Линда Ла Плант - Чистая работа
— Нет, я бороду отращиваю. Когда побреюсь, ты будешь знать, что я в полном порядке.
— Вот как.
— А что, есть возражения?
— Да нет. Только ты будешь, как Распутин.
Ленгтон хмыкнул:
— Да… Смотри, сколько раз в него стреляли, прежде чем укокошили. Его и топили, и травили…
— Пойду-ка я в душ.
— Давай, — откликнулся он, обматывая колено эластичным бинтом.
Анна не могла отделаться от ощущения, что Ленгтон заполонил собой не только всю ее квартиру, но и жизнь. Открыв дверь ванной, она отшатнулась от неожиданности — там стояли ходунки. Она вернулась в комнату и спросила, зачем они ему понадобились.
— Это чтобы тебе не приходилось помогать мне справлять естественные надобности. Для большей самостоятельности, видишь ли, пусть они там стоят. Я не собираюсь ими больше нигде пользоваться.
Анна закрыла за собой дверь и стала протискиваться к ванне. На полках, где раньше стояла ее косметика, теперь рядами выстроились пузырьки с витаминами, гелями и таблетками. В поисках собственной зубной щетки она нарушила этот стройный порядок.
«Это ненадолго. Это совсем ненадолго, не заводись», — успокаивала она сама себя, но чувство было такое, что стены ванной тесно сомкнулись вокруг нее.
Анна пока не занималась Сикертами, хотя сама ситуация продолжала ее волновать. Для того чтобы все обдумать, ей не хватало времени, потому что между ней и Ленгтоном начало устанавливаться что-то вроде дружеского партнерства. Он стал меньше капризничать, ведь вся ее жизнь вращалась теперь вокруг него: она была и прачкой, и кухаркой, и сиделкой. Ленгтон поражал ее своим непреклонным стремлением к здоровью и силе. Со временем они опять начали заниматься любовью, в постели он был таким же ласковым и страстным, как раньше. Особо они не изощрялись, но, если ему и бывало неудобно или больно, он не подавал виду. Боль в колене все еще беспокоила его, и Анна знала, что Ленгтон принимает болеутоляющие, чтобы выдержать серьезную нагрузку, которую он для себя установил. Случалось, на него наваливалась тоска. В такие минуты Анна оставляла его одного, хотя в ее небольшой квартире это было не просто.
Насколько она знала, Ленгтон не общался ни с кем, кроме своего тренера. У него уже отросли довольно длинные волосы и борода — не то чтобы он действительно стал похож на Распутина, но внешность его очень изменилась. Почти все время Ленгтон ходил теперь в спортивном костюме, так что, если он и выбирался из квартиры, вряд ли его кто-нибудь узнавал. Он не проявлял никакого желания сходить в кино или пообедать в ресторане, но одну вылазку все же совершил: как-то, вернувшись домой, Анна обнаружила в коридоре его велосипед. Она знала, что для тренировки Ленгтон всегда катался на нем по Мейда-Вейлу, но представить не могла, как он сумел затащить велосипед в квартиру. Гребной тренажер и велосипед сделали опасным передвижение по коридору. Анна все время цеплялась за педали и натыкалась на тренажер, так что с ног у нее не сходили синяки.
На журнальном столике громоздились стопки невскрытых конвертов, которые он аккуратно забирал из своей квартиры. Доставала ее и его привычка швырять куда попало куртки и брюки от спортивных костюмов. Каждое утро он покупал свежие газеты, которые складывал в кухне. Анна собралась было выкинуть их, но Ленгтон строго запретил ей это делать, как будто газетные статьи крайне интересовали его. Это был отличный повод расспросить его о тех вырезках, которые она нашла в его квартире, но тут их прервал звонок в дверь. Пришел физиотерапевт, чтобы проделать курс утренних процедур.
Временами, когда терпение ее было на исходе, Ленгтон делал ей что-нибудь приятное. После тренировок он часто приносил букеты цветов. Несколько раз он даже приготовил ужин и растрогал ее своим старанием. Как мальчишка, он радовался комплиментам, которые она расточала его поварскому таланту. О работе он ее почти не расспрашивал, а о Льюисе и Баролли вообще не говорил. Если Анна заводила о них речь, Ленгтон делал такой жест рукой, как будто отмахивался, но всегда готов был порассуждать о витаминах, минералах, физиотерапии. К своему расписанию он добавил еще курс массажа и лечение акупунктурой.
У Ленгтона на уме было одно — скорейшее выздоровление: он занимался исключительно этим и не допускал никаких отклонений от режима. Анна догадывалась, какие это деньги, потому что, например, час занятий с личным тренером стоил сотню фунтов. Но результаты были налицо: он весь как-то распрямился и почти набрал нормальный вес. Особенно он гордился «кубиками» на брюшном прессе и не раз с удовольствием рассматривал себя в зеркале. Ленгтон вставал раньше Анны и отправлялся на велосипедную прогулку, накатывал пять миль и ехал обратно домой, где его уже ждали овсянка и гора витаминов. Его по-прежнему часто мучили боли, но, хоть все и упрашивали его не перетруждаться, он никого не слушал.
До суда над Мерфи оставалась неделя. Вернону Крамеру уже вынесли приговор, и он был оставлен в тюрьме Уондзуорт, так как написал прошение о том, что хотел бы находиться рядом с семьей и друзьями.
Узнав об этом, Гарри Блант разразился монологом о тюремных порядках:
— Ты же понимаешь, этого ублюдка, согласно сорок третьему правилу, нужно содержать в спецотделении, как растлителя малолетних, так что, пожалуйста, — назад к старым дружкам, чтобы вместе всякие картинки поганые рассматривать! Правда, теперь не говорят даже «правило сорок три», чтобы не задеть ненароком чувства этих ублюдков! Осталось только им ключи от камер раздать!
Брендон посмотрел на Анну и заговорщицки улыбнулся. Она начала видеть в нем симпатичные черты, особенно теперь, когда он перестал обливаться своим одеколоном. Он подошел к ее столу и протянул листок бумаги.
— Вот, вчера вечером был звонок, только ты уже ушла, — сказал он. — Она очень хочет поговорить с тобой, но категорически отказывается объяснять, в чем дело. Это ее мобильный.
— Спасибо, — поблагодарила Анна и взглянула на записку. — Берил Данн…
Анна еще раз прочитала имя, стараясь припомнить, почему оно ей знакомо, и тут ее осенило: это же мать Артура Мерфи!
Анна набрала номер:
— Миссис Данн?
— Да.
— Это детектив-инспектор Анна Тревис.
— Да, слушаю.
— Вы просили, чтобы я вам позвонила?
— Просила.
— Может быть, объясните…
— Это не телефонный разговор, — перебила ее женщина.
— Тогда будет сложнее.
— Мне очень нужно поговорить с вами, только в полицию я ни за что не приду, — произнесла Берил Данн с сильным ньюкаслским акцентом.
— Если вы мне скажете, зачем хотите меня видеть, то мы встретимся.
Наступила тишина.
— Алло, Берил! Вы слушаете меня?
— Да.
— Зачем вам нужно встретиться со мной?
— Я хочу кое о чем поговорить. Это очень важно. Вы арестовали моего сына.
Анна ждала и слушала, как тяжело вздыхает ее собеседница.
— Я говорю об Артуре Мерфи, — наконец произнесла она.
Подумав немного, Анна назначила встречу на завтра, в кафе возле дома Пибоди на Лилли-роуд. Закончив разговор, она немедля постучалась в дверь кабинета Шелдона, чтобы сообщить ему эту новость.
— Что бы она ни сказала, ему все равно уже ничего не поможет, до конца жизни просидит. Возьмите с собой Брендона, пусть делом займется, — приказал Шелдон.
Анна засомневалась:
— Я думаю, что ему не надо быть на виду. Она говорила очень скованно, и, раз уж она приедет из своего Ньюкасла, я не хочу ее спугнуть.
— Вполне возможно, только все-таки возьмите его с собой. Это же кафе — сядет где-нибудь, чайку попьет. Лучше перестраховаться, чем потом локти кусать. Если она такая же повернутая, как и сынок, помощь вам совсем не помешает.
Брендон появился в убогом кафе за пятнадцать минут до встречи Анны с Берил Данн. Он сидел в углу над своим заказом из яичницы с ветчиной, сосисок, жареной картошки, чашки чая, забеленного молоком, белого хлеба и масла. Когда Анна вошла, Брендон поднял глаза и посмотрел на нее. Она огляделась: в зале, кроме Брендона, сидели только двое маляров в перепачканных краской комбинезонах, и в тарелках у них была такая же дрянь, как у Брендона.
У старика за стеклянной стойкой Анна попросила кофе. Он выставил перед ней толстостенную чашку на блюдце. Она отдала ему семьдесят пенсов, огляделась еще раз и села за столик для двоих, подальше от маляров, но и не слишком далеко от Брендона.
Вскоре вошла женщина. Она решительно двинулась прямо к стойке, заказала эспрессо и только после этого обернулась и неторопливо подошла к столику Анны. Роста она была ниже среднего, тучная, в плетеных сандалиях на сильно опухших ногах. На ней был ярко-красный плащ, в руках большая пластиковая сумка. Обесцвеченные соломенно-желтые волосы с отросшими темными корнями небрежно свисали до плеч. Лицо было нещадно накрашено: подведенные жгуче-черным глаза, густо намазанные ресницы, яркие пятна румян, кроваво-красная помада, забившаяся в морщинки вокруг рта.
