Линда Ла Плант - Чистая работа
— Ну, пользы от меня теперь будет немного, ты сама знаешь. Сам я даже водить пока не могу, но буду получать компенсацию, так что на такси хватит, чтобы ездить на тренировки и к физиотерапевту. С коленом моим еще работать и работать. Знаешь, что мне медсестра сказала? У вас, говорит, болезнь горничных. Я ответил: «Так я ж не горничная, почем мне знать, что это за болезнь такая!» А она говорит: «Больно — сил нет!» — Он рассмеялся, и Анна рассмеялась вслед за ним.
Она привезла ему свежих фруктов. Ленгтон капризно заметил, что виноград уже видеть не может, но по-детски набросился на яблоки и с хрустом съел подряд несколько штук. При этом он рассказывал ей о других пациентах, очень смешно их передразнивая. В конце концов он успокоился и взял ее за руку:
— Так ты меня правда возьмешь к себе, а, дорогая?
— Правда. И потом, до твоей квартиры целых четыре лестничных пролета, а до моей всего два, да еще лифт, квартира вся на одном уровне. Ясно, что для тебя она лучше. Я буду тебе готовить, ухаживать за тобой…
— Мама мне не нужна, Анна.
— При чем тут мама? Я сама хочу, чтобы ты как можно скорее встал на ноги и вернулся к работе, потому что с тобой легко не будет.
Он усмехнулся, потом нахмурился:
— Ты поменьше об этом распространяйся. Визитеры пусть не ходят. Пока не буду в форме, никого не хочу видеть.
— Как скажешь.
— Я тут составил список того, что мне нужно привезти, когда буду выписываться.
Он передал ей листок, она положила его в портфель. Анна так и не решилась вынуть папку с делом и подборку газетных вырезок. Время пролетело быстро, на прощание они обнялись и поцеловались. У нее на глаза навернулись слезы, когда он шепнул ей на ухо, что любит ее.
— И я тебя люблю. Ты обязательно поправишься, я знаю.
Ленгтон склонил голову набок:
— Надо поправляться, потому что бумажки перебирать я не собираюсь. Нет уж! Я выписываюсь. Столько еще дел надо переделать!
От этих слов ей стало не по себе, но он крепко сжал ее руку:
— Что это ты так разволновалась? Никаких глупостей я не натворю, но если ты меня знаешь — а я думаю, так оно и есть, — то понимаешь, что еще не вечер.
Она грустно улыбнулась:
— Да уж знаю.
Глава 6
В то утро, когда Анна должна была забрать Ленгтона домой, он звонил ей четыре раза. Сначала сказал, что хочет подарить медсестрам шоколад, потом попросил еще купить несколько бутылок хорошего вина. В следующий раз он поинтересовался, приготовила ли она подходящий костюм и галстук. И наконец, снова напомнил, чтобы она не забыла взять с собой подарки. По голосу Анна слышала, что он волнуется как мальчишка, — каждый раз он повторял, во сколько его нужно забрать, и твердил, чтобы она не говорила никому о том, что его выписывают.
Анна выехала в Глиб-хаус с таким расчетом, чтобы появиться там в половине третьего, как ей было велено, но добралась она раньше, потому что в это время автострада М4 была совершенно свободна. Через медсестру она передала сумку и сказала, что будет ждать в комнате отдыха. Ленгтон появился ближе к трем. Выглядел он фантастически, необыкновенно галантно он взял у нее шоколад и вино и роздал медсестрам с истинно королевским достоинством.
Пока он шел к «мини» Анны, толпа медиков махала ему на прощание. Анна несла сумку, в которую Ленгтон сложил грязное белье и всякие мелочи. Открыв ему пассажирскую дверцу, она обошла машину и положила сумку в багажник. Пока она возилась, он все стоял и, держась за дверцу, махал рукой в ответ. Он стоял, пока все не разошлись, а потом, морщась от боли, принялся усаживаться в кресло, которое она заранее отодвинула как можно дальше. Получилось это у него далеко не сразу: было заметно, как отчаянно болит у него колено. Ленгтон недовольно буркнул, что машина у нее игрушечная, но все же сумел плюхнуться на сиденье и затянуть внутрь больную ногу.
Всю дорогу он тяжело дышал, как будто перемогал боль, но каждый раз на ее вопрос, как он себя чувствует, следовал ответ, что все в порядке. В самом конце пути он начал потирать колено, болезненно морщась.
— Это потому, что здесь повернуться негде, — проворчал он.
— Я сначала занесу сумку, а потом спущусь и помогу тебе выйти, — сказала Анна.
— Не надо мне помогать, иди. Я и сам сумею выбраться.
Анна отнесла сумку в квартиру и вернулась к машине. Ленгтон все еще не мог подняться с кресла. Она наклонилась к нему и предложила сначала выставить ноги, но в ответ он сердито бросил:
— Я с силами собираюсь! Без тебя знаю, что делать!
Анна отступила немного и молча смотрела, как он с трудом выставил из машины левую ногу, а потом обеими руками приподнял правую. Чтобы встать, ему пришлось опереться на нее. Пока Ленгтон выпрямлял спину, пот в три ручья катился по лицу. Они очень медленно дошли до лифта, потом так же медленно добрели до ее квартиры: было видно, что каждый шаг дается ему с невероятным трудом, и, как он ни противился, ему все же пришлось держаться за нее.
Едва они добрались до гостиной, как Ленгтон рухнул на софу, принялся тереть колено и забубнил, как ему неудобно было скорчившись сидеть в ее машине и вот что из этого получилось. Анна разобрала сумку и оставила его одного в комнате, чтобы он немного поутих. Спустя некоторое время она спросила, что он хочет: сходить в ресторан или поесть дома.
— Ага, давай в итальянский сгоняем! — саркастически воскликнул Ленгтон.
— Я пошутила! Есть бифштекс, салат и отличное вино.
— Поди сюда. — Он протянул руку, взял ее ладонь и усадил Анну рядом с собой на софу. — У меня сейчас хреновое настроение, и я прекрасно понимаю, какой я неблагодарный сукин сын, только принеси мне таблетки из пузырька с синей этикеткой, от этой чертовой болезни горничных — ну да, так в народе называется воспаление надколенной кости. Одному богу известно, как горничные такую боль терпят, правда, они ведь сейчас на четвереньки не встают, чтобы полы драить.
Анна поцеловала его в холодную влажную щеку. Таблетки нашлись в маленькой черной кожаной сумке с бритвенными принадлежностями. Ему выписали удивительно много самых разных медикаментов. Ленгтон принял две таблетки, запил их стаканом вина (ей показалось, что это не лучший способ лечения), но боль, очевидно, притупилась, и, когда она подала на стол, он ел с аппетитом, нахваливал ее стряпню и повторял, что не ел так с самого дня, когда его ранили. Только когда они дошли до кофе (вернее, дошла она одна, он так и пил вино), он затих и посерьезнел.
— Нелегко все это будет, как думаешь? — спросил он.
— Я другого и не ожидала, но знаешь, я не думала, что ты так быстро вернешься домой. То, что ты здесь, — это чудо.
Он с улыбкой поднял стакан:
— За тебя, моя хорошая!
Она послала ему воздушный поцелуй:
— Так, сейчас все перемою, а потом телевизор посмотрим или ляжем пораньше, может, для тебя так будет даже лучше. День сегодня был тяжелый, а я не хочу, чтобы ты переутомлялся.
— Я тебе скажу, если устану.
— Отлично, тогда посиди немного. Я быстро.
Только Анна протерла на кухне стол и включила посудомоечную машину, как Ленгтон позвал ее из комнаты. Она подошла к нему.
— Встать не могу, — тихо сказал он.
Поднять его на ноги оказалось совсем нелегко: он повис на ней мертвым грузом. Они осторожно пошли к спальне. Дышал он с трудом, два раза они останавливались, он стискивал зубы от боли и только потом делал следующий шаг. Ленгтон страшно смутился, когда ей пришлось помочь ему сходить по-маленькому, но удерживать равновесие у него никак не получалось.
Анна помогла ему раздеться, чтобы принять душ. Ленгтон все время молчал, он морщился от боли, но не проронил ни слова. Она отнесла снятое белье на кухню, чтобы сложить в стиральную машину и дать Ленгтону немного побыть одному, но, когда она вернулась в спальню, он так и сидел раздетый, только накинул на плечи халат.
— Не могу подняться, — сказал он, склонив голову.
— Ничего страшного. Ведь ты же только первый день дома, — ответила она.
Анна нагнулась к нему, взяла под мышки и попробовала приподнять, но он был слишком тяжел, медленно, очень осторожно он навалился на нее всем телом, и они начали потихоньку вставать.
Они зашагали к ванной: одной рукой он держался за ее плечо, другой — за стену. Он совсем исхудал — кожа да кости. Анна включила воду, Ленгтон отдыхал, прислонившись к стене, выложенной кафельной плиткой, и она основательно промокла, пока помогала ему.
Только здесь, в душе, Анна увидела наконец его жуткие раны. Один шрам начинался у правой лопатки, проходил через грудную клетку и спускался почти до самого пояса. Другой рассек правое бедро и шел через коленную чашечку по берцовой кости. Ему, наверное, наложили не одну сотню стежков.
— Что, похож на лоскутное одеяло? — пошутил Ленгтон, пока она мылила ему спину и помогала вымыть голову.
