Роберт Маккаммон - Королева Бедлама
Эта работа, подумал Мэтью, будет, похоже, четырехведерной.
Зед угрюмо смотрел на хозяина, ожидая сигнала. Мак-Кеггерс кивнул, и Зед стал макать тряпку в другое ведро и вытирать кровь с лица трупа. Теперь Мэтью оценил систему с тремя ведрами: одно для мытья тела, другое для Мак-Кеггерса, и третье для… для другого.
— Итак, мы все согласны в том, что послужило причиной смерти? — спросил Мак-Кеггерс у Лиллехорна, и снова на лице у него выступил пот.
— Нож в горло. Вы что скажете? — Главный констебль оглядел своих присяжных.
— Нож в горло, — подтвердил Диппен Нэк, и остальные кивнули или согласились вслух.
— Записано должным образом, — сказал Мак-Кеггерс. Он посмотрел, как темнеет тряпка, которой Зед вытирает запекшуюся кровь, и снова метнулся к ведру, которое для другого.
— Вот этот обшарил его карманы, сэр! — Нэк ткнул дубинкой Мэтью под подбородок. — Я его поймал с поличным!
— Я вам говорил, преподобный Уэйд велел мне это подержать. Он осматривал тело вместе с доктором Вандерброкеном.
— Куда же тогда девались почтенный проповедник и доктор? — Лиллехорн поднял густые черные брови. — Кто-нибудь еще их видел?
— Я кого-то видел, — ответил Садбери. — Двоих человек возле тела.
— Преподобного и доктора?
— Не могу точно сказать, кто это был. Внезапно вокруг оказалась толпа, и я их больше уже не видел.
— Корбетт? — Лиллехорн буравил Мэтью глазами. — Почему они не остались на месте преступления? Вам не кажется странным, что оба эти порядочных человека вот так… ну, скажем, растворились в толпе, если это так и было?
— Это надо у них спросить. Быть может, им нужно было в другое место.
— И это было для них важнее, чем убитый Пеннфорд Деверик? Очень мне интересно будет это услышать.
Лиллехорн взял бумажник и часы из руки Мэтью.
— Могу ли я заметить, что это не было ограблением? — спросил Мэтью.
— Можете заметить, что это могло быть прерванным ограблением. Кови!
Филипп Кови чуть из башмаков не выскочил:
— Да, сэр?
— Вы говорили, что вы были пьяны и чуть не споткнулись о тело. Это верно?
— Да, сэр. Верно, сэр.
— Из какой таверны вы шли?
— Из… э… из… Простите, сэр, очень нервничаю… я шел из… из… а, из «Золотого круга», сэр… Нет, погодите, это был «Веселый кот». Да, сэр. «Веселый кот».
— «Веселый кот» на Бридж-стрит. Вы живете на Милл-стрит? Как же это вы прошли так далеко мимо Милл-стрит и шли по Смит-стрит прочь от своего дома?
— Не знаю, сэр. Наверное, я шел в другую таверну.
— Между Бридж-стрит и тем местом, где вы наткнулись на тело, много таверн. Почему вы ни в одну не зашли?
— Я… я думаю…
— В какой позе лежало тело? — вдруг спросил Мак-Кеггерс.
— Лежало, сэр? Ну… на спине… в смысле, спиной на земле. Я чуть на него не наступил.
— А откуда у вас на руках кровь?
— Я его хотел разбудить, сэр. — Дальше слова понеслись лихорадочно: — Я думал он… ну, тоже пьяный, свалился и заснул. Я к нему нагнулся, хотел разбудить. Ну, для компании себе, сэр. Взялся за его рубашку — и тут заметил, во что вляпался.
Мак-Кеггерс остановился макнуть руку в воду и протереть себе лоб.
— Вы обыскали этого молодого человека, Гарднер? Нож у него нашли?
— Обыскал. Ножа не нашел, но он мог его выбросить.
— Что-нибудь вы еще на нем нашли?
— Несколько монет, больше ничего. — Лиллехорн нахмурился: — А я должен был что-нибудь найти?
Очевидно, Мак-Кеггерс ощутил, как что-то поднимается из желудка, потому что резко отвернулся к ведру.
— Перчатки, чтобы удержать скользкую рукоять ножа, — ответил Мак-Кеггерс, когда смог заговорить. — Ножны. Что-нибудь ценное, принадлежавшее жертве. Или мотив. Этот молодой человек не убивал мистера Деверика. Равно как не убивал он и доктора Годвина.
— Доктора Годвина? При чем здесь…
— Не нужно ложных отрицаний. Это тот же убийца, что убил доктора Годвина.
Повисло долгое молчание. Лиллехорн смотрел, как движутся руки Зеда — тряпку в ведро, отжать, стереть кровь, снова в ведро. Лицо Деверика было уже почти очищено.
Когда Лиллехорн заговорил, голос его звучал как пустой:
— Так. Все по домам.
Первым по лестнице вышел Диппен Нэк, за ним Кови. Когда Мэтью двинулся вслед за мистером Садбери, Ефремом и мистер Оуэлсом, Лиллехорн добавил:
— Кроме тебя, клерк.
Мэтью остановился. Он и сам знал, что так легко ему отсюда не выйти.
— Здравствуйте! Здравствуйте! Можно мне спуститься?
Этот голос ни с чем нельзя было спутать — Лиллехорн вздрогнул. Наверху лестницы стоял Мармадьюк Григсби — с закатанными рукавами рубашки, готовый к работе.
— Григсби, вы здесь не нужны. Ступайте домой.
— Простите, сэр, но там наверху жуткое количество народу перед дверью. Я счел своим долгом провести миссис Деверик и Роберта через эту толпу. Свести их вниз?
— Только мальчика. То есть вы его пошлите вниз, а миссис Деверик подержите…
— Главный констебль хочет видеть сперва вашего сына, мадам, с вашего разрешения, — сказал Григсби куда-то за дверь.
В дверях появился Роберт — потрясенный и бледный, глаза опухли со сна, темно-каштановые кудри в беспорядке — и медленно, охваченный ужасом, пошел вниз по ступеням. Григсби держался за него, как бульдог.
— Закройте дверь! — приказал Лиллехорн. — Нет, с той стороны!
— Да, сэр.
Щелкнул закрывшийся замок, но Григсби остался в холодной и с решительным лицом направился вниз.
Зед уже очищал рану на горле. Мак-Кеггерс, которого еще время от времени трясло, отчасти взял себя в руки и черным мелком на бумаге рисовал точные контуры тела, лежащего на столе.
Роберт Деверик, одетый в темно-синий плащ с золотыми пуговицами, сошел с лестницы. Он перевел взгляд с Лиллехорна на стол, снова посмотрел на главного констебля. Губы его шевельнулись, но без единого звука.
— Вашего отца убили на Смит-стрит, — сообщил Лиллехорн, не повышая голоса, но с некоторой силой. — Это случилось… — он щелкнул часами, очевидно, с той же мыслью, что и Мэтью, — вероятнее всего, между десятью и десятью тридцатью вчера вечером. Вы можете мне сказать, где он был вечером?
— Отец… — У Роберта задрожал голос, глаза заблестели, но не видно было, появились ли в них слезы. — Отец… кто мог его убить?
— Пожалуйста, ответьте, где он был?
Но юноша продолжал смотреть на труп, быть может, загипнотизированный видом насилия, сотворенного над человеком. А Мэтью подумал, как много может измениться за какие-то двенадцать часов. Вчера на собрании Пенн Деверик был громок, самоуверен и самодоволен — был такой, как всегда, насколько знал Мэтью, — а сейчас он лежит и ничего не чувствует, словно глина под ногами.
Мэтью видел, что Роберт пытается взять себя в руки. Жилы у него на шее задергались, желваки на скулах надулись, глаза сузились. Мэтью знал, что в Лондоне у него остались старший брат и две сестры. Деверик там был очень хорошим оптовиком, и это взял на себя старший брат Роберта.
— В тавернах, — наконец смог вымолвить Роберт. Григсби проскользнул мимо него, не обращая внимания на абсолютное презрение Лиллехорна, и приблизился к трупу. — Он ушел. Еще восьми не было. Обойти таверны.
— Для какой цели?
— Он был… возмущен мнением лорда Корнбери, что таверны следует закрывать рано. И собирался с губернатором бороться — с помощью петиции. Подписанной всеми владельцами таверн и…
Тут Роберта зашатало, потому что глубокая и страшная рана на горле отца предстала свету полностью. Мак-Кеггерс с мокрым от пота лицом и дрожащими руками склонился над трупом и измерил циркулем разрез. В глазах его сверкал безумный, невыносимый ужас, но он продолжал работу.
— Говорите, прошу вас, — напомнил Лиллехорн.
— Да, простите. Я… — Роберт поднес руку ко лбу, будто хотел поддержать голову. Закрыл глаза. — Да, таверны. Он хотел получить поддержку… для борьбы с эдиктом лорда Корнбери, ежели таковой будет издан. Вот где он был вчера вечером.
— Было бы очень полезно, — сказал Мэтью, не успев подумать, что делать этого не следует, — выяснить, в какой таверне он был последней, в какое время и кто мог бы видеть…
— Уже подумал, — прервал его главный констебль. — Вот что, Роберт, я у тебя спрошу: есть ли у тебя мысли — даже самые легкие подозрения, — кто мог бы желать зла твоему отцу?
И снова молодой человек с мрачной завороженностью стал смотреть, как работает Мак-Кеггерс. Тот исследовал зондом обнажившиеся ткани, потом вновь издал булькающий звук и склонился над ведром — так же безрезультатно. С лицом серым, как простыня шлюхи, он вернулся к своей работе. Глаза за очками казались невероятно маленькими черными углями.
