Роберт Маккаммон - Королева Бедлама
— У моего отца, — сказал Роберт, — было одно кредо. Он говорил… что коммерция — это война. И он в это горячо верил. Так что… да, враги у него были, я уверен. Но не здесь, а в Лондоне.
— Откуда такая уверенность?
— У него здесь не было конкурентов.
— Но ведь были, очевидно. Вероятно, кто-то хотел устранить его в связи с его положением…
— Натяжка, — сказал Мак-Кеггерс, и Зед вытер ему лоб мокрой чистой тряпицей. — И устранения доктора Годвина тоже кто-то хотел? Я вам говорю, это работа одного и того же человека.
— Правда? — Пусть у Григсби не было под рукой блокнота, он все равно рвался записывать. — Вы уверены?
— Не отвечайте ему, Мак-Кеггерс! — предупредил Лиллехорн. И добавил, обращаясь к Григсби: — Я вам приказал убираться! Еще минуту здесь проторчите, я вас в тюрьму посажу на неделю!
— У вас нет такой власти, — небрежно ответил Григсби. — Я ни одного закона не нарушаю, правда, Мэтью?
Но их внимание отвлеклось на яростный шум — Мак-Кеггерс что-то рисовал на бумаге. Когда он отступил, стало видно, что красным мелком он обозначил рану на горле у очерченной черным контуром фигуры.
— Вот ответ, — сказал он и нарисовал красный треугольник вокруг каждого глаза. Потом с такой силой соединил их линией через переносицу, что мелок сломался.
— Маскер, — сказал Григсби.
— Называйте как хотите. — Крупные капли пота блестели в желтом свете на лице у Мак-Кеггерса, он сам был похож на мертвеца. — Но это одна и та же рука.
Он взял черный мелок и начал выписывать вдоль контуров лежащей фигуры какие-то заметки, которые Мэтью не мог понять.
— Вы говорите… тот человек, что убил доктора Годвина, убил и моего отца? — спросил Роберт, снова потрясенный.
— Тело я оставлю на сутки у себя, — сказал Мак-Кеггерс, обращаясь ко всем сразу и ни к кому в отдельности. — Завтра утром — к мистеру Парадайну.
Джонатан Парадайн был городским похоронных дел мастером — его заведение находилось на Уолл-стрит возле церкви Троицы. Труп отвезут туда в парусине, а там Парадайн наденет на него подобающий саван и подберет гроб по вкусу родственников Деверика.
Мэтью заметил, что при всей силе Зеда ему не придется нести тело вверх по лестнице. Над люком имелась система блоков, созданная городским инженером для подъема усопших по тому пути, которым они спускались. Конечно, далеко не все покойники Нью-Йорка оказывались в холодной комнате: большинство прямо со смертного одра отправлялось к Парадайну. Сама комната была предназначена исключительно для расследования случаев насильственной смерти, каковых за время работы Мэтью у магистрата Пауэрса было четыре: жена разносчика, до смерти забитая мужем, морской капитан, которого пырнула ножом проститутка, убийство доктора Годвина, и вот теперь — мистер Деверик.
— Мое заключение будет у вас сегодня днем, — сказал Мак-Кеггерс главному констеблю.
Он снял очки, протер глаза. Руки у него тряслись. Мэтью понимал, что ему никогда не преодолеть ужас перед кровью и смертью, даже если бы пришлось осматривать в год сорок трупов.
— А можно мне тоже будет увидеть заключение? — спросил Григсби.
— Вам нельзя будет, сэр. — Лиллехорн снова повернулся к молодому Деверику и протянул ему бумажник и золотые часы. — Полагаю, они теперь ваши. Если вы не против, я пойду с вами и поговорю с вашей матерью.
— Да, я буду вам очень благодарен. Сам я не знаю, что ей сказать.
— Джентльмены? — Лиллехорн жестом позвал Григсби и Мэтью к двери.
Мак-Кеггерс, не отрываясь от своего занятия, произнес:
— Я буду говорить с мистером Корбеттом.
Лиллехорн надменно выпрямился. Губы его сжались так плотно, что он едва смог процедить слова:
— Мне не кажется разумным…
— Я буду говорить с мистером Корбеттом.
Это был и приказ, и явный намек, что остальные свободны. Мэтью стало ясно, что в этом нижнем царстве король Мак-Кеггерс, а главный констебль в лучшем случае шут.
И все же Лиллехорн не стал сдавать тона.
— О подобном нарушении служебной субординации я буду говорить с генеральным прокурором Байнсом.
— Имеете право, что бы это ни значило. Всем доброй ночи… точнее, доброго утра.
Ограничив дальнейший протест гневным вздохом, Лиллехорн сопроводил Григсби и молодого Деверика верх по лестнице. Идущий последним Григсби плотно закрыл за собой дверь.
Мэтью стоял и наблюдал, как Мак-Кеггерс пишет свои заметки, смотрит на тело, снова пишет, что-то измеряет циркулем, опять пишет, а безмолвный и бесстрастный Зед время от времени протирает ему лицо влажной тканью.
— Я сегодня был на собрании, — сказал Мак-Кеггерс, когда Мэтью уже решил, что прозектор начисто забыл о его присутствии. Мак-Кеггерс продолжал работать, будто кроме него, Зеда и трупа никого здесь не было. — Что вы думаете о лорде Корнбери?
Мэтью пожал плечами, хотя Мак-Кеггерс этого видеть не мог.
— Я бы сказал, интересный выбор шляпок.
— Кое-что я о нем знаю. Говорят, он проныра и фигляр. Не думаю, что он у нас задержится надолго. — Мак-Кеггерс прервал речь, чтобы еще раз приложиться к своему эликсиру храбрости, и подождал, пока Зед вытрет с его лица капли пота. — Ваши предложения были хорошо сформулированы. И давно уже назрели. Надеюсь, что они будут реализованы.
— Я тоже. Особенно теперь.
— Да, особенно теперь. — Мак-Кеггерс наклонился поближе посмотреть на лицо трупа, невольно содрогнулся и снова стал писать. — Скажите, мистер Корбетт, это правда — то, что о вас говорят?
— А что обо мне говорят?
— Это дело с колдовством, в колонии Каролина. Что вы воспротивились воле магистрата и старались спасти женщину от смертного приговора?
— Это правда.
— Ну и?
Мэтью ответил не сразу:
— Что именно «ну и», сэр?
Мак-Кеггерс обернулся к нему — отсветы свечей мелькнули в очках и на вспотевшем лице.
— Была она ведьмой?
— Нет, не была.
— А вы были всего лишь клерком? И как же вы пришли к такому убеждению?
— Я всю жизнь терпеть не мог вопросов без ответов. Наверное, таким родился.
— Урод от рождения, можно сказать. Большинство людей охотно принимают простейшие ответы на труднейшие вопросы. Так ведь легче жить, не правда ли?
— Мне — нет, сэр.
Мак-Кеггерс хмыкнул, помолчал. Потом сказал:
— Полагаю, мистер Григсби хочет написать для своего листка новую статью? Про «Маскера», как он его столь образно назвал?
— Думаю, что хочет.
— Так вот, половину того, что я в прошлый раз говорил, он пропустил мимо ушей. — Мак-Кеггерс отложил мелок и обернулся с возбужденным видом. — Ну как может человек выпускать газету, если у него на ушах заглушки, а глаза прямо у себя под носом не видят?
— Не знаю, сэр, — ответил Мэтью, несколько обеспокоенный внезапным оживлением Мак-Кеггерса. Но сильнее его беспокоило, что Зед смотрит на него своими черными бездонными глазами. Мэтью знал, что на невольничий рынок Зед прибыл уже без языка. История этого раба наверняка была ночным кошмаром.
— Я ему сказал, что это не был обыкновенный нож. Это был нож с кривым лезвием. Удар наотмашь, слева направо. — Мак-Кеггерс пальцем показал на красном мелке это движение. — Нож, сделанный, чтобы перерезать горло животному. Удар нанесен без колебаний и в полную силу. Я бы искал кого-нибудь, имеющего опыт работы на бойне.
— А, понимаю, — кивнул Мэтью.
— Извините…
Мак-Кеггерс, побледневший при собственном описании насилия, прижал ко рту полотняную тряпицу.
— А вот разрезы вокруг глаз, — начал Мэтью. — У вас есть предположения, что…
Мак-Кеггерс замотал головой и выставил руку ладонью вперед, призывая Мэтью к молчанию. Пришлось подождать, пока он справится с собой. Ожившей и зловещей африканской резьбой смотрело на все это бесстрастное лицо Зеда.
— Разумеется, это послание, — спокойно сказал Мак-Кеггерс, когда смог отвести руки от лица и перевести дыхание. — Точно такое же, какое было доставлено Джулиусу Годвину. В итальянской традиции карнавальные маски украшают ромбическим или треугольным орнаментом вокруг глаз. В частности, маски арлекина в Венеции. — Он заметил, что Мэтью ждет продолжения. — Больше ничего я об этих следах сказать не могу. Но подойдите и посмотрите.
Мэтью подошел ближе к трупу и неподвижному Зеду, Мак-Кеггерс остался возле мольберта.
— Посмотрите на левый висок. Вот здесь.
Он вытащил из банки другой красный мелок и нарисовал кружок на контуре головы. Мэтью посмотрел на труп и увидел припухлость и черный кровоподтек длиной примерно в три дюйма.
— Игра началась с этого удара по голове, — пояснил Мак-Кеггерс. — Мистер Деверик был оглушен и не мог крикнуть, но был еще жив. Я считаю, что убийца опустил его на землю навзничь, спрятал дубинку — маленькую, которую легко скрыть под одеждой, взял мистера Деверика за волосы, чтобы обездвижить, и сделал свое дело. Могу предположить, что последними он нанес разрезы возле глаз. Потом он оставил мистера Деверика лежать и ушел. Ваш друг окровавил об него руки и потом перенес кровь на вашу злополучную рубашку. Я верно говорю?
