Дэнни Тоби - Закрытый клуб
Она попыталась положить мне руку на плечо.
Я впервые видел ее при солнечном свете. Мы всегда встречались при искусственном освещении — в библиотеке, в аудитории, в бальном зале. Она по-прежнему была красива, но казалась более реальной. Ее рука лежала у меня на плече. Дафна выглядела совсем хрупкой. Как же сильно она всего этого желала!
— Что, по-твоему, я могу поделать? — спросила она.
Я не ответил.
— Мне очень жаль, Джереми. Правда. — Она надела сумку на плечо. — Пожалуйста, не ходи за мной.
Глава 16
К выходным я понял, что друзей у меня нет. Найджел и Джон избегали меня всю неделю. О Дафне я не мог подумать без того, чтобы, морщась от отвращения, не припомнить, как рылся в ее сумке. А больше я ни с кем не успел коротко сойтись.
Я пошел в библиотеку, решив начать сначала. Открыл учебник по гражданским правонарушениям, и мне стало ясно, что это непосильная задача. Мы брали по несколько сот страниц на каждой лекции. До экзаменов две недели. Другие студенты уже повторяли материал, а я открыл первую страницу. В библиотеке незримо присутствовал Шалтай-Болтай. Во плоти я его сегодня не видел, но духом он точно был здесь. Предвестник моего провала.
Я почувствовал на себе чей-то взгляд. На меня смотрел один из библиотекарей, болезненно застенчивый невысокий человечек, который всегда глядел в пол и молчал. Он выглядел более потрепанным и запущенным, чем большая часть томов. Перехватив мой взгляд, он снова начал сосредоточенно штемпелевать талоны возвращенных книг.
Через некоторое время я почувствовал, что больше не выдержу, и решил сходить в «Бездельник», где можно дешево поесть. У стойки сидела красивая девушка. Я был одинок. При взгляде на нее я вспомнил о нейрохирургине, рассыпавшей апельсины во дворе.
— Как дела? — спросил я.
Девушка равнодушно бросила: «Прекрасно» — и отвернулась к подругам.
— Дай я тебе покажу, — сказал кто-то за моей спиной, и две большие руки легли мне на плечи. Джон Андерсон подошел к другой девушке из этой компании. На фут выше ее, он улыбнулся чарующей улыбкой.
— Как дела? — приветливо спросил он.
— Хорошо, — сказала она. — А у тебя?
— Тоже хорошо, — улыбнулся он.
Ему улыбнулась другая девушка.
— Знаешь, — начала она, — моя подруга сегодня купила очки. Правда, сексуальные?
Джон, рассмеявшись, согласился. Я положил на стойку деньги и собирался уйти.
— Видишь, — назидательно сказал Джон, — важно не что говорить, а кто говорит.
— Да пошел ты, — отмахнулся я.
— Сам пошел. Ты никогда мне не нравился.
Он похлопал меня по плечу. Я сбросил его руку и направился к дверям.
Я видел, как он вернулся к стойке и подошел к Найджелу и Дафне. Он обнял Дафну за плечи и поцеловал в макушку.
Что-то темное творилось со мной. Я шел по кампусу. Все миражи — величие, Дафна, деньги — пропали. Я ненавидел Джона. Я ненавидел Дафну. Я ненавидел V&D. Я прошел мимо кирпичных общежитий с отметинами от пушечных ядер, оставшихся со времен Войны за независимость. Я прошел готическую церковь Столетия, портики Крейтон-Холла в стиле ренессанс, статую нашего красивого гордого основателя. Я ненавидел все вокруг, но здесь было красиво. Я ненавидел университет еще и за то, что здесь красиво.
Я не устал, и мне было противно жалеть себя, поэтому я вернулся в библиотеку. На этаже не было ни души. Я снова открыл первую страницу гражданских правонарушений и начал читать. Процесс Скотта против Шепарда. Подсудимый бросил зажженную хлопушку в толпу на крытом рынке. Удивленный продавец поднял ее и отбросил от себя в другую часть рынка, где ее поднял второй продавец и снова отбросил, после чего хлопушка попала истцу «в его лицо» (как я люблю старый английский!) и взорвалась. Вопрос заключался в том, кто был причиной увечья — инициатор шалости или один из отбросивших хлопушку? Мне пришло в голову, что с тех пор, как я оказался в этом университете, я не сделал ничего по своей воле. Я только плыл по течению.
Скромный маленький библиотекарь прошел мимо со своей тележкой. Он, должно быть, вышел на ночное дежурство и теперь расставлял книги. Библиотекарь забирал тома из опустевших кабинок и складывал в свою тележку. Он взял две книги с моего стола.
— Э-э… извините, — сказал я. — Мне это еще нужно.
Библиотекарь остановился, с театральным негодованием развернул тележку, подкатил ко мне, выложил книги на стол и покатил прочь.
Из одной книги торчал край белой бумаги. Прежде ее там не было.
Я вытащил листок.
Это оказалась статья с колонтитулом «Черновик». Кто-то приписал внизу карандашом: «Бросьте, неужели обо мне нельзя написать торжественнее! Г. Д. М.».
Я с удивлением увидел фотографию человека, с которым говорил в доме мистера Кости, — престарелого законника в плохом рыжем парике. Того самого, что навел разговор на моего деда и изумил меня знанием моей подноготной.
На снимке было то самое лицо — дружелюбное, с густым ковриком волос, надетым немного кривовато.
Я прочел подпись под снимком и похолодел. У меня буквально кровь застыла в жилах. Я поискал взглядом библиотекаря, но он уже ушел.
На этаже я был один.
Под снимком шел… некролог:
«Генри Джеймс Мортон, профессор юриспруденции в отставке и главный юридический советник Белого дома при президентах Кеннеди и Джонсоне, мирно почил во сне 20 ноября 2006 года».
До 20 ноября оставалось два дня.
Глава 17
Я испытал шок — черновик некролога с указанием точной даты смерти, а будущий мертвец покамест бодр и весел. Что все это значит? Чем вообще занимаются в этом V&D?
Новая мысль сверкнула у меня в голове, как молния.
Я могу навредить им.
Я еще не знал как. Не знал когда. Но каким-то образом эта информация окажется ценной. Кто-то хотел, чтобы я увидел некролог. Я понимал, что спрашивать библиотекаря — напрасный труд: в этих вещах есть свой этикет, это даже я успел усвоить. Кто-то разделял мой гнев… или меня хотели использовать для некоей цели. И в том и в другом случае мне это только на руку. Большие шишки помыкают маленькими людьми — если им позволить.
Я мог поделиться только с одним человеком.
Я долго барабанил в дверь Майлса. В его квартире был полный бардак, повсюду валялись грязная одежда и исписанные листы, в маленькой кухне громоздилась немытая посуда. Его борода, обычно пушистая, стала такой длинной и курчавой, что казалось, грань между философом и святым вот-вот сотрется. Майлс перехватил мой бесцеремонный взгляд.
— На бритвы нужны деньги.
Моя реакция, вероятно, разочаровала его. Он пожал плечами.
— Мне в понедельник главу сдавать. — Он наставил на меня палец величиной с сардельку. — Я тебе звонил, между прочим. Пару недель назад.
— Знаю.
— А ты не перезвонил.
— Верно. Прости, Майлс.
— Ну и не надо. У меня много друзей. — В доказательство он кивнул бородой на пустую квартиру. — Какие новости?
Простота и банальность вопроса поставили меня в тупик.
Майлс изучающе смотрел на мое лицо. Его брови сошлись на переносице, затем расслабились и поднялись, и он обратился ко мне мягко, словно располагал кучей времени:
— О’кей, расскажи, что случилось.
Я рассказал ему обо всем, кроме некролога.
— Мне очень жаль, Джереми. Я знаю, как сильно ты этого хотел. — Майлс хлопнул большими ладонями. — Так, а теперь к твоим более насущным проблемам. Необходимо быстро перестроиться. Сейчас ты эти предметы не сдашь — слишком много материала. Возьмешь академку и пересдашь весной.
— И получу «неуды» в диплом? Проучусь еще три года, а потом буду гадать, почему меня никто не берет на работу? Ни за что.
— Это лучший выход для тебя.
— Не обязательно.
Майлс посмотрел на меня в замешательстве и с некоторой опаской:
— Ты о чем?
— Что, если я не хочу сдаваться?
— Сдаваться? Это ты о них, что ли?
Я кивнул.
Майлс покачал головой:
— Забудь, Джер. Ты подобрался гораздо ближе, чем удавалось многим. Даже ближе, чем я.
— Майлс, боюсь, все гораздо хуже.
Он строго посмотрел на меня:
— Надо перестроиться.
Я проигнорировал эту реплику.
— А если есть другой способ?
— Какой еще способ?
— Что, если у меня кое-что есть… информация… которая может заставить V&D пересмотреть свои правила? Могут же они в какой-нибудь год принять четверых, а не троих? Ну почему нет? Тогда я снова на коне.
До этого момента Майлс был серьезен, но не терял присущего ему чувства юмора. Но тут он заговорил очень медленно и без малейшей эмоциональной окраски:
— Объясни мне, что конкретно ты имеешь в виду.
Я вынул некролог, показал ему фотографию и объяснил ситуацию.
Голос Майлса звучал странно. Не знай я его столько лет, подумал бы, что все эти шесть футов семь дюймов здорово струхнули.
