Рут Ренделл - Наследие греха
– Помогите мне закурить, а?
Он уверенно чиркнул спичкой о коробок. Девушка подошла совсем близко к нему и, когда пламя обуглило табак, обхватила ладонью его руку. На долю секунды мужчину охватило ощущение, которое его брезгливая натура тут же охарактеризовала как омерзительное и с которым она при содействии чувства долга и профессиональной подозрительности быстро справилась. Лиз Криллинг часто дышала, но отнюдь не из-за близости к нему – в этом инспектор был уверен. Натренированным движением он шагнул в сторону, аккуратно обойдя длинную голую ногу, которая норовила затесаться между его ног, и оказался лицом к лицу с тем, что девушка так старательно от него скрывала.
Раковина была полна немытой посуды, картофельных очистков, старой заварки и мокрой бумаги, но Криллинги давно оставили позади всякие мелкобуржуазные предрассудки и не стыдились того убожества и грязи, в которых жили.
– Кажется, пара-тройка выходных вам бы не повредили, – громко сказал полицейский. – По крайней мере, порядок бы здесь навели.
Элизабет захохотала.
– А знаете, если вас прислонить к стенке да зажечь перед вами дымовую шашку, то вы еще совсем неплохо смотритесь, – сообщила она гостю.
– А вы, как я вижу, приболели? – Он смотрел на батарею пустых аптечных пузырьков, рядом с которыми стоял один наполовину полный и лежал шприц. – Нервишки, наверное, пошаливают…
Смех прекратился.
– Это ее, – буркнула девушка.
Берден прочитал ярлычки и ничего не ответил.
– Она принимала их от астмы. Они все одинаковые, – сказала Лиз, но стоило инспектору потянуться за шприцем, как она обеими руками вцепилась в его запястье. – Нечего тут чужие вещи трогать! Трогаете чужие вещи – значит, обыскиваете, а на обыск ордер нужен.
– Верно, – миролюбиво согласился Берден и пошел за Криллинг в гостиную. На полдороге она вдруг резко развернулась и буквально выкрикнула ему в лицо вопрос, так что он даже отскочил немного назад: – Вы так и не сказали мне, что тут делал священник!
– Он приехал сюда потому, что знаком с дочерью Пейнтера, – осторожно сказал Майкл.
Элизабет побелела, отчего сразу стала похожа на мать.
– Того Пейнтера, что убил старуху?
Берден кивнул.
– Забавно, – сказала девушка. – Мне бы хотелось увидеть ее снова.
У полицейского возникло ощущение, что она нарочно меняет тему, хотя назвать ее замечание непоследовательным было нельзя. Лиз смотрела в сад, но она вряд ли видела там крапиву с ежевикой да жалкую проволочную изгородь, которая одна ограничивала их буйный рост.
– В детстве я ходила к каретному сараю, и мы с ней играли, – сказала она. – Мать не знала. Она говорила, что Тесс не из нашего класса. Мне это было непонятно. Я думала: как она может быть из какого-то класса, когда она в школу не ходит? – Вдруг девушка подняла руку и резко толкнула клетку с птицей. – Мать вечно сидела в доме со старухой – бла-бла-бла, никогда этого не забуду! – а меня посылала играть в сад. Там не с чем было играть, но один раз я увидела Тесси – она возилась в куче песка… Чего вы на меня так смотрите?
– Как – так?
– Она знает о своем отце? – спросила Криллинг, и Берден кивнул. – Бедняжка. Чем она занимается?
– Учится. Она студентка.
– Студентка? О, боже, я тоже была когда-то студенткой! – И внезапно девушку стала бить дрожь. Длинный червяк пепла отвалился от ее сигареты и рассыпался по розовым рюшам. Она взглянула на халат и бесполезно похлопала ладонью по застарелым пятнам и ожогам от сигарет. Ее движение напоминало скорее неконтролируемый спазм. Лиз обернулась и набросилась на Майкла так, что ее ненависть, смешанная с отчаянием, обожгла его, как огонь. – Что вы хотите со мной сделать?! – закричала она. – Вон! Вон отсюда!
Когда он ушел, она выхватила из кучи неглаженого белья дырявую простыню и набросила на клетку с птицей. От резкого движения и колебания воздуха зашевелилась та штука, которую мать называла неглиже, но ее Элизабет не боялась – пока та не касалась ее кожи, конечно. И за каким чертом ему понадобилось приходить сюда и ворошить все снова? Выпить, что ли, может, полегчает? Хотя на днях нисколько не полегчало, тоже верно… Да и выпивки у них в доме отродясь не водилось.
Газеты, старые письма и неоплаченные счета, пустые сигаретные пачки и пара старых чулок с затяжками выпали ей навстречу, стоило ей открыть дверцы буфета. Девушка стала шарить в его темной глубине, среди пыльных ваз, оберток от рождественских подарков и игральных карт с загнутыми углами. Форма одной из ваз показалась ей обнадеживающей. Потянув ее на себя, она обнаружила, что это бутылка шерри-бренди, подаренного матери на день рождения дядей. Бе-е, гадость, липкий сладкий шерри-бренди… Присев на корточки прямо тут же, среди мусора, Криллинг налила бренди в заросший пылью стакан. Минуту спустя ей полегчало – настолько, что можно было бы встать, одеться и заняться этой проклятой работой. Но не бросать же открытую бутылку – просто удивительно, как мало, оказывается, надо, если начать на пустой желудок!
Горлышко бутылки снова задребезжало о стакан. Сосредоточившись на том, чтобы рука не дрожала, Лиз забыла следить за уровнем жидкости в стакане, и та все поднималась и поднималась, пока не перелилась, наконец, через край и не хлынула на розовые оборки.
Все кругом стало красным. «Хорошо, что мы не чистюли какие-нибудь», – подумала девушка и, взглянув на себя, увидела красное на розовом… Ее пальцы вцепились в нейлон и рвали, рвали его, пока тоже не стали липкими и красными. О боже!
Сорвав с себя халат, она топтала его ногами, вздрагивая при каждом соприкосновении с тканью, словно это была живая, осклизлая тварь, а потом бросилась на диван.
…Теперь у тебя нет никакой красивой одежды, тебе нечего показать Тесси. Она всегда так боялась, как бы ты не запачкалась, и вот как-то раз, когда мама сидела в доме с тетей Роуз и тем человеком, которого они называли Роджер, Тесси привела тебя наверх, к тете Рини и дяде Берту, и тетя Рини дала тебе передник, чтобы ты надела его поверх платьица.
Дядя Берт и Роджер. Единственные мужчины, которых ты знала, не считая папы, который вечно болел – «недомогал», как говорила мама. Дядя Берт был большим и грубым, и один раз, когда ты тихонько поднялась к ним наверх по лестнице, ты слышала, как он кричал на тетю Рини, и видела, как он ее ударил. Но с тобой он был всегда добр, называл тебя Лиззи. А вот Роджер тебя никак не называл. Да и с чего бы ему называть тебя как-нибудь, если он и не говорил с тобой никогда, а только глядел на тебя так, словно ненавидел?
Была осень, когда мама решила, что тебе нужно сшить праздничное платьице. Непонятно зачем – ведь ты никогда не ходила ни на какие праздники, – но она сказала, что ты сможешь надеть его на Рождество. Оно было розовым, три слоя розового тюля поверх розовой нижней юбки – самое красивое платьице в твоей жизни…
Элизабет Криллинг знала – раз это началось, то так просто не отступится. И только одно может ей помочь. Стараясь не смотреть на розовую тряпку в красных брызгах, она потащилась в кухню, где ее ждало временное спасение.
Голос Ирен Кершо звучал по телефону холодно и отстраненно:
– Между вашим Чарли и моей Тесс, похоже, вышла небольшая размолвка, мистер Арчери. Не знаю, в чем там было дело, но уверена – это не ее вина. Она готова целовать землю, по которой он ступает.
– Они взрослые, сами разберутся, – неискренне ответил священник.
– Завтра она возвращается домой – значит, она очень расстроена, раз пропускает последние дни семестра. Все соседи спрашивают меня, когда свадьба, а я не знаю, что сказать. Это ставит меня в крайне неловкое положение.
Респектабельность, респектабельность и еще раз респектабельность.
– Вы позвонили мне, чтобы задать какой-то вопрос, мистер Арчери, или просто так, поговорить? – спросила Ирен.
– Я хотел бы попросить у вас номер рабочего телефона вашего мужа, если вы не возражаете.
– Ну, если вы двое сойдетесь, обмозгуете все и придумаете, как сделать так, чтобы между ними все снова пошло на лад, то отчего бы не дать, – сказала женщина потеплевшим голосом. – Мысль о том, что мою Тесс… ну, бросили, покоя мне не дает. – Арчери не ответил. – Номер Аплендз шесть-два-два-три-четыре, – добавила она.
У Кершо оказался добавочный номер и сообразительная секретарша-кокни.
– Я хочу написать офицеру, под чьим началом Пейнтер служил в Бирме, – сказал Генри, когда приличествующий случаю обмен любезностями был завершен.
Кершо слегка помешкал, а потом ответил обычным, полным энергии и жизнелюбия голосом:
– Понятия не имею, как звали того парня, но знаю, что Пейнтер служил в легкой пехоте под командованием герцога Бабрахама. В третьем батальоне. В военном министерстве вам скажут точнее.
– Защита не вызывала его на процесс, но мне было бы кстати, если бы он дал Пейнтеру хорошую характеристику.
