Марк Вайнгартнер - Месть Крестного отца
— Десять к одному, — сказал он, — что неназываемый источник — это пиар-агентство, которое с потрохами купил Хейген.
Ложь. Обо всем позаботился сам Эдди и гордился своей инициативой. Назначение Фонтейна главным маршалом — тоже дело его рук. В Комитете есть свой человек. Зная, что Фонтейн — крестник покойного Вито, Парадиз решил, что Майклу будет приятно прочесть о нем что-нибудь позитивное в противовес дерьму, вылитому прессой из-за стычек с властями Невады в их ковбойских шляпах. Вышла неурядица, ну да не страшно. Как говорят, лучше дурная слава, чем никакой.
— Ты полагаешь? — Таракан ни в коем разе не был тупицей, просто медленно соображал.
— Хорошая идея — придать факт огласке. Не повредит репутации дона. Они же не могли предвидеть, что это появится на одной странице с Фонтейном.
Зазвонил телефон.
Момо взял трубку, выслушал, попросил подождать секундочку и прикрыл трубку рукой.
— Да, двадцать к одному, — сказал Таракан, передавая телефон Эдди, — поэтому твои пиротехники и остановились на пол пути.
Парадиз вздохнул.
Он пришел к выводу, что мир населен двумя типами людей: теми, кто ломает все на своем пути, и теми, кто чинит. Если ты рожден наладчиком, что ж теперь делать? Жаловаться? Нет. Черт возьми, нет. Ты просто налаживаешь. Пользуешься данным Богом талантом и каждый треклятый день ходишь и подчищаешь.
Глава 9
Из холла гостиницы позвонили организаторы парада.
— Мы разбудили вас, сэр?
— Нет, — соврал он.
— Мы уже беспокоили вас сегодня утром.
Джонни помнил сон, в котором отвечал по телефону, но аппарат не переставал звонить.
— У меня была встреча, — сказал он, хотя проспал встречу.
Он проспал почти все утро. Не осталось времени на разговор с Джинни. Уже и так поздно. Организаторы парада сообщили, что отправили машину за Лизой; дочь должна быть уже в центре города.
— Я сейчас спущусь, — пообещал Фонтейн.
— С нетерпением ждем вас, сэр.
Джонни набрал номер Майкла Корлеоне. Ответила секретарша.
— Вы не могли бы передать мистеру Корлеоне, что я опаздываю? — Фонтейн поднялся и стучал кулаком по мраморной тумбочке. — Мы собирались выпить… кофе утром, но… — Какая отговорка сгодится? «Будь мужчиной», — сказал бы крестный. — …Но я сильно устал с дороги и заснул. Меа culpa.[13] Пожалуйста, передайте ему, что искренне сожалею, и если возможно…
— Подождите минуточку.
Джонни действительно вымотался. И после сна чувствовал себя не менее уставшим.
Секретарша вернулась и сообщила, что мистер Корлеоне готов встретиться сразу после парада.
Фонтейн омыл лицо холодной водой, надел костюм — сизо-серый, фирменная марка — и бросился к двери, но вдруг заметил уголком глаза утренние газеты. Остановился. Собрал их в кучу, смял и запихал в мусорное ведро. Плюнул сверху и побежал к лифту.
Эскадрон сопровождения провел его через боковой вход в лимузин, и они спокойно отъехали.
Главным организатором был неприметный лысый мужчина в дешевом черном костюме. По пути он давал непонятные указания по карманному радио, каким пользуется разведывательная служба. Похмелье вдруг накатило на Джонни с удушающим размахом.
— Там есть… — Фонтейн не хотел спрашивать о протесте. Не хотел подавать вида, будто ему не все равно, — толпа?
— Что?
— Я читал о возможной демонстрации, — пояснил Джонни.
— У отеля? Нет.
— А там, откуда начнется парад?
— Мы держим ситуацию под контролем, сэр.
Они прибыли к месту назначения, в оцепленный квартал недалеко от Таймс-сквер. Посреди Сорок четвертой улицы поставили белую палатку для VIP-персон. Одинокий протестующий с транспарантом давал интервью. Горстка журналистов, сдерживаемых деревянным барьером с полицейскими, смотрела в другую сторону и заметила Фонтейна, только когда он уже почти скрылся в палатке. Слишком поздно приставать с вопросами. Донеслось лишь: «Джонни!» и «А правда, что…»
Фонтейн, мастер увиливать от толп доброжелателей и поклонников, пролетел мимо людей из списка приглашенных — школьных учителей, монашек, бывших одноклассников — и с извинениями поспешил к дочери. Даже Дэнни Ши не получил должного внимания — только равнодушный кивок.
При виде отца Лиза засияла. У него чуть ноги не подкосились от такого восторга.
— Вот так казус! — сказала она, обнимая Фонтейна.
На Лизе была красная водолазка из кашемира и черные итальянские сапоги по колено, которые он купил ей, когда в прошлый раз приезжал в Нью-Йорк.
— Казус?
— Нежил! Что за слово!
— Оно означает «ласкал».
— Я понимаю смысл, пап. Как забавно! Они решили, будто мы влюбленная парочка!
— Да уж. Ты не злишься, или… ну, не знаю…
— Потешно.
Джонни покачал головой.
— Там еще написали…
Лиза махнула рукой.
— Белиберда.
— Джо-о-он. — Фонтейна хлопнул по плечу генеральный прокурор. Сбоку от него стоял незнакомый мужчина: судя по манере держаться, полицейский. Северный итальянец. — Рад видеть вас, господин главный маршал, — сказал Дэнни Ши. — Мы было начали волноваться.
Джонни принялся представлять Лизу.
— Мы уже познакомились, — расплылся в улыбке Дэнни, — пока вас ждали. У вас прекрасная дочь, Джо-о-он. — Лиза пожала плечами от смущения. — Как поживают остальные дочурки?
— В районе, где я вырос, люди говорят, «хорошо, как хлеб».
— Хорошо, как хлеб? Никогда не слышал.
— Ничто не сравнится с итальянским хлебом.
— Истинно так! — поддержал Ши.
Он играл на несуществующую публику. Когда-то они с Джонни были друзьями. После выборов — в которых немалую роль сыграл и Фонтейн — семья Ши охладела к нему. Единственной приходящей на ум причиной разлада было итальянское происхождение Джонни. Даже когда у Фонтейна возникли проблемы с Комитетом по азартным играм, он зажал в кулак гордость и спросил, может ли администрация вмешаться и усмирить невадских ковбоев. Джонни набрал нужный номер, Дэнни взял трубку и вежливо и лаконично ответил, что они ничем не могут помочь. Теперь при виде Дэнни Ши и его притворства, будто они по-прежнему старые друзья, Джонни хотелось вмазать слащавому проныре прямо в белые лошадиные зубы.
— А как Джинни и детишки? — спросил Фонтейн.
— Великолепно. Это агент Стивен Бьянки из ФБР.
— Я большой поклонник господина Фонтейна, — сказала Бьянки. — У нас с женой все ваши пластинки.
Джонни записывался почти тридцать лет. Ни у кого не было полной коллекции. Если бы те, кто хвастал об этом, действительно купили все пластинки, у Фонтейна было б столько денег, что Поль Гетти подносил бы ему туалетную бумагу, а король Фарук подтирал задницу.
— Ценю. — Джонни обнял Лизу за плечи. — Благодаря таким поклонникам мои дети сыты.
Дэнни Ши и агент Бьянки расхохотались громче, чем подобало.
Фонтейн как-то читал о Бьянки в газетах: он был помощником начальника ФБР в одном из штатов; кроме него, ни один американский итальянец не дорос до столь высокого положения в Бюро. Джонни удивился такому достижению.
— Мило с вашей стороны принять участие в параде, господин генеральный прокурор, — сказал Джонни. — Неужели в вас течет итальянская кровь?
— Я не мог пропустить такое событие, — торжественно заявил Дэнни Ши. — Это редкая возможность воздать почести трудолюбивому итальянскому народу.
— Камеры снаружи, Дэн, — прервал его Фонтейн. Лиза рассмеялась, в глазах Ши сверкнула злость.
— Думаю, пора начинать, — сказал Ши, хотя никто не давал сигнала. Он направился в начало процессии, к самым высокопоставленным персонам, которые уже появились в толпе. — Долг зовет. Если когда-нибудь понадобится моя помощь, Джо-о-он, дай мне знать, ладно?
— Спасибо. Непременно.
Надо отдать должное Дэнни Ши: это единственный политик, который не избегал Фонтейна. В параде участвовало много желающих занять должность мэра или губернатора на следующих выборах. Членов городского совета собралось больше, чем слабительных таблеток в баночке «Картере пиле», но кто из них зашел поздороваться с Джонни Фонтейном? Никто. И слава богу. У Джонни появилась возможность поговорить со старыми друзьями и выслушать комплименты в адрес Лизы от «непорочной девы» — престарелой учительницы музыки, которая всегда говорила, что Джонни добьется успеха. Снова и снова доброжелатели повторяли, как опечалены протестами; Фонтейн неустанно благодарил их и уверял, будто его это ничуть не беспокоит: умеренная цена за выпавшую честь.
Наконец пришли организаторы. Джонни перекинул через плечо ленту, белую с красными и зелеными буквами.
— Если не хочешь брать меня с собой, — шепнула Лиза и расправила ленту, — я не обижусь.
