Джонатан Барнс - Люди Домино
— Что это? — спросил Артур, в голосе его слышались смятение и страх. — Что происходит?
— Это, — прошипел Стритер, — тысяча восемьсот пятьдесят седьмой год. Год, когда было подавлено восстание в Индии. Неудивительно, что старушка немного не в себе. Неудивительно, что в этот год он и сделал свой ход.
— Кто сделал свой ход?
Раздались три отчетливых стука в дверь.
Стритер шикнул на него.
— Смотри и мотай на ус.
Двери распахнулись, и в зал вошел еще один человек — тоже незнакомый. На нем были такие же давно вышедшие из моды одеяния, что и на женщине. Ему еще не исполнилось и тридцати, у него было приятное лицо, атлетическое сложение, а волосы, несмотря на попытки аккуратно их уложить, еще по-мальчишески кудрявились. Его образ, как и образ женщины, был неверный, колеблющийся, и Артур не мог не заметить, что незнакомец, кажется, еще толком не проснулся — он раздраженно тер глаза и рассеянно теребил свой воротник.
— Этот человек основал Директорат, — объяснил Стритер. — Это мистер Дедлок.
— Директорат? — вполголоса переспросил Артур. — Я слышал — мать говорила о них. Как-то раз, когда была навеселе…
Стритер оборвал его.
— Шеф. Ближе к делу.
Дама в кресле приветствовала новоприбывшего ледяной улыбкой.
— Мистер Дедлок. Спасибо, что пришли так быстро. Да еще в такой неудобный час.
— Это мой долг, мадам.
— То, что я скажу вам, должно остаться между нами. Вы меня понимаете? Это останется частным делом — только между вами и мной. Вы находитесь здесь в качестве моего советника по эзотерике, и я уверена, что вы всегда будете считать своим священным долгом вашу деятельность в этом звании.
Дедлок пробормотал что-то подхалимски почтительное, и дама продолжила:
— Прошлой ночью мне приснился сон. Как там у поэта? «Я бы мог замкнуться в ореховой скорлупе и считать себя царем бесконечного пространства, если бы мне не снились дурные сны…»[36]
— Кажется так, мадам.
— Вы смотрите на меня так, словно я сошла с ума, мистер Дедлок.
На лице (не лицо, а воплощение рассудительности) человека из Директората не отразилось ни малейшей эмоции.
— Ничто не может быть дальше от истины, мадам.
— Я не думаю, что мой сон был похож на другие сны. Иными словами, я не верю, что он — следствие слишком большого количества сладкого на столе или непереваренного куска говядины. Я считаю, что он абсолютно реален, не менее реален и основателен, чем этот разговор. Вы меня понимаете? Это было нечто большее, чем просто игра воображения.
Дедлок, ровным голосом:
— Разумеется, мадам.
— Что-то говорило со мной прошлой ночью, когда я спала. Что-то, находящееся далеко за пределами человеческого опыта. И я должна признаться, что ничего более прекрасного, ничего более удивительного я не видела в жизни. Мистер Дедлок, я думаю, что видела лицо бога.
Деликатное покашливание, которое более циничному уху показалось бы попыткой скрыть смешок.
— Когда это случилось, я и часу не проспала. И вот, чтобы не пугать меня своей истинной формой, бог явился ко мне в виде огромного сверкающего цветового круга.
— Круга, мадам?
— Ослепительные, невероятные оттенки, совершенно не похожие на те, что видела я или любое другое человеческое существо. Цвета, которые определенно не могут существовать на нашей планете. А потом, мистер Дедлок…
— Да, мадам? Что случилось потом?
— Потом оно открыло глаза. — Ее собственные глаза при этом воспоминании наполнились слезами. — Их было сотни, сверкающие, как в павлиньем хвосте. Я слышала его голос — он звучал в моей голове, — глубокий, древний, бесконечно мудрый. Он назвал мне свое имя. Его зовут Левиафан.
— Левиафан, мадам?
— Это ближайшее созвучное слово на нашем языке. Его настоящее имя, как он сказал, напоминало бы математическую формулу такой длины и сложности, что даже наши лучшие логики отстают от ее понимания на несколько поколений. Мы, с нашими маленькими жизнями, представляемся ему муравьями, копошащимися в своем муравейнике. Но он сказал мне, что я была замечена за мои достоинства. — На щеках королевы проступил румянец. — Левиафан избрал мою семью и уделяет ей особое внимание. Для него оказывать влияние на человеческие жизни на земле — так же просто, как передвигать игрушечных солдатиков на доске. Он будет руководить нами, поддерживать нас, охранять. Наша империя будет процветать. Он сделает безопасными наши границы, защитит нас от агрессии.
— Похоже, вы и в самом деле пережили нечто исключительное, мадам. А принц-консорт…
— Он полностью согласен со мной в этом. Как и во всем остальном.
— Разумеется, мадам. Именно так.
У королевы сделался раздраженный вид — что за вмешательство, что за бесцеремонное покушение на ее веру.
— Начиная с этого дня наша династия верует в нового бога, у нас новая религия. Левиафан есть путь, истина и жизнь. — Она замолчала. — Что это вы так подозрительно смотрите? Вы сомневаетесь в моем открытии?
Артур наблюдал за Дедлоком, пока говорила его прапрапрабабушка, и ему показалось, что молодой человек при этих словах слегка ощетинился.
— Разумеется нет, мадам. Но я бы призвал вас к осторожности.
— К осторожности?
— Директорат уже имел дело с подобными сущностями раньше, мадам, и они редко на деле целиком оказываются тем, чем кажутся. Скажите, это существо просило о чем-нибудь?
Королева наморщила нос.
— Просило?
— У таких существ всегда есть некий скрытый мотив, мадам. Я сомневаюсь, что оно предлагает свою помощь просто из доброты душевной.
— Левиафан — не какой-нибудь уличный бродяга, который выпрашивает у нас монетку. Он по праву заслуживает почтения и жертвы.
— Жертвы, мадам?
— Дедлок, мы видели, как вы ухмылялись и вздыхали. Можете не сомневаться — ваши скептические гримасы не остались незамеченными. Вы что — мне не верите?
— Напротив, мадам. Я верю вам всецело. Но я настоятельно советую вам сказать мне, что это существо просило у вас.
Королева казалась рассеянной.
— Мы должны подписать контракт, — сказала она. — Соглашение.
— Контракт? Какой же это бог подписывает контракты? Ваше величество, жизненно необходимо, чтобы вы сказали мне, что вы наобещали этому существу.
Королева улыбнулась.
— Вы и в самом деле хотите знать? Все-таки Левиафан — бог, и ему нельзя отказывать. То, что я сделала, послужит еще большему процветанию, еще большей славе нашего Дома.
— Мадам… — Дедлок едва сдерживал гнев. — Что вы наобещали этому монстру?
— Я пообещала ему Лондон, — сказала она. — И всех, кто в нем живет.
Загорелся свет, от неожиданности Артур зажмурился, а когда снова открыл глаза, двое незнакомцев исчезли. Без них зал казался пустым и голым, как корт для сквоша.
— Что это было? — выдохнул он.
— Это? — переспросил Стритер. — Это была первая часть твоего урока истории.
— Это правда? Есть в этом хоть крупица правды?
Ухмылка.
— Давай, шеф, тебе теперь лучше валить отсюда. Ведь сегодня твой день рождения.
Принц на полусогнутых, словно вслепую, направился к выходу — голова у него кружилась, воображение бунтовало.
— С днем рождения, шеф. — Стритер издевательски взял под козырек. — Да, и вот еще, ваше высочество.
Артур повернулся.
Еще одна ухмылка, в которой не поймешь, чего больше — жестокости или обаяния.
— Перед уходом хлопни еще чашечку.
12
Итак, это случилось еще раз, и я опять оказываюсь жертвой преступления, которое явно имеет уникальную природу — повествовательный киднеппинг, писательское мошенничество, похищение сюжета.
У меня нет сомнений, что это явление еще повторится, но я пытаюсь делать вид, что этого не происходит. Я тут занимаюсь взрослыми вещами и пытаюсь быть выше этого. Хотя ничто не может воспрепятствовать тому, чтобы я взял да порвал эти оскорбительные страницы, думаю, пока стоит их, пожалуй, оставить. Если я пущу это на самотек, то, возможно, выиграю время и смогу отдалять неизбежное достаточно долго, чтобы успеть закончить то, что начал.
Так что постарайтесь не обращать на это внимания. Пробегите, не читая. Читайте дальше, будто этого и не было. С этого момента я безусловно намереваюсь так и поступать.
Я оставляю здесь эти вставки только для того, чтобы вы могли получить полное и точное представление о моих последних днях.
Когда на следующий день после знакомства со Старостами я пригласил Эбби вместе пообедать, она предложила встретиться недалеко от ее офиса — в заведении под названием «Пекинский ресторан мистера Меня». Я исполнен абсолютной решимости никогда больше туда не возвращаться.
Неразумно отвергнув несколько снисходительное предложение официантки принести обычные нож и вилку, я и через двадцать минут продолжал бороться с блюдом, которое все еще оставалось полным чуть ли не до краев, тогда как Эбби не только умело орудовала своими палочками, чем вводила меня в смущение, но еще и ела жареный рис с креветками таким чудесным, необычным образом, что я находил в этом что-то чувственное. Она с улыбкой наблюдала за моими гастрономическими потугами — мне почти не удавалось положить что-нибудь в рот, на рубашке появились грязновато-оранжевые подтеки — настоящие пятна Роршаха.[37]
