понятых?
— Это не официальный обыск, я просто осматриваю вещи покойной. Может, ваша соседка погибла случайно, а может, и нет. Капитан приказал мне выяснить.
— Ха-ха!
— Совершенно согласен. Просто я когда-то работал следователем.
— Знаю. В Москве. И оказался замешанным в антисоветских кознях.
— Ну, когда это было… Я ведь уже год на «Полярной звезде». Большая честь, разумеется, вносить свой вклад в разделку рыбы для могучего советского рынка.
— Мы кормим советский народ.
— Замечательный лозунг. Однако за это время я не имел возможности совершенствоваться в своей профессия. До сих пор случая не было.
Наташа нахмурилась, словно перед ней лежала вещь, обращаться с которой она не умела.
— Если капитан приказал, ты должен выполнять его задание с радостью.
— Конечно. Существует, однако, одно «но». Наташа, мы вместе работаем на конвейере. Ты как-то обмолвилась, что кое-кто у нас — мягкотелый интеллигент.
— Да такие собственный член не найдут, если бы он иногда не чесался.
— Спасибо. А у тебя другое происхождение?
— Два поколения гидростроителей. Моя мать работала на верхней Братской плотине. Я была бригадиром на Богучанской гидростанции.
— И твой труд, конечно, был награжден по заслугам?
— У меня орден Трудового Красного Знамени, — Наташа восприняла комплимент как должное.
— И еще ты член партии?
— Мне оказали эту высокую честь.
— Но мне кажется, твой ум и инициативу в должной мере не ценят.
Аркадий вспомнил, как Коле отрезало палец пилой. Кровь фонтаном брызнула в лицо, на рыбу, залила все кругом. Именно Наташа среагировала мгновенно, туго перевязав Коле запястье косынкой, она заставила его лечь, приподняла ноги и всячески оберегала его, пока не прибыли носилки. Когда его унесли в лазарет, она излазила пол на коленках, пока не нашла отрезанный палец, чтобы его пришили обратно.
— Мне достаточно, что меня ценит партия. Зачем ты просил меня прийти сюда?
— Почему ты уехала со стройки и стала разделывать рыбу? На строительстве больше платят, идут северные надбавки. Ты работала на свежем воздухе — не то что здесь, в трюме.
Наташа скрестила руки на груди. Ее щеки порозовели.
Мужа подыскивает. Ну конечно. На стройках мужчин больше чем женщин, но это не то, что на корабле, где более двухсот здоровых мужиков вынуждены находиться в обществе примерно пятидесяти женщин, причем половина из них уже бабушки, так что выходит десять претендентов на одну. Наташа постоянно ходила по палубе в спортивном костюме или в пальто с лисьим воротником, а при малейшем намеке на погожий денек — в открытом платье с яркими цветами, в котором она походила на большую распустившуюся камелию Аркадий смутился от того, что не догадался раньше.
