Дмитрий Глуховский - Сумерки
Литров пять натекло, повторял я про себя. Как будто распотрошили… Двери все изнутри заперты на ключ. Так сказал, что ослушаться нельзя было… Страшно так сказал. Кровавый след на десять метров. Куда? Зачем? Да боже, какая разница, куда! Главное — кто? Именно — «Кто?», поскольку ответ на вопрос «Почему?», мне казалось, я знал, хотя верить в такое и даже думать об этом не хотелось.
Два таинственных исчезновения подряд исключали возможность случайных совпадений. В прошлый раз, во время последнего разговора с клерком, я пытался урезонить себя, успокоиться, доказав, что для меня история, в которую я оказался впутан, не представляет никакой опасности. Испаниста сбила машина? Что же он не запер дверь, выходя из дома за покупками? И для чего взял с собой папку с заказом? Не закрывая замок, я лично решаюсь дойти только до мусоропровода: Москва город неспокойный, довольно почитать рубрику «Срочно в номер», чтобы почувствовать непреодолимое желание установить двойные стальные двери и не показываться на улицу с наступлением темноты. Больше всего случившееся походило на похищение, причём переводчик должен был добровольно открыть гостям и покорно уйти вместе с ними, не пытаясь даже сопротивляться и не заперев дверь на ключ.
Но если произошедшее с моим предшественником было не так однозначно и ужасно, то судьба, постигшая несчастного клерка, действительно заставляла меня содрогнуться. Ему ведь было известно что-то ещё, нечто такое, о чём он не отважился сказать ни следователям, ни мне, вероятно, опасаясь, что его сочтут сумасшедшим. Может быть, изложи он всё честно милиции, его бы взяли под охрану… или поместили в психиатрическую лечебницу, перебил я сам себя. По крайней мере, лечебница — закрытое учреждение, проникнуть в неё преступникам было бы куда сложнее, и как знать, мой клерк всё ещё мог бы быть жив. Маловероятно, настаивал мой внутренний собеседник: злоумышленников, которые просто не пользуются дверьми и окнами, вряд ли смутит охрана и ограда специальной клиники.
— Не нравится? — огорчённо спросила у меня официантка, показывая на давно остывший шашлык.
Думая о своём, я мрачно покачал головой, и она вздохнула, наверное, беспокоясь о судьбе своих чаевых.
— Он ведь тут раньше всегда обедал, — с середины своего собственного мысленного диалога вдруг решив его озвучить, сказала официантка.
— Кто?
— Илья… Семёнов. Убили которого, — Лена шмыгнула носом. — Он такой хороший был, весёлый. Шутил всё время, сдачу всегда оставлял.
Я кивнул, пытаясь представить, как этот малоприятный заносчивый очкарик с вечно зализанной чёлкой мог кокетничать с девушками. Хотелось сказать какую-нибудь колкость, но я вовремя дёрнул за вожжи, напомнив себе, что с женщинами и у меня самого всё складывалось не слишком гладко.
— В тот вечер Илья к нам ужинать пришёл, я запомнила, потому что он раньше никогда так поздно не бывал, только в обеденный перерыв. Он же женатый был, дома всегда ужинал… Мы с ним болтали иногда, когда я покурить выходила, — словно оправдываясь, добавила она.
— И что же в тот вечер? — я постарался мягко вернуть её мысли в нужную мне колею.
— Сказал, что работы много, допоздна останется. Какие-то переводы у него были сложные, со словарём много пришлось возиться, вот и засиделся.
— Разве он сам переводил? — удивился я. — Мне казалось, он так — по административной части.
— Не знаю, — она пожала плечиками. — А когда я домой уходила, уже было совсем поздно, полвторого ночи, я как раз в тот день закрывала — у него ещё свет горел. Вас посчитать, или кофе будете?
Шкатулка её откровенности захлопнулась так же внезапно, как и отворилась. Я заказал кофе в расчёте на то, что мне ещё удастся её разговорить, но принеся его, официантка тут же удалилась. Дымящийся эспрессо я долго зачем-то размешивал казенной чайной ложкой, слушая, как она позвякивает о стенки чашечки, потом разом выпил холодную и уже невкусную чёрную жижу и попросил счёт.
Щедрые чаевые заставили её улыбнуться.
— А что ваше название означает? — спросил я у неё, надеясь чуть развеять похоронное настроение, сложившееся к концу нашего разговора.
— Цомпантли? Сейчас у хозяина спрошу. Рубен Ашотович!
Усатый толстяк за дальним столиком встрепенулся и сонно посмотрел на неё.
— Вот тут спрашивают — что «Цомпантли» означает? Это ведь по-вашему что-то, да? Или по-грузински?
— Ничего не означает, — растягивая гласные в характерном выговоре, флегматично отозвался тот. — Слово красивое…
Домой я возвращался в глубокой задумчивости. Мне начинало казаться, что по случайности я очутился в эпицентре урагана: неведомые и неизмеримые силы крушат всё по сторонам, вырывают с корнями вековые деревья, уносят в никуда людей, — но в самой середине этого буйства стоит мертвенная тишина. Хоть, возможно, именно я, сам того не понимая, и вызвал этот вихрь, меня он не затронул. Пока…
Наиболее вероятным мне представлялось то, что, со свойственной мне везучестью, я угодил в самое пекло разворачивающейся детективной истории, все действующие лица которой гоняются за неким бесценным книжным антиквариатом. Маньяки-букинисты, наёмники, работающие на крупные аукционные дома, уголовный розыск, оказавшиеся не вовремя и в ненужном месте филологи-испанисты и сотрудники переводческих фирм… Вышла бы чудесная детская приключенческая книга, а ещё лучше — комикс. Я попробовал подтянуть уголки губ к ушам, говоря себе, что ситуация складывается презабавная. Ничего не получалось. Мне было действительно не по себе.
Судьба ограждает меня от искушения, подумалось мне вдруг. Будь у меня хотя бы малейшая возможность добраться до продолжения дневника конкистадора, я без секундных колебаний снова взялся бы за его перевод. Кто знает, какая участь ожидала бы меня в этом случае, но вряд ли я стал бы размышлять о ней, не узнав и не перепечатав по-русски, что произошло с отрядом конкистадоров в Capitulo V. Однако незримая рука остановила меня за шаг до пропасти, в которую я слепо шёл, развернула и отправила в противоположном направлении — к нормальной, обычной жизни. Спокойной, обыденной, серой, давно набившей мне оскомину, пустой, никчемной жизни. К жизни. Должен ли я быть ей за это признателен?
Так или иначе, выбора мне не оставили. Как заведённый, я продолжал вышагивать в ту сторону, куда меня запустили. Повернуть самостоятельно я никуда не мог; в таком положении остаётся только выискивать его преимущества.
Однако успокоиться и забыть о моей экспедиции в леса Юкатана мне удалось далеко не сразу. Придя домой, я первым делом уселся за книгу Э. Ягониэля, сдабривая изучение быта индейцев народности майя вишнёвым вареньем.
«У майя была принята официальная и обязательная астрология, — утверждал Ягониэль. — В зависимости от дня рождения для каждого ребёнка составлялся особый календарь, предсказывавший грядущие события его жизни. Этот календарь содержал ответы на все вопросы: когда человек сумеет найти работу, когда женится, когда с ним произойдёт несчастный случай, когда он умрёт. Этот календарь был с ним неотступно, его напевали детям вместо колыбельной, он укоренялся в их сознании и сопровождал их всю жизнь. Каждый знал наизусть свой личный гороскоп, и это знание успокаивало его, помогало ему найти своё место в мире и понять, на каком этапе своего пути он находится.
Такая система действовала практически без сбоев, потому что жрецы-астрологи сами помогали предсказанным событиям сбываться. Если гороскоп обещал некоему юноше встретить свою возлюбленную в определённый день в определённом месте, то существовал и другой гороскоп, предписывавший некоей девушке в тот же день явиться в это место и также обещавший встречу с суженым. По некоторым данным, таким образом предсказывались и предопределялись и крупные сделки, такие как купля или продажа домов, и даже драки, участники которых знали о предстоящем побоище заранее. Есть исследователи, считающие, что войны, которые вели между собой различные народности Юкатана, принадлежащие к этой вере и культуре, тоже были предсказаны в своеобразных «летописях будущего», а значит, и предопределены. Большинство народов майя были воинственны, и перспектива вооружённого конфликта их отнюдь не смущала. Они даже не рассматривали возможность повернуть против судьбы и отказаться от предписанных сражений. Число павших в битве врагов также было предсказано в гороскопах, и если их погибало недостаточно, всегда оставалась возможность приблизить реальность к пророчествам, принеся в жертву пленных.
Это пристрастие майя к предсказаниям позволяло им преодолеть страх перед будущим, боязнь смерти и наполняло уверенностью в себе каждого человека и целые народы. Однако в десятом веке н. э. оно сыграло со всей их цивилизацией весьма дурную шутку, о которой, ввиду недостаточной научной обоснованности этой гипотезы, мы здесь говорить не станем».
