Стивен Кинг - Пост сдал
Постепенно он начал понимать, что это, возможно, не преувеличение.
На следующий день после того, как Брейди заснул, думая о заварном креме, Сейди Макдоналд пришла в палату 217 в четверть четвертого. Посмотрела на монитор, закрепленный над изголовьем, что-то записала на листке состояния больного в изножье кровати. Потом проверила бутыли на штативе и пошла к стенному шкафу за новыми подушками. Она приподнимала Брейди одной рукой – маленькая, но руки сильные – и заменяла старые подушки на новые. Это полагалось делать санитарам, но Брейди думал, что Макдоналд занимала низшую ступень больничной иерархии. Да, она медсестра, однако даже санитары котировались выше.
Он решил, что откроет глаза и заговорит с ней, как только она поменяет подушки, когда их лица будут совсем рядом. Это ее напугает, а Брейди обожал пугать людей. Многое в его жизни изменилось, но не это. Может, она даже закричит, как закричала другая медсестра, когда он пустил волну по одеялу.
Однако по пути к стенному шкафу Макдоналд остановилась у окна. Из него было видно только многоэтажную автостоянку, но она простояла там минуту… две… три. Почему? Чем заворожила ее чертова кирпичная стена?
Вот только не вся она была кирпичной. Брейди осознал, что смотрит в окно вместе с медсестрой Макдоналд. На каждом этаже имелись большие проемы, и когда автомобиль поднимался по пандусу, солнце отражалось от ветрового стекла.
Вспышка. Вспышка. Вспышка.
«Господи Иисусе, – подумал Брейди. – Это мне полагается быть в коме. А впечатление такое, будто у нее какой-то припа…
Но подождите. Подождите чертову минуточку.
Я смотрю вместе с ней? Как я могу смотреть вместе с ней, если лежу на кровати?»
Проехал ржавый пикап. За ним – седан «ягуар», вероятно, автомобиль какого-нибудь богатого доктора, и до Брейди дошло, что он смотрит не вместе с ней, а из нее. Словно наблюдает за меняющимся ландшафтом с пассажирского сиденья, а за рулем сидит кто-то другой.
И да, у Сейди Макдоналд был припадок, но такой легкий, что она даже не понимала, что происходит. Его спровоцировали вспышки. Отблески солнца на ветровых стеклах. Как только возникнет просвет в транспортном потоке на пандусе или солнце чуть сместится, она выйдет из транса и продолжит выполнение своих обязанностей. Выйдет из транса, даже не подозревая, что вошла в него.
Брейди это знал.
Знал, потому что проник в ее разум.
Он копнул чуть глубже, и оказалось, что он видит ее мысли. Потрясающе. Он наблюдал, как вспышки метались вперед-назад, туда-сюда, вверх-вниз, иногда их тропы пересекались в темно-зеленой среде, которая была – может, ему еще следовало подумать об этом, крепко подумать, прежде чем делать выводы – ядром сознания. Индивидуальностью Сейди. Он попытался пробраться еще глубже, идентифицировать некоторые мыслерыбы, хотя, Бог свидетель, как быстро они проскакивали мимо! Но…
Что-то о булочках, которые она съела дома.
Что-то о кошке, которую видела в витрине зоомагазина: черной, с забавным белым пятном на груди.
Что-то о… деньгах? Это были деньги?
Что-то о ее отце, и эта рыба была красная. Цвета злости. Или стыда. Или того и другого.
Когда она отвернулась от окна и направилась к стенному шкафу, Брейди вдруг закружило, словно в вихре. Ощущение прошло, он вновь оказался в собственном теле, смотрел на мир только своими глазами. Она вышвырнула его из своего разума, даже не зная, что он там был.
Потом медсестра приподняла его, чтобы подложить две ортопедические подушки со свежими наволочками под голову. Глаза Брейди смотрели в одну точку, полуприкрытые веками. И он не произнес ни слова.
Прежде следовало обстоятельно все обдумать.
Следующие четыре дня Брейди несколько раз пытался проникнуть в разум тех, кто заглядывал к нему в палату. Только одна такая попытка отчасти завершилась успешно, с молодым санитаром, который пришел протереть пол. Парень не был монгольским идиотом (так мать Брейди называла людей с синдромом Дауна), но и на кандидата в общество Менса не тянул. Смотрел на мокрые полосы, которые оставляла швабра на линолеуме, наблюдал, как они тускнеют, и тем самым приоткрыл свой разум. Короткий визит ничего интересного Брейди не принес. Санитара занимало лишь одно: будут ли этим вечером в кафетерии тако. Большое дело.
Потом головокружение, ощущение вихря. Парнишка выплюнул Брейди, как арбузную косточку, продолжая тереть шваброй пол.
С другими людьми, побывавшими в его палате, Брейди не добился ничего, и это злило даже больше, чем невозможность почесать лицо там, где зудело. Он уже успел осмотреть себя, и увиденное не радовало. Голова, которая постоянно болела, венчала тело-скелет. Он мог двигаться, его не парализовало, но мышцы атрофировались, и требовалось геркулесово усилие, чтобы сдвинуть ногу на пару дюймов. С другой стороны, пребывание в разуме медсестры Макдоналд напоминало экскурсию на ковре-самолете.
Но в голову Макдоналд он попал только потому, что та страдала какой-то формой эпилепсии. Наверное, очень легкой, однако и этого хватило, чтобы дверь ненадолго приоткрылась. Остальные обладали врожденной защитой. Даже в разуме санитара ему удалось продержаться считаные секунды, а ведь если бы этот жопоед был гномом, его наверняка звали бы Простаком.
Брейди вспомнился анекдот. В Нью-Йорке приезжий спрашивает у уличного музыканта: «Как попасть в Карнеги-Холл?» Музыкант отвечает: «Трудом, чувак, трудом и только трудом».
«Вот это я и должен делать, – думает Брейди. – Упражняться и становиться сильнее. Потому что Кермит Уильям Ходжес где-то неподалеку, и этот старый детпен думает, что победил. Я не могу этого допустить. И не допущу».
И вот однажды дождливым вечером в середине октября 2011 года Брейди открыл глаза, сказал, что у него болит голова, и попросил позвать мать. Вопля не последовало. У Сейди Макдоналд был выходной, а Норма Уилмер, дежурная медсестра, лучше владела собой. Тем не менее она изумленно вскрикнула и выбежала из палаты, чтобы посмотреть, на месте ли доктор Бэбино.
Брейди подумал: «Теперь у меня начнется другая жизнь».
Брейди подумал: «Трудом, чувак, трудом и только трудом».
Черноватая
Хотя в агентстве «Найдем и сохраним» Холли полноправный партнер и свободный кабинет у них есть (маленький, зато с видом на улицу), она предпочла остаться в приемной. Там и сидит, уставившись в монитор, когда без четверти одиннадцать входит Ходжес. Она быстро что-то убирает в широкий средний ящик стола, однако с обонянием у Ходжеса все в порядке (в отличие от другого органа, расположенного ниже головы), и он улавливает запах недоеденного пирожного «Твинкис».
– Что такое, Холлиберри?
– У тебя это от Джерома, и ты знаешь, как я ненавижу это прозвище. Еще раз назовешь меня Холлиберри, и я на неделю уеду к матери. Она постоянно приглашает меня в гости.
«Свежо предание, – думает Ходжес. – Ты терпеть ее не можешь, а еще ты взяла след, дорогая моя. Подсела на это дело, как наркоман на героин».
– Извини, извини. – Он перегибается через ее плечо и видит статью из «Блумберг бизнес» за апрель 2014 года. Заголовок гласит: «ЗАППИТ КАПУТ». – Да, компания сделала ручкой и вышла за дверь. Вроде бы я тебе вчера говорил.
– Говорил. Что интересно, во всяком случае, для меня, так это складские запасы.
– Ты о чем?
– Тысячи непроданных «Заппитов», может, десятки тысяч. Я хотела выяснить, что с ними.
– Выяснила?
– Еще нет.
– Может, их отправили детям бедняков в Китай вместе с овощами, которые я отказывался есть в детстве.
– Голодающие дети – это не смешно, – строго отвечает Холли.
– Полностью с тобой согласен. – Ходжес выпрямляется. По пути из кабинета Стамоса он заехал в аптеку за болеутоляющим – сильным, но вскоре ему, похоже, придется принимать и посильнее – и теперь чувствует себя гораздо лучше. Желудок даже слабо урчит от голода, что совсем хорошо. – Их, вероятно, уничтожили. Так, кажется, поступают с нераспроданными книгами в мягкой обложке.
– Слишком дорого они стоили, чтобы их уничтожать, – возражает Холли. – Все-таки в гаджеты загружены игры, они работают. Самый последний в линейке, «Коммандер», даже снабжен вай-фаем. А теперь расскажи мне о результатах обследования.
Улыбка Ходжеса – он на это надеется – выглядит скромно и радостно.
– Новости вообще-то хорошие. Это язва, но маленькая. Мне предстоит принимать кучу таблеток и придерживаться диеты. Доктор Стамос говорит, что она заживет сама, если я буду все это делать.
Холли одаривает его ослепительно-счастливой улыбкой, и Ходжес радуется, что солгал. Но при этом чувствует себя шматком собачьего дерьма на старом ботинке.
– Слава Богу! Ты будешь выполнять все его предписания?
– Не сомневайся. – Снова ложь. Никакой диетой его болезнь не вылечить. Ходжес не из тех, кто пускает все на самотек, и при других обстоятельствах сейчас сидел бы в кабинете гастроэнтеролога Генри Йипа, какими бы минимальными ни были его шансы победить рак поджелудочной железы. Но послание на сайте «Под синим зонтом Дебби» все переменило.
